Хрустальная сказка - Рейн Макс

Вернувшись в квартиру и тщательно заперев дверь, Антуан распаковал посылку. Внутри оказалась пачка красных медиаторов в форме сердец. «Зачем они мне? – он недоуменно повертел пакетик в руках. – У меня и гитары-то нет». И вдруг его осенило. Алекс! Это его дурацкие проделки. Брат давно подтрунивал над Антуаном, говоря, что для специалиста по музыке тому следовало бы взять в руки хоть какой-нибудь музыкальный инструмент. «Прислал бы тогда сразу и гитару», – хмыкнул Антуан, закидывая медиаторы в верхний ящик стола.

Часы показывали 19:30. «Будем надеяться, что дочь фру Юзефсон уже поужинала», – подумал Антуан. Он знал, что та живет где-то неподалеку, и не случайно решил посетить её именно в этот час. Еще будучи студентом, он узнал от своего профессора об интересном исследовании, проведенном в Соединенных Штатах. Ученые проанализировали более пяти тысяч судебных решений, принятых судьями непосредственно на заседаниях. Исследователи искали факторы, влияющие на решение о досрочном освобождении— отпустят ли заключенного досрочно или отправят обратно в тюрьму досиживать полный срок. Закономерность нашлась в одном единственном показателе— во времени, прошедшем с момента, когда судья последний раз ел. Если дело рассматривали сразу после перерыва, шансы осужденного составляли шестьдесят процентов, а через два часа они сводились к нулю. Цифры оставались неизменными при всех проверках. Конечно, если попросить судью обосновать принятое решение, он сошлется на закон. Об уровне сахара в крови никто не вспомнит.

Нейробиология постоянно подтверждает, что люди чаще всего действуют, не осознавая истинных причин своих поступков, и Антуан это хорошо знал. Мы думаем, что делаем осознанный выбор, особенно если дело касается морали, на самом же деле решение принимается на уровне эмоций на несколько секунд раньше, а сознательная, рациональная часть мозга затем просто подбирает этому объяснение.

.

Исходя из этого, Антуан рассчитывал, что фрекен Юзефсон, сытая после ужина, не захочет его «казнить».

***

Перед сном Лексус по привычке проверил почту, пробежался по новостям, заглянул на «Мюзикинтернатиональ». Погулял по сайту, послушал свежую музыку, и забил в поисковик своё имя. На экране высветилось: «Лексус – звуковая бессмыслица». Сгладывая горечь во рту, музыкант кликнул на ссылке. На него, будто помои, излился пенящийся ядом поток негативных отзывов.

Старые и новые пользователи с остервенением обсуждали его последний сингл. Их комментарии звучали куда жёстче прежних. Под каждым постом стоял лайк Тора. Лексуса захлестнула ярость. Он схватил куртку и выскочил из дома. Холодный ветер хлестко ударил в лицо, но Лексус ничего не замечал. Он шёл по тёмным пустынным улицам, наступая в глубокие лужи, и думал о мести.

«Сильный ветер ломает только слабые деревья», – смысл этой поговорки Лексус понял ещё ребёнком, когда в седьмом классе на него устроил настоящую травлю Олаф Вингард, самый популярный мальчик в классе. Что именно не понравилось Олафу в Лексусе, так и осталось загадкой. Лексус никогда не лез к нему, занимался своими делами. Но Олаф не оставлял его в покое. Сначала, как бы в шутку, несколько раз сбил с ног, потом залил водой школьную сумку, испортив книги и тетради. А потом «случайно» толкнул на лестнице. Лексус кубарем скатился вниз и распластался на полу с разбитой головой и открытым переломом руки. Он лежал, чувствуя, как по лицу течёт тёплая кровь. Одноклассники проходили мимо, старательно отводя глаза. Протянуть руку помощи означало навлечь на себя гнев Олафа.

Лексуса забрали в больницу, где его подлатали врачи. Неделю он пролежал дома. В отчаянии пожаловался на обидчика маме. Та молча слушала, прикладывала холодный компресс к его лбу, обрабатывала ссадины, но в её движениях читался автоматизм, будто она выполняла обязанность.

– Так не бывает, чтобы люди просто так придирались, – наконец сказала она, промакивая капли крови, выступившие на плохо заживающей ранке. – Твой Олаф ведь не лезет ни к кому другому. Думаю, проблема в тебе.

– Я ни при чём! – горячо запротестовал Лексус, с трудом приподняв голову. – Просто он знает, что сильнее и что я его не ударю.

– Вот и правильно, – в голосе матери появились учительские нотки. – Сила человека в правде. Если Олаф неправ, судьба сама преподаст ему урок.

Лексус смотрел на мать, стараясь понять ее своими сотрясёнными мозгами. Но не получалось. Он лежал и страдал от невыносимой, раздирающей боли. То ли физической, то ли душевной – не разберешь. Ясно было одно – мать в школу не пойдет. Заступиться за него некому, и пытка по имени Олаф продолжится.

Так бы, наверное, и было, если бы не тот самый случай, который врезался в память навсегда. Приближалось Рождество. Школа пахла хвоей и мандаринами, в актовом зале репетировали праздничное шоу. Учитель музыки, прослушав песню Лексуса, задержал его после уроков.

– По-моему, очень хорошо, Алекси, – в голосе педагога звучало искреннее восхищение. – Не хочешь спеть на шоу?

«Хочу ли я?» – Сердце восторженно затрепетало. – Ещё бы! – выдохнул Лексус пересохшими губами.

– Отлично. Вставлю твой номер в программу. Готовься!

Лексус не помнил, как оказался дома. Его распирало новое незнакомое чувство – гордость, смешанная с предвкушением триумфа. В теле ощущалась необыкновенная лёгкость. «Это только начало!» – думал он. Если его сейчас оценили, что же будет потом? А потом… Он мечтательно прищурился. Вот она – его звезда – загорается в небе, а из каждого стокгольмского окна льется его неподражаемый голос. «Представляю, как удивится мама…»

Начались репетиции. Подбор костюма. Декорации. Каждый день наполнялся ожиданием чуда. Лексус засыпал и просыпался с мелодией в голове, прокручивая каждую ноту, каждый аккорд. Генеральная репетиция прошла без сучка, без задоринки. И вот настал день икс.

Актовый зал гудел как улей. Блестящие ёлочные шары отражали свет люстр, в воздухе пахло корицей и волнением. Мама сидела в четвёртом ряду – белая шёлковая блузка, лёгкая улыбка. Такая красивая.

Старшеклассники вышли на сцену и торжественно открыли концерт. Все шло четко по сценарию. Сначала прозвучал рождественский гимн. Затем девочка из восьмого класса сыграла прелюдию Баха. Далее шли скрипачи. И вот пришёл черёд Лексуса.

Он важно вышел на сцену – в тёмно-синем пиджаке и голубой рубашке, с зализанными назад волосами. Сел на стул, поправил гитару, поставил ногу на специально приготовленную подставку, посмотрел на зрителей и окаменел. В первом ряду прямо перед ним, развалившись в кресле, сидел Олаф, выставив средний палец и нагло ухмыляясь. Лексус постарался взять себя в руки. Быстро перевел взгляд в глубь зала, стараясь зацепиться за что-нибудь приятное. Но глаза то и дело возвращались к Олафу.

Лексус не мог сосредоточиться. Провел пальцами по струнам, извлекая из них грубый фальшивый звук. Кровь прилила к лицу. Он еще раз тронул струны, и они вновь отозвались дребезжанием. По залу прокатился смех. Лексус заерзал на стуле, подкрутил колки, настраивая гитару, и сделал третью попытку. Гитара скрипуче взвизгнула. Зал разразился хохотом.

Лексус, несмотря на овладевающее им отчаяние, хотел снова поправить настройки, но с ужасом заметил, что струны гитары неправильно расположены. На колок для четвертой струны натянута шестая, а место шестой заняла четвертая. «Как такое могло произойти?» – Он не верил своим глазам. И тут его осенило: «Олаф!» Лексус поднял глаза на своего преследователя. Тот сползал с кресла от смеха, лицо и тело тряслись, наглых глаз видно не было.

Занавес закрыли. Выход Лексуса закончился, даже не начавшись. Весь спектакль неудачливый музыкант просидел бледный и подавленный. После концерта он поспешил к маме, торопясь объяснить ей, что произошло. Но мамина отчужденность остановила его.

– Не стоит садиться не в свои сани, – тихо произнесла она. Надеюсь, ты усвоил этот урок. Лицо ее оставалось спокойным, но Лексус уловил во взгляде разочарование и усталость. Он слабо улыбнулся, всеми силами скрывая, как сильно хочет умереть.