Не та дочь - Смит Денди

– Кейт…

У меня кружится голова. Холодная липкая паника туманом расползается в груди, когда я вижу, как человек в маске проскальзывает через французские двери в дом моего детства, сжимая нож рукой в перчатке. Я представляю, как он крадется по коридору в спальню родителей. Слышу их крики. Вижу, как лезвие рассекает кожу и мышцы, впивается в кости. На этот раз он позаботится, чтобы Оливии больше не к кому было вернуться. Моя решимость укрепляется. Я выхватываю у Флоренс телефон и делаю то, что должна была сделать еще несколько часов назад: звоню в полицию.

10

Элинор Ледбери

Ледбери-холл полон незнакомых людей. Доставщики и декораторы, бармены и официанты расползлись по всему дому, как муравьи на пикнике, и всё портят. Элинор стоит на площадке парадной лестницы и наблюдает, как они снуют туда-сюда с ящиками с вином и роскошными цветочными композициями. Они готовятся к вечеринке, которую организовывает дядя Роберт. Его фармацевтическая компания недавно объединилась с другой, и это их первое публичное мероприятие.

– Он не имеет права вот так захватывать наш дом. – Рядом появляется Хит. Она не оборачивается. Почти не смотрит на него с тех пор, как застукала его с той брюнеткой, Софией, в музыкальном магазинчике, а он и не заметил. На этой неделе он бросал Элинор каждый день и постоянно врал о том, куда едет. Элинор знает, что брат с ней, но не может заставить себя разобраться с ним. Она очень боится, что этим оттолкнет его еще больше. Что он уйдет и никогда не вернется.

– Ледбери-холл наш.

– Не раньше, чем через год, – холодно отвечает она, просто чтобы уязвить его. – Или ты кого-нибудь пригласил?

– Нет, – отвечает он как само собой разумеющееся. – А ты?

– Возможно.

Он напрягается и открывает рот, чтобы заставить ее объяснить, но тут в холле появляется дядя Роберт и зовет их. Элинор сразу идет к нему. Хит, как всегда, не торопится.

На коже дяди Роберта проступают капельки пота, но Элинор не знает, почему: то ли волнует предстоящая вечеринка, то ли она сама.

– Я распорядился, чтобы к вам в комнаты доставили одежду для сегодняшнего вечера.

Элинор вздрагивает от возбуждения: у нее почти никогда не бывает обновок. В основном она донашивает вещи за братом и матерью. Хит только ухмыляется в ответ.

– Это очень важная вечеринка, – настаивает дядя Роберт. – Я хочу, чтобы вы оба показали себя с лучшей стороны. Моим коллегам чрезвычайно важно увидеть, что мы счастливая семья.

– Хочешь, чтобы мы соврали ради тебя, дорогой дядя? – спрашивает Хит скучающе-насмешливым тоном.

Дядя Роберт придвигается к ним и поднимает указательный палец:

– Я серьезно, мальчик. С лучшей. Стороны.

Губы Хита изгибаются в презрительной усмешке.

– Но я уже пообещал Элинор показать себя с худшей стороны.

Рука дяди Роберта сжимается в кулак. Глаза Хита горят вызовом – он рвется в драку. Но на пути всех ножей, которые мечут друг в друга Хит и дядя, оказывается Элинор. Дядина вспыльчивость всегда пугала ее, а вот брату всё равно. В детстве дядя несколько раз поколачивал его, но сейчас Хит вырос. Он сильнее. И дядя Роберт это знает. С усилием он разжимает кулак, медленно поворачивается и уходит в свой кабинет.

Элинор, разозленная на брата за его провокации, поднимается прямо к себе в спальню и собирается закрыть дверь, но Хит с легкостью придерживает ее. Брат встречается с ней взглядом и проскальзывает внутрь:

– Что случилось?

Она садится на кровать и прижимается спиной к изголовью.

– Я тоже не хочу, чтобы в нашем доме были посторонние, – тихо произносит он.

Она решает не принимать его поддержку. Она хочет, чтобы он почувствовал такое же одиночество, как она каждый раз, когда он бросает ее здесь ради Софии. Не обращая на Хита внимания, Элинор тянется за книгой. Но она так зла на брата – и за его тайную интрижку, и за то, что он всегда нарочно задирает дядю, – что слова расплываются на странице. Хит забирает у нее книгу в мягкой обложке и присаживается на краешек кровати.

– Сколько раз я говорил не читать эти романчики?

– Потому что не веришь в любовь?

Он меряет ее таким пристальным взглядом, что у нее перехватывает дыхание.

– Потому что на самом деле я в нее верю. А эти книжонки научат тебя только одному: будто жить вместе долго и счастливо так же легко и просто, как найти в грязи пенс.

Элинор пытается встать, но Хит удерживает ее:

– Это всё сладенькое вранье. Ничего стоящее не дается легко, Элли. Ничего.

У Элинор на кончике языка вертится вопрос, относится ли это к ней самой. Но она прикусывает губу, чтобы остановиться. Потому что Хит хочет не ее, а брюнетку из музыкального магазина. Эту Софию.

– Оставь меня в покое.

Брат выгибает бровь и насмешливо кривит губы, словно от укуса котенка:

– Что случилось?

– Ты, – огрызается она. – Постоянно дразнишь дядю Роберта. Всего одна вечеринка, Хит. Для него это важно.

– А ты задумывалась, почему это важно? Он считает, что если у него наши деньги, то у него есть власть над нами. Но мы явно нужны ему. Сегодня вечером, сестренка, он в нашей власти.

– Я не хочу власти. Я хочу… Я хочу…

Я хочу, чтобы ты хотел меня – она не может заставить себя произнести это вслух.

Выражение лица Хита смягчается.

– И чего же ты хочешь, Элинор?

Она с трудом переводит дыхание:

– Я хочу, чтобы ты выполнил просьбу дяди Роберта. Чтобы показал себя с лучшей стороны, и мы смогли пережить этот поганый вечер в целости и сохранности.

Его глаза изучающе блуждают по ее лицу. Она боится, что брат будет настаивать на большем, и она уступит.

– Ладно, – просто говорит он. – Всё что захочешь.

Когда Хит уходит, она достает из тайника под кроватью куртку Флинна и надевает ее. В те долгие часы на прошлой неделе, когда брат бросал ее, Элинор ловила себя на мысли, что ее тянет вдохнуть запах Флинна – аромат кофе и цитруса. Почему-то от этого она чувствовала себя не такой одинокой.

11

Кейтлин Арден

Куча дежурящих возле Блоссом-Хилл репортеров и операторов издают непрерывный шум – как стук дождя осенью или жужжание вентилятора летом. Сколько еще они будут превращать нашу жизнь в национальное достояние? Но поскольку в центре этой истории моя неотразимо красивая сестра, передышка невозможна.

Прошла неделя с тех пор, как я позвонила полицейским. С тех пор, как они приехали в родительский дом и вызвали всех на допрос. Как и следовало ожидать, отец пришел в ярость. И так и не вышел из нее, судя по выражению его лица: сейчас он сидит напротив меня в своей удушливо жаркой гостиной. Мы молчим, прислушиваясь к то нарастающему, то стихающему гулу множества чужих голосов в саду. Полицейские снаружи сдерживают их натиск. Сегодня утром я проснулась от кошмара: во сне репортеры врывались в дом словно полчище тараканов, вваливались в окна и двери, топча друг друга и непрерывно выкрикивая вопросы так, что разбивались стекла. И среди них, мощный и совершенно неподвижный, стоял человек в маске.

Я моргаю, отгоняя видение, но сердитое отцовское лицо не дает расслабиться. Его пальцы крепко стискивают ручку чайной кружки, когда особенно крикливый журналист швыряет вопросы из-за задернутых штор гостиной.

Я неловко ерзаю, мечтая, чтобы мама и Оливия вернулись из участка. Смотрю телефон, игнорируя все сообщения от друзей, которые видели новости, – у меня дюжина пропущенных звонков от Джеммы, – и проверяю время. Утро перетекло в полдень, принеся липкую жару.

– Они должны скоро вернуться, – я пытаюсь завязать разговор.

Отец не отвечает, хмуро прихлебывая чай. Мне становится совсем грустно. Когда-то я наивно надеялась, что если Оливия вдруг вернется, то наша семья станет прежней, лед между отцом и мной растает. Этого не случилось. На самом деле наши отношения стали еще более холодными и зыбкими, чем раньше.