Она исчезла последней - Спейн Джо

И тем не менее именно это Вики и сделала за пару дней до смерти.

Позвонила в офис TM&S.

Коппе, 1998 год

Кайя укрыта одеялом наполовину: одна нога и рука под ним, одна нога и рука поверх. Волосы разметались по диванной подушке, правая грудь обнажена. От пламени камина на коже танцуют тени.

Она знает, что выглядит соблазнительно – он уже видел ее лежащей вот так и сказал, что не отпустит, что должен снова лечь с ней. Кайя помнит то время, свой смех, его слова, что он умирает от ее прикосновений, когда его тело от них твердеет. Муж никогда не занимался с ней любовью два раза подряд.

Она не уверена, что муж вообще занимался с ней любовью. Во всяком случае, не так.

Но любовник уже не смотрит на нее с вожделением.

Он стоит в дверях и ошалело смотрит на нее, в глазах – малодушное потрясение.

– Нет, – произносит он всего одно слово. Потом поворачивается и выходит из комнаты.

Через несколько мгновений в ванной включается душ.

Кайя лежит совершенно неподвижно и так тихо, что слышит стук собственного сердца.

«Я беременна, – сказала она. – Я ношу твоего ребенка».

Он вскочил как ошпаренный и побежал к двери.

Несколько минут назад он был внутри нее, ласково шептал ей на ухо, и их тела двигались в унисон.

Теперь между ними пропасть.

«Это мой? – спросил он. – А если это его?»

«Нет. Это твой. Я тебя люблю. Мы можем быть вместе».

«Нет».

Кайя не дура. Понимает, что это значит.

Другая женщина могла бы обманываться, полагая, будто мужчина просто потрясен, что его можно привести в чувство.

Кайя отлично все понимает. Поняла еще в тот вечер, когда подошла к его двери, а он ее отверг, в тот вечер, когда осмелилась угрожать его браку. Одним словом «нет» он все расставил по местам.

Ему всегда был нужен от нее только секс. Все эти шепоты «я люблю тебя» и «хорошо бы нам быть вместе навсегда» говорились в страсти. И никогда ничего не значили.

От пламени камина у нее на спине покалывает кожу, и ковер и одеяло все еще теплые, но Кайе ужасно холодно. Она садится, находит брошенные на полу трусики. Тянется за лифчиком, теплыми колготками, рабочей блузкой и джинсами.

Кайя уже одета, когда душ выключается.

Она почти добралась до двери, когда входит он.

– Ты куда? Подожди. Я отвезу тебя на гору. Для снегохода слишком холодно.

Он не в силах смотреть ей в глаза.

Кайя качает головой.

– Не нужно меня отвозить. Ты выпил.

– Раньше это тебя не беспокоило.

– Раньше я не была беременна от тебя.

Он вздрагивает.

– Нам надо поговорить.

– О чем? Ты ясно выразил свое отношение.

– Кайя, я не понимаю, как это случилось.

– Ты уж полгода каждую неделю засовываешь в меня свой член. Это называется биология.

Его лицо загорается смущением, затем раздражением.

– С моей женой такого не произошло, – злится он. – Я думал… я был уверен, что дело во мне. И считал, что ты принимаешь таблетки.

– Поздравляю. Ты не бесплоден.

– Кайя, тебе нужно избавиться от него.

Она уже у двери, надевает пальто.

– Кайя, ты меня слушаешь?

Она останавливается, оборачивается, смотрит на него.

– Я сама решу, что мне делать, – говорит она. – Устраивает тебя это или нет.

У Кайи словно пелена с глаз упала.

Вот он стоит перед ней, кожа в пятнах от горячей воды. Живот над пахом немного одряб, пенис безвольно висит между ног. Мужчина пытается изобразить гнев, но в голосе звучит отчаяние, однако он полагает, что контролирует ситуацию.

– А как же твой муж? – огрызается он. – Как ты думаешь, что он с тобой сделает?

– Скоро узнаю, – отвечает она, пытаясь сдержать страх в голосе, и поворачивается к двери.

– Кайя! – рычит он на нее. – Даже не думай выходить. Мы так не договаривались. И оба прекрасно понимаем, что к чему.

Он идет к ней через комнату с таким разъяренным видом, словно готов наброситься на нее с кулаками.

Кайя не дожидаясь распахивает двери и убегает.

Он же голый, следом не побежит.

Добравшись до снегохода, она вся трясется.

Старая как мир история, шаблон, говорит она себе. Беременная и брошенная любовником. Остается только решить, сделать ли мужа рогоносцем или в одиночку разобраться с собственной судьбой.

Кайя идет по дорожке к озеру.

Хрен редьки не слаще.

Коппе, 2019 год

Агате всегда нравилось общество Патрика. Разумеется, когда они работали вместе, но сейчас, когда он на пенсии, может, даже больше.

В свои шестьдесят Патрик, предшественник Агаты, вполне мог бы и остаться на посту начальника полиции Коппе, но предпочел передать эстафету. Теперь он говорит так, словно время его правления было совсем другой эпохой.

Агате всегда очень нравилось в Патрике, что годы службы в полиции не оказали на него пагубного влияния. Патрик не зацикливается на ужасах, хотя повидал их немало, Агата знает. Ему известно, что несколько дней назад Агата вытаскивала из озера тело. Ведь он там был. В таком городке подобные ситуации почти все на виду. Но он не кидается сразу ее расспрашивать, что происходит. Вместо этого по дороге на кухню интересуется, слышала ли она, что бар по дороге в Нейлим закрывается.

– Я и забыла, что он все еще открыт, – говорит Агата.

– Этот бар не закрывался даже во время Второй мировой войны, – грустит Патрик. – Мой отец заходил туда, когда водил грузовики.

– А почему же сейчас он закрывается?

– Люди ездят выпить в город, – пожимает плечами Патрик. – Легче, когда в одном месте несколько заведений. Ну, вот как у нас в Коппе. Есть из чего выбрать. Все меняется.

– Полицейским становится немного легче, – замечает Агата. – И у нас есть из чего выбирать, но мы все равно оказываемся у Эллиота, точно?

Патрик улыбается.

– Хозяин бара Нейлим однажды мне позвонил, – вспоминает он. – Несколько местных жителей поругались с заезжими шахтерами. Завязалась небольшая потасовка. Шахтеры были русские. Вечная история. Я объяснил хозяину, что смогу приехать только часа через три. Разбирался с парнем, который выбил жене зубы.

– И что сделал владелец бара?

– Нажал на кнопку звонка и велел посетителям допивать, потому что пора закрываться. Было только пять часов дня. Но все были слишком взбешены, чтобы это заметить. Послушались как овцы, допили и ушли. На улице, конечно, хорошенько повыбили дерьмо друг из друга, но уже не у него в баре.

– А русским следовало сто раз подумать, прежде чем идти в бар на отшибе, где полно финнов.

– Казалось бы…

Они усаживаются за кухонный стол; старая линолеумная столешница за долгие годы покрылась бесчисленными круглыми следами от горячих чашек. Патрик возится с кофейником и кладет рядом с кофейными кружками два кусочка домашнего черничного пирога. Он прекрасно готовит.

– Об американце что-нибудь есть?

Агата улыбается.

– Йонас проболтался?

– Ты же знаешь, что он не умеет хранить секреты.

Оба смеются. Йонас никому бы не сказал, даже случись у него сердечный приступ. А вот другой сотрудник, Яник…

– Ешь давай, – настаивает Патрик, кивая на пирог. – Ведь кожа да кости.

– Уф-ф. Я, наоборот, пытаюсь сбросить несколько фунтов. Накопила столько, что кости уже не прощупываются.

– Да уж похудела, дальше некуда. Это все твои тревоги.

Агата поднимает брови.

– А в последнее время ты ни о чем больше не тревожилась? – спрашивает Патрик. – Помимо этого дела? Ничего не хочешь мне рассказать?

Патрик все знает. Знает, что, когда звонит телефон или стучат в дверь, первая реакция Агаты всегда паника.

– Ничего, – отвечает она, и это правда, потому что ни звонков, ни стуков в дверь не было.

Просто женщина знает, что они, в конце концов, будут.

– А дети?

– Думаю, в порядке. Надеюсь. Бывают небольшие вспышки. Но ведь уже два года прошло.

Патрик кивает, отламывает ее вилкой кусок пирога и подносит ей ко рту, заставляя есть, как ребенка.