Бухта Скорби - Рейнолдс Элли

«Есть опасность, что вы станете зависимым».

Слишком поздно об этом говорить, подруга.

Мне очень не нравится, когда другие видят меня в таком состоянии. Если бы они на самом деле все обо мне знали, то не захотели бы, чтобы я оставался здесь с ними. Делаем пометку в уме: больше не падать ни с каких скал. Но мне нужно делать то, что они.

По крайней мере, в том, что касается серфинга, я все еще держусь. Пока держусь. Серфинг – единственное, что у меня когда-либо хорошо получалось. Все ругаются из-за того, как я веду себя в воде, но если судить по нынешнему состоянию моей спины, любая волна может стать для меня последней.

В серфинг я попал благодаря отцу, но не так, как вы могли подумать. Он не был одним из тех отцов, которые толкают маленьких детей на волны на больших пенопластовых досках, а потом, после того как дети встают на ноги на доске, приветствуют их, хлопая открытыми ладонями по ладоням детей. Хотя, может, он это и делал, только я не был одним из тех детей, которых он толкал в воду.

Я никогда не видел своего отца. Когда я рос, я даже не знал, чем он занимался, – мама отказывалась говорить. Однажды моя тетя Карен проговорилась, что он был серфером. После этого я каждый день ходил после школы на пляж и проводил время после обеда, наблюдая за мужиками, катавшимися в том месте. Ведь я же его узнаю, правда? Увижу какое-то сходство? Отцы всех моих друзей в какой-то степени были на них похожи – те же волосы, глаза или нос. В том возрасте у меня были светлые, белесые волосы, а мама была брюнеткой, поэтому я решил, что мой отец должен быть блондином. Хотя половина мужчин у нас в округе была блондинами, и этот факт не очень-то сужал поиски.

Я смотрел, какие линии они выписывают на волнах, какие повороты делают: округлые и гладкие, зигзагообразные и быстрые. Мощные, но при этом грациозные. Я хотел посмотреть на них поближе, поэтому попросил у мамы доску. Но она сказала: «Даже не думай». Это был ожидаемый ответ: частенько мы даже не могли позволить себе обед.

Однажды на побережье налетел циклон, и одного из наиболее вероятных кандидатов на роль моего отца (у него были очень светлые волосы, и он считался крутым серфером) проглотила гигантская волна, этакий темно-синий монстр, катившийся к берегу. Всплыв на поверхность, он догреб до пляжа, бросил свою доску на песок, отстегнул лиш [28] и пошел куда-то по дюнам, оставив доску. Я решил, что он оставил ее здесь, пока ходит за какой-то запасной частью, как делал мой большой брат, только со своим автомобилем.

– Я посмотрю за вашей доской! – крикнул я ему в спину.

– Можешь взять ее себе, – ответил мужик. – Я ее согнул, черт побери.

При ближайшем рассмотрении я увидел темные корни волос и понял, что он их красит. Это, вероятно, исключало его из списка кандидатов мне в отцы. Доска была длинной и узкой, небольшой сгиб виднелся только с одного конца, но мне показалось, что доской все равно можно пользоваться. Прошло много дней перед тем, как я научился на ней стоять. «Твой отец может», – обычно повторял я себе, падая с нее в очередной раз.

Когда мне в конце концов удалось выехать на лайн-ап [29], я сидел на доске среди потенциальных отцов и слушал их разговоры. Постепенно я прекратил на них смотреть и стал смотреть на волны. Затем мужчины стали смотреть на меня. А один из них оказался скаутом из Billabong.

– Какой же ты у меня глупыш, – сказала мама, когда я объяснил ей, почему занялся серфингом. – Твой отец был англичанином-иммигрантом, недавно переехавшим в Австралию. Он тут путешествовал с рюкзаком за плечами. Он не был даже хорошим серфером. И уехал он из наших мест задолго до того, как я поняла, что беременна. Я даже не узнала его фамилию.

Но к тому времени это уже не имело значения, потому что, сам не зная того, отец сделал мне лучший подарок на Земле.

За меня дрались спонсоры, пока я ловил волны по всему миру. Девушки слетались стаями, каждую неделю у меня была новая. Я арендовал пентхаус в доме на первой линии пляжа, купил новую машину и массу всего другого. У Джека Уилсона была не жизнь, а мечта.

Если бы спину мне сломала десятибалльная волна [30], то это дало бы мне хоть какое-то утешение. Ушел бы красиво, правда? Но на мне схлопнулась труба [31], меня сложило, как чертов шезлонг на пляже, и вдавило в кораллы. Когда я всплыл на поверхность, я мог двигать руками, но не ногами. Ничего не чувствовал от пояса и ниже. Больше всего меня испугало то, что я совсем не чувствовал свой член. Я подумал, что моя жизнь закончилась. Через три долгие операции ощущения вернулись, но иногда я жалею об этом, мне хочется, чтобы они не возвращались.

Я не знаю, высокий или низкий у меня болевой порог. Я только знаю, что мое тело болит.

Боль трудно оценить количественно; у всех различная терпимость к боли. Если ты спортсмен, ты тренируешь себя блокировать ее. Ты даже можешь соревноваться и выигрывать со сломанной костью. Я сам это делал – выиграл соревнования со сломанным большим пальцем ноги. Ничего страшного: я просто сосредоточился на другой половине своего тела и в мыслях отрезал большой палец. Помогает адреналин. Когда я вышел из воды после первого заезда, мне его перебинтовали, я снова вошел в воду и выиграл второй заезд.

Однако боль в спине – это совсем другое дело. Спина – это центр вашего тела, и боль там игнорировать гораздо сложнее. Ко всему прочему еще добавляется страх. Если бы знать, что это – худшее из того, что придется вытерпеть, то, возможно, и удастся справиться. Убивает незнание. Насколько хуже станет?

После несчастного случая спонсоры послали меня подальше, так что мне пришлось отказаться от квартиры и ночевать на диванчиках в квартирах друзей. Прошло совсем немного времени, и они стали просить у меня арендную плату. Я стал бы бездомным, если бы меня не взяли к себе Клемент с женой. Машины я тоже лишился бы, если бы Микки не взяла на себя ежемесячные платежи.

Микки совсем не похожа на гламурных девушек, с которыми я раньше знакомился на вечеринках и которых затаскивал к себе в кровать. Мой первый секс с ней напоминал потерю девственности во второй раз. Я плакал – в основном потому, что все еще продолжало работать. У Микки есть свои тараканы, и она немного сумасшедшая, но кто еще стал бы со мной связываться? У меня никогда не возникало проблем с девушками – они слетались стаями и до сих пор продолжают на меня смотреть, но держатся на расстоянии после моей травмы, словно от меня исходит какой-то дурной запах, словно они чувствуют, что со мной все не очень хорошо.

Я сейчас совсем другой человек. Мой мир сильно сжался. Я делаю все возможное, чтобы быть сильным и смелым, но боль изматывает мою душу. Она полностью не уходит, даже когда я принимаю кодеин. Больше всего я хочу получить день – или час, или даже минуту – передышки.

Я ненавижу этот слабый кусок дерьма, которым я стал, но у боли есть одно свойство – вытаскивать на поверхность все то первобытное, что есть в вас. Поверьте мне, я это знаю. Когда испытываете такую боль, как я, будете просить, врать, воровать – по сути, делать все что угодно, только бы избавиться от нее. Вообще все что угодно.

Глава 17

Кожа у Джека гладкая и теплая. У него такие сильные широкие мышцы спины, что сложно сказать, что именно травмировано. Мне было трудно убедить его дать мне себя осмотреть. Я прощупываю спину пальцами.

Он слегка дергается.

– Проклятье! Какие же у тебя сильные руки, черт побери.

– Прости.

Я слабее давлю ему на спину. Теперь я вижу, где Микки научилась ругаться. Хотя мне не первый раз это говорят.

Мой брат поддразнивал меня каждый раз, когда мы занимались скалолазанием. «Ты дотуда никогда не доберешься с твоими маленькими короткими пальчиками».