Я. Тебя. Сломаю - Дашкова Ольга

Сидела, прижавшись к стене, и наблюдала за толпой. Аэропорт гудел, ни на секунду не замолкая, голоса на десятке языков, шарканье чемоданов, объявления на турецком и английском.

Мой взгляд скользил по лицам, выискивая угрозу. Люди Амира могли быть где угодно. Казалось, что его тень тянулась за мной, как дым от благовоний, пропитывая все вокруг. Представляла его людей – высоких, в темных костюмах, с холодными глазами, которые сканируют толпу, как ястребы, высматривающие добычу.

Каждый мужчина в дорогом пиджаке, каждая фигура, задержавшаяся у выхода, заставляла мое сердце сжиматься. Но я не могла позволить страху взять верх. Не сейчас.

Чтобы отвлечься, заставила себя сосредоточиться на людях вокруг. В кафе было многолюдно: туристы с рюкзаками, бизнесмены с ноутбуками, семьи, спешащие на рейсы.

Зацепился взглядом за одну из них – мужчина, женщина и маленькая девочка, лет трех, с кудрявыми волосами, перевязанными алой лентой. Девочка сидела на коленях у отца, размахивая пластиковой ложкой, и смеялась, когда мать пыталась утереть ей подбородок, испачканный йогуртом.

Девочка что-то прощебетала, указывая на витрину с пирожными, и мужчина, улыбаясь, потрепал ее по голове. Его глаза, смотрели на жену с такой нежностью, что у меня защемило в груди.

Они были семьей – настоящей, не скованной цепями традиций или долгов. Я невольно улыбнулась, глядя на девочку, которая теперь тянулась к матери, требуя внимания. Ее крохотные пальчики сжимали край маминого платка, а та смеялась, поправляя ей ленту.

Это было так просто, так естественно, что я почувствовала укол зависти.

Я тоже хотела этого. Не сейчас, может, через годы, но я мечтала о семье, где любовь не была бы сделкой, где никто не продавал бы друг друга ради выживания.

Представляла дом – не такой, как наш, с его мозаиками и тяжестью прошлого, а простой, с деревянными полами, где пахло бы свежим хлебом и утренним чаем. Мужчина, который смотрел бы на меня так же, как этот отец на свою жену, с теплом, без желания сломать.

Дети, чей смех звенел бы, как колокольчики на ветру. Но с Амиром? С ним не было бы счастья – только боль, холодная, как мрамор, и вечная борьба за каждый вздох свободы.

Отвернулась, пряча лицо глубже в капюшон. Кофе в чашке покрылся серой пленкой, и я отодвинула его, чувствуя, как горький привкус поднимается в горле.

Амир Демир. Его имя вспыхивало в голове, как раскаленный уголь. Я ненавидела его – за власть, высокомерие, за то, как он смотрел на меня, словно я уже принадлежала ему. Но больше всего я ненавидела себя за тот миг на балконе, когда его взгляд пробудил во мне что-то, чему я не могла дать имя.

Это было не желание – нет, я не могла желать его.

Это была искра, короткая и обжигающая, которая тут же потухла под волной гнева. Но она была, и это пугало меня больше, чем его сваты или подарки.

Сжала кулаки, ногти впились в ладони. Нет, я не поддамся. Не ему, не этому городу, не долгу, который отец повесил на мои плечи. Я выбирала себя. Москву, холодный воздух, запах мокрых листьев, свободу, которую я чувствовала там, среди серых домов и шумных улиц.

Там я была Софией – не Элиф, не дочерью, чья жизнь принадлежала семье, а просто собой. Студенткой, которая мечтала лечить людей.

Взгляд снова вернулся к семье. Девочка теперь сидела на полу, рисуя что-то на салфетке цветными карандашами. Ее мать наклонилась, шепча ей что-то, девочка засмеялась, показывая свой рисунок – кривые линии, похожие на солнце.

Вспомнила себя в ее возрасте, в Москве, когда мама учила меня рисовать звезды. Она говорила, что каждая звезда – это чья-то мечта, и если я буду верить, моя звезда всегда будет гореть.

Мама. Ее лицо всплыло в памяти – светлые волосы, мягкая улыбка, глаза, в которых было столько силы. Она умерла, когда мне было семнадцать, кажется, что совсем недавно и боль этой потери все еще ранит душу, но ее голос до сих пор жил во мне, подталкивая бежать, бороться, не сдаваться. Стиснула зубы, прогоняя воспоминания.

Сейчас не время для слабости. Аэропорт жил своей жизнью: кто-то спешил на регистрацию, кто-то обнимался перед расставанием, кто-то спал, уронив голову на рюкзак.

Я снова осмотрела зал, ища угрозу. Мужчина в сером пальто, стоявший у стойки с газетами, слишком долго смотрел в мою сторону. Или мне показалось?

Опустила глаза, делая вид, что изучаю чашку. Сердце стучало, как барабан на базаре, но я заставила себя дышать ровно. Он прошел мимо, не остановившись, я выдохнула.

Три часа. Это не так долго. Повторяла это, как мантру, но время тянулось, как патока, липкое и медленное. Достала билет, провела пальцем по напечатанным буквам: Москва, 03:45. Скоро я буду дома.

Там меня ждали Катя с ее бесконечными историями, Дмитрий с его верой в мои способности, холодный воздух, который не душил, а наполнял легкие. Но пока я была здесь, в этом чистилище, где каждый шорох казался шагами людей Амира.

Вспомнила его лицо – острые скулы, темную бороду с проседью, глаза, в которых тлела буря. Он был не просто человеком, он был стихией – той, что сметает все на своем пути. Отец говорил, что Амир держит город в кулаке, что его слово – закон.

Но я не верила в его непобедимость. Он был человеком, а люди ошибаются, падают, ломаются. Я не дам ему сломать меня. Даже если его взгляд, тот, на балконе, до сих пор горел в моей памяти.

Снова посмотрела на семью. Девочка теперь спала, прижавшись к отцу, ее маленькая рука сжимала его палец. Мать гладила ее по голове, напевая что-то тихо, на языке, который я не разобрала.

Эта картина была такой мирной, что я почувствовала, как внутри что-то треснуло. Я хотела этого – не богатства, не власти, а простого тепла, которое нельзя купить за золото или страх.

Но Амир не знал этого тепла. Его мир был холодным, как сталь, и я не хотела быть частью его.

В кафе вошел мужчина в темном костюме, я напряглась. Он был высок, с короткой бородой, и двигался с той же хищной грацией, что я видела в Амире.

Сердце замерло, но он прошел к стойке, заказал кофе и сел в другом углу, уткнувшись в телефон. Выдохнула, но пальцы продолжали дрожать. Я была параноиком, но это был не просто страх – это был инстинкт, который кричал, что Амир не отпустит так легко.

Его подарки – браслет, платье, серьги – были не просто жестами. Это были метки, как на добыче, которую он уже считал своей.

Закрыла глаза, представляя Москву. Зима, снег скрипит под ногами, запах горячего шоколада в кафе на Арбате. Катя, смеющаяся над моими шутками. Там я была свободной. Там я могла дышать.

Но здесь, в Стамбуле, я задыхалась – от традиций, от долга, от взглядов, которые жгли кожу и требовали от меня того, что я не могла и не хотела дать. Отец говорил, что у меня нет выбора, но я создавала свой выбор. Даже если он был безумным, даже если он означал бросить все – семью, дом, Лейлу.

Лейла. Сестренка.

Ее лицо всплыло перед глазами – бледное, с глазами, полными слез и злости. Она ненавидела меня, думая, что я украла ее шанс. Она не понимала, что я спасала ее.

Посмотрела на часы. Два часа до вылета. Время ползло, как улитка, заказала еще один кофе, хотя знала, что не выпью его. Официант, молодой парень с усталыми глазами, поставил чашку и ушел, не взглянув на меня. Я была тенью, и это было то, что мне нужно.

Семья начала собираться. Мужчина поднял девочку на руки, она сонно прижалась к его плечу. Женщина сложила карандаши в сумку, улыбнулась мужу, и они пошли на посадку.

Часы тикали, и с каждым их ударом я чувствовала, как трещина в моем сердце расширяется. Я не знала, что будет дальше, но чувствовала, что Амир не поверит в эту ложь, что он не остановиться и будет меня искать. Но я надеялась на то, что в другой стране его влияние и власть не действуют.

Глава 7

Очередь на паспортный контроль бесконечная, стою, сжимая паспорт и билет так, что пальцы немеют. Аэропорт гудит: голоса на десятке языков, скрип колес чемоданов, объявления, звучащие то на турецком, то на английском.