Чащоба - Лорен Нина

– Вообще-то, сам я не видел, – признается продавец. – Тони был на месте и рассказал.

Лора ухмыляется.

– Тони – полный дебил. Даже мне это известно.

– Но он сказал…

– Не исключено, что это его рук дело.

– Тони собственными глазами видел отрезанную собачью голову. Он поклялся жизнью матери! – горячится парень, возмущенный тем, что достоверность его сведений подверглась сомнению.

– Конечно, почему бы не поклясться жизнью матери, особенно если ее уже много лет нет в живых. – Лора пожимает плечами, берет содовую, сигареты и направляется к выходу.

На улице она в несколько глотков расправляется с напитком, едва замечая, что газировка теплая. Вот так-то лучше. Залитая солнцем улица полна прохожих, люди неторопливо движутся вдоль тротуаров, наслаждаясь покоем субботнего дня. Никто не обращает на Лору внимания.

Она по-прежнему не может избавиться от грустных мыслей: собака была такая милая. Как-то раз Лоре удалось погладить пса: она просунула руку через забор и потрепала теплые уши животного. Кудрявая шерсть эрделя оказалась пушистой и мягкой. Собака лизнула ей пальцы. А потом Ганьон-старший заметил Лору, выскочил из дома и бросился через лужайку, вопя, чтобы она убиралась. В окне второго этажа маячила дочь хозяина, которая наблюдала за происходящим, прижавшись носом к стеклу и стараясь не упустить ни одного мгновения захватывающего зрелища. Блестящие глаза девочки были устремлены на непрошеную гостью. Жаннетт – мерзкая избалованная девчонка.

Мистер Ганьон подбежал к забору и отпихнул пса носком ботинка, причем пинок был настолько сильным, что эрдель взвизгнул и помчался обратно к дому. Лора отпрянула, бормоча вялые извинения. Когда же хозяин развернулся и пошел следом за собакой, показала ему средний палец.

Когда это было? Две-три недели назад?

Ужасно жаль эрдельтерьера.

Но не могут же люди всерьез полагать, будто это она убила собаку? С другой стороны, неважно, что они там полагают, потому что проще простого все свалить на Лору. Что, вероятно, народ и делает.

Улица плавно взбирается по холму, но подъем дается Лоре нелегко: она сильно запыхалась и взмокла от пота. Еще одно неприятное следствие похмелья. Церковь надвигается на нее серым великаном, отбрасывая длинную тень, поскольку солнце висит прямо за шпилем. Каменные ступени ведут к высоким двойным дверям, над которыми красуется большое витражное окно, напоминающее гигантский глаз с пестрой радужной оболочкой. Лора была внутри всего пару раз. Никто не подавал виду, что ее присутствие здесь нежелательно, но, как и большинство детей, Лора интуитивно чувствовала неприязнь.

Службы в субботу нет, поэтому на церковном крыльце ни души. Никто не видит, как Лора поднимается по ступеням и подходит к закрытым дверям. Она берется за массивное металлическое кольцо на одной из створок и слегка тянет на себя, не ожидая, что дверь откроется. Но та отворяется с тихим скрипом.

Внутри Лору встречает приятная прохлада с витающим в воздухе ароматом ладана. Холодный воздух остужает разгоряченное лицо, а сумрак кажется желанным. Лора переступает порог, позволяя двери мягко захлопнуться у нее за спиной.

Глазам требуется время, чтобы привыкнуть к полумраку после яркого солнечного дня снаружи. Ряды скамеек поблескивают темным лаком. В конце центрального прохода Лора видит алтарь. Разноцветные пятна света, проходящего сквозь стекло витражей, лежат на дощатом полу.

«Может быть, свечку поставить, – мелькает мысль. – В память о собаке».

На полпути к алтарю решимость ей изменяет, и Лора тихонько проскальзывает на одну из скамеек. Вокруг никого: если тут и есть священник или кто еще, их не видно. Она запрокидывает голову и разглядывает витражи один за другим. Затем оборачивается и смотрит на большое круглое окно над входом. Детали изображения трудно разглядеть, но в первый момент оно пугает Лору: святой Давид, изгоняющий бесов. Все эти черти с изогнутыми рогами, выпученными глазами и перекошенными физиономиями – просто мороз по коже. Вид у святого безмятежный и жуткий.

– Юная Лора! – раздается за спиной голос, вполне дружелюбный, но девушка все равно подскакивает от неожиданности. – Прости, не хотел напугать тебя. Просто последнее время ты и твои родители не часто заглядываете к нам.

Лора поворачивается к священнику. Он еще не стар и обладает странным сходством со святым Давидом Химмеродским, изображенным на витраже: темные волосы и открытое лицо. Она принимается бормотать невнятные оправдания.

– Ничего, – говорит отец Майкл, – все в порядке. Главное, сейчас ты здесь. Хочешь помолиться или попросить о чем-то Господа?

Лора усмехается, но затем прогоняет улыбку с лица. Она верит в Бога не больше, чем в Санта-Клауса, и всегда была убеждена, что те, кто посещает церковные службы, относятся к этому примерно так же: они выросли из своей веры, но продолжают каждое воскресенье ходить в церковь, так же как каждый год в конце декабря продолжают наряжать елку. Вера перестает быть смыслом жизни и превращается скорее в оправдание.

– Я хотела поставить свечку за умершую собаку, – признается Лора. – Можно так делать или у собак нет души?

– Конечно, можно, – отвечает священник. – Все зависит от смысла, который ты в это вкладываешь. – Он жестом приглашает девушку следовать за ним к тому месту, где стоит подсвечник, и сам дает ей новую свечу, причем совершено бесплатно. Лора колеблется пару секунд, затем берет ее и зажигает от одной из немногочисленных свечек, слабо мерцающих на подставке.

– Мне жаль собаку, – говорит Лора. А затем неожиданно для самой себя добавляет: – Все винят меня, но я ничего такого не делала. Клянусь! Вы мне верите? Я не стала бы лгать в церкви.

– В таком случае Бог знает, что ты не виновата.

Лицо священника остается спокойным, почти бесстрастным, и это ужасно раздражает. И что с того, что Бог знает? Может, Господь спустится с небес и объяснит Диане, что Лора тут ни при чем, прежде чем самой Лоре придется объяснять матери, почему она больше не может сбегать в ближайший магазин за молоком?

Ага, как же, спустится он.

– Может, тогда Бог знает, кто это сделал? – бурчит Лора.

– Конечно, знает, – без тени сомнения отвечает священник.

– Но никому не скажет. Тогда какой смысл?

Отец Майкл вздыхает.

– Лора, милая, все злые дела, которые совершают люди, так или иначе возвращаются к ним. Это может произойти не сразу и не всегда очевидным образом. Но зло всегда настигает грешника.

Лоре очень хотелось бы согласиться с преподобным, но в ее мире дерьмо, которое творят люди, постоянно сходит им с рук. Всем, кроме нее. А Лоре не сходит с рук даже то, чего она не делала. И как тут быть?

– Я и близко не подходила к той собаке.

– В таком случае тебе нечего бояться.

«Круто», – думает Лора. Она в последний раз смотрит на свечу и уходит. Конечно, это всего лишь воображение, но Лора может поклясться, что чувствует устремленные на нее холодные взгляды святых с витражей, провожающие ее до самого выхода.

Глава 8

Долгая неторопливая поездка в пансионат «Просторы полей» дает прекрасную возможность поразмышлять над словами Жаннетт. Меня охватывает новое, незнакомое ощущение, нечто вроде сочувствия. Никогда прежде я не думала о своем родном городе, о людях, которые здесь живут, о Жаннетт, даже о собственной матери с такой точки зрения. Сколько себя помню, Марли казался мне крайне докучливым и душным, но воспринимался как временное пристанище. Вроде тюрьмы или, точнее, дешевого мотеля. Слышно, как за тонкой бумажной стенкой трахаются соседи, как они мочатся, испражняются и блюют в общей ванной, но виден и свет в конце тоннеля: однажды тебе удастся сбежать отсюда, и только это дает силы терпеть. Но теперь я впервые задаюсь вопросом, каково быть кем-то вроде Жаннетт. Жить здесь с тем наследием города, частью которого ты волей-неволей являешься.