Макс Рейн
Хрустальная сказка
Глава 1
Пролог
– Знаешь, в чем твоя проблема, Антуан? – Он говорил очень тихо, почти шептал. – Ты слишком много думаешь о последствиях, но совсем не видишь причин. Ты слеп к самому главному. И да, я действительно опасен. – Он медленно повернулся. – Очень опасен. Я погубил много жизней. Моей следующей жертвой станешь ты. Да, ты. Это очевидно и неизбежно. – Его отстраненность и спокойствие вызывали ужас.
Часть первая. Трое
Ночью ему снова снился сон, тот самый кошмар, навязчивый и удручающий. Ничто в сновидении не менялось, только страх возрастал от раза к разу и мучил все сильнее. Во сне он шел по широкому, нарядно освещенному рождественскими огоньками бульвару. Мороз приятно пощипывал нос. В ушах звучал божественный концерт Вивальди «Зима». Под эту чарующую музыку крупными хлопьями плавно кружился снег и, едва касаясь земли, тут же таял. «Красотища!» – прищурился от удовольствия Антуан.
Он уверенной походкой двигался по центру города с твердым убеждением, что находится здесь не просто так, а с особой миссией-предназначением! Черные кожаные ботинки на грубой подошве от «Прада» блестели чистотой, оставляя рельефные следы на быстро тающем снегу. Поравнявшись с богато украшенными витринами, Антуан краем глаза заметил, как в них отразился силуэт красивого молодого человека – высокого, с гордо посаженной головой, в дорогом кашемировом пальто, с повязанным вокруг шеи на французский манер шарфом. Антуан повернул голову, внимательно разглядывая свое отражение, каждую деталь, жест, движение. Удовлетворенный увиденным, он сфокусировал взгляд на своем лице, но в слегка запотевшем стекле не различил знакомых черт и как-то сразу расстроился. «Надо было надеть очки», – подумал Антуан, вглядываясь в свой отраженный облик. Подойдя вплотную к витрине, он кожаной перчаткой небрежно протер стекло и замер. Сердце бешено заколотилось, стало невыносимо жарко…
Антуан видел себя теперь очень близко. Серое кашемировое пальто, в тон ему шарф, снежинки в волосах – все, как и должно быть… Но в этой картине не хватало самого главного фрагмента – у человека в стекле витрины не былo лица. Никакого, как будто его не дорисовали или умышленно стерли. Антуану стало страшно, он почувствовал, что задыхается. Его взгляд снова и снова выискивал в отражении родные черты, но тщетно.
Человек перед ним был безупречным и… безлицым.
***
Октябрь выдался серый и сырой. Холодные дожди шли уже вторую неделю. Часть листвы с деревьев опала, и сквозь мокрые ветви проступал величественный фасад дома напротив. Тяжёлые тучи придавали песочного цвета камню графитовый оттенок. В окнах верхних этажей горел свет.
Антуан нехотя встал с тёплой постели. В такие дни особенно ощущался уют старого дома в Эстермальме – высокие потолки с лепниной, старинные радиаторы, согревающие пространство огромных комнат. Год назад Алекс, старший брат, настоял на ремонте.
– В такой квартире всё должно держать осанку. «Давай начнём с выравнивания стен», —сказал тогда он, взяв на себя все расходы. Теперь квартира выглядела как иллюстрация из журнала – чёткие линии, продуманное освещение, встроенные шкафы.
Антуан вошел в ванную. Контрастный душ немного развеял тяжелый осадок после сна. Но нехорошее предчувствие не отпускало. На журнальном столике в гостиной лежала небрежная стопка неотвеченных писем из университета, и Антуан машинально ее выровнял.
«Всему виной моя диссертация, – думал он. – Она, похоже, сводит меня с ума. Я слишком глубоко копаю. Зря я влез во всё это, надо было послушать Алекса и остаться на биофаке». Но Антуан уже не представил себя без исследований, без долгих часов в лаборатории, без попыток разгадать, каким образом музыка меняет человеческий мозг. Загадка нейробиологии музыкального восприятия незаметно стала частью его сознания.
Он вздохнул и прошёл на кухню. Часы показывали без четверти семь, а Алекс обещал приехать к восьми. Антуан достал из шкафа старую поваренную книгу – единственную вещь, не вписывавшуюся в минималистичный интерьер. Потёртые страницы хранили рецепт паннкакора – шведских блинчиков, которые бабушка готовила в загородном доме в Даларне. Тонкие блинчики с хрустящими краями, брусничное варенье, взбитые сливки – вкус детства, летних каникул, когда они с братом носились по лесу, собирая ягоды.
Вскоре кухня наполнилась ароматом жареного теста и свежесваренного кофе. В дверь позвонили ровно в восемь. «Удивительно пунктуальный человек», – просияв от радости, отметил про себя Антуан.
– Только не говори, что ты пёк блины, – с порога удивился Алекс, оглядывая брата.
– Именно так, – довольно шмыгнув носом, подтвердил тот.
– Ты же терпеть не можешь готовить?
– Так это я для себя терпеть не могу, для тебя – другое дело.
Алекс бросил на пол дорожную сумку и крепко обнял Антуана.
– Здорово, брат! – запоздало произнес он. – Хреново выглядишь.
– Ага, – счастливо подтвердил Антуан.
– А чё так?
– Да всё то же.
– Понятно, – с дружелюбной насмешливой улыбкой кивнул Алекс. – Я пару книг привез. Думаю, тебе понравится.
Антуан повел брата к себе в кабинет, где царил нехарактерный бардак, словно обычно педантичный хозяин потерял тягу к идеальному порядку. На рабочем столе вперемешку лежали раскрытые научные журналы, исчерканные нотные листы и результаты анализов пациентов. Брошюра Масару Эмото «Память воды» с десятком закладок валялась поверх стопки статей по нейробиологии. На Антуана эти исследования произвели сильнейшее впечатление, и он совсем недавно взахлёб рассказывал брату о том, что вода способна «запоминать» эмоции человека, менять свою структуру в ответ на музыку, слова и даже мысли. И теперь при взгляде на небрежно брошенную книгу Антуан невольно вспомнил, как его потрясла тогда эта мысль: если музыка так влияет на воду, что же она делает с нашим телом, которое состоит из воды на восемьдесят процентов?
Стену кабинета украшали увеличенные скриншоты с МРТ, испещрённые пометками Антуана. Странные цветовые пятна с подписями: «Паганини – соната №2», «Бах – токката и фуга», «Моцарт – соната №11» отражали активацию разных зон мозга при прослушивании музыки.
Антуан заметил, что взгляд брата зацепился за настенный календарь. На дате 12 октября стоял жирный чёрный крест и короткая надпись: «Смерть фру Юзефсон». Алекс поморщился, видимо, догадавшись, почему Антуан не спешит приводить кабинет в порядок. Что-то пошло ни так. Но Алекс не стал спрашивать. Он расстегнул молнию на сумке, достал пакет с книгами и положил его на стол.
– Потом посмотришь, – бросил он через плечо, направляясь в гостиную, которая по традиции превращалась в его спальню всякий раз, когда он навещал брата в Стокгольме.
– Располагайся, – произнёс Антуан своим обычным тоном. – И давай побыстрее, кофе остывает.
***
Алекс сидел за столом, с наслаждением поедая блины. Нож и вилка двигались в его руках с той непринужденной грацией, которая всегда отличала его даже в самых простых вещах. Антуан украдкой поглядывал на своего гостя, чувствуя, как в груди разливается тепло. В бархатном тембре голоса Алекса и в едва заметных морщинках в уголках глаз, возникающих, когда он улыбался, было что-то завораживающее.
– Теплые ещё, – отметил Алекс, поймав зачарованный взгляд брата. – Ничего вкуснее не пробовал. – Он потянулся за кофе, рассеянно глядя в окно влажно блестящими глазами. И кивнув на серую пелену за стеклом, добавил с легкой гримасой неудовольствия: – Какая же там мерзость!
– Сегодняшний прогноз обещает дождь целый день. – Произнося это, Антуан машинально отрезал кусочек блинчика, но так и оставил его лежать на тарелке. Есть не хотелось.
– А я обещал себе хорошую прогулку. – Алекс весело подмигнул брату. – Придётся дождю пересмотреть свои планы. На блошиный рынок собрался – Оскар новые пластинки нашел. Там и «Реквием» Моцарта, и «АББА». Попросил отложить для меня. Ты со мной, Анте?
