Наследие души - Холмс Е. е.

Поднявшись по лестнице, мы вошли в первую комнату слева. Она оказалась на удивление светлой и жизнерадостной, с большими окнами, в которые врывался утренний солнечный свет, рисуя на полу упорядоченный геометрический узор. На окнах висели белые занавески с оборками, а две кровати были застелены яркими лоскутными покрывалами. Конечно, не обошлось без намеков на болезнь – инвалидное кресло, безликая душевая кабина, несколько больничных мониторов и подставок для капельниц, – но в целом создавалось ощущение собственного дома, а не медицинского заведения. Я ощутила внезапный прилив нежности к Карен за то, что она подыскала такое место для своего отца.

– Вон он, – прошептала Карен мне на ухо, указывая на зеленое плюшевое кресло, обращенное к окну.

Я всегда представляла себе, что именно в таком кресле мог бы сидеть веселый дедуля в домашних тапочках, окутанный клубами дыма из трубки, – образ, без сомнения, почерпнутый из литературных источников. Но этот старик мало походил на дедушку, которого я себе нафантазировала.

Он смотрел в окно, но не безучастно, как та женщина из гостиной внизу, а с явным ожиданием. Он был поразительно худощав, со впалыми щеками под резкими скулами, которые, казалось, вот-вот прорвут кожу. Его поза выдавала напряжение; он наклонялся к окну и так сильно сжимал подлокотники кресла, что побелели костяшки пальцев. С седыми разлетающимися волосами, закутанный до пояса в плед, он производил впечатление одуванчика, который тянется из горшка навстречу солнечному свету. Казалось, он совершенно не осознавал, что к нему пришли.

Карен провела меня через комнату, слегка придерживая за локоть. Мы сели на обитый такой же зеленой тканью диван напротив кресла. Вблизи я разглядела, что губы деда, ужасно потрескавшиеся и сухие, очень быстро двигаются, выдавая какой-то беззвучный поток слов.

– Это обычное дело. Мне так и не удалось понять, произносит ли он что-нибудь на самом деле. Он теперь почти не разговаривает вслух, – прошептала мне Карен. Затем она повернулась к отцу и сказала громким ясным голосом: – Папа, я привела кое-кого к тебе в гости.

Я внимательно наблюдала за своим дедушкой. Что-то промелькнуло в его глазах, и он слегка повернул голову. Я поняла, что на каком-то уровне он осознал наше присутствие.

– Папа? Папа, я хочу тебя кое с кем познакомить. Это Джессика. – Карен замолчала и бросила на меня виноватый взгляд. – Вернее, Джесс. Это Джесс. Дочь Элизабет. Твоя внучка.

– Э-э-э, привет, дедушка. Приятно наконец-то познакомиться. – Даже попытка заговорить с ним представлялась верхом глупости.

Мне показалось, что он слегка наклонил голову, хотя бы и в ответ на звук моего голоса. Я открыла было рот, чтобы заговорить снова, но тут же его закрыла, не зная, что еще сказать.

Карен встала.

– Я оставлю вас двоих, чтобы вы познакомились.

Она быстро вышла на цыпочках. Ее голос снова звучал приглушенно, выдавая слишком сильные эмоции.

Долгую минуту я просидела рядом с дедом в полном молчании. Теперь, когда Карен не было рядом, мне стало спокойнее, и я просто смотрела на него, наблюдая за едва заметным, мерным движением его губ. Я наклонилась ближе в надежде различить, что он говорит, но это оказалось невозможно: либо он бормотал слишком быстро, либо движения губ вообще не складывали слова.

– Я давно хотела встретиться с тобой. Прости, что это заняло так много времени, – наконец произнесла я.

И снова легкий наклон головы.

– Мама нечасто говорила о тебе, потому что это ее огорчало, но я знаю, что она тебя очень любила.

У меня возникло странное ощущение, будто он слушает. Его губы больше почти не шевелились, а в глазах промелькнуло что-то вроде понимания. Воодушевленная, я продолжила:

– Мама говорила мне, что нет смысла приезжать к тебе в гости. Она сказала, мол, ты даже не поймешь, что мы здесь, и поэтому не хотела подвергать меня такому испытанию. Карен сказала то же самое. Но ты ведь знаешь, что я здесь, не так ли?

На самом деле это был не вопрос. Он знал, что я здесь, теперь в этом не было никаких сомнений. Его руки как будто ослабили отчаянную хватку на подлокотниках, костяшки пальцев уже не выглядели такими белыми и напряженными.

– Мама умерла. Карен, конечно, рассказала тебе об этом. Я просто хочу, чтобы ты знал: она очень любила тебя и ей просто было тяжело видеть тебя таким. Мама не хотела бы, чтобы ты думал, будто она забыла о тебе.

Я высказала больше, чем когда-либо намеревалась, особенно учитывая, что он находился в каком-то едва ли не вегетативном состоянии. Я даже не была уверена, что мама испытывала такие чувства; в конце концов, она никогда особо не распространялась о своем отце, тем более в столь многословных выражениях. Но до меня дошло, что ему, не способному ответить, я могу сказать все, что хочу, не беспокоясь о его реакции. Не знаю, это было похоже на молитву, исповедь или что-то в этом роде. По крайней мере, я так думала, потому что никогда не была в церкви.

Почувствовав внезапный прилив жалости к бедному старику, я потянулась к нему и накрыла его скрюченную паучью руку ладонью.

А дальше все произошло так быстро, что я не успела опомниться.

Я словно щелкнула каким-то невидимым выключателем. Его рука внезапно взметнулась вверх и сжала мою руку железной хваткой; я никак не ожидала такой силищи от дряхлого и немощного старика. Он так резко притянул меня к себе, что я слетела с дивана и внезапно оказалась перед ним на коленях. Его лицо, за мгновение до этого старательно обращенное в пустоту, смотрело на меня с необъяснимым отчаянием. Глаза все еще были затуманены, но что-то за пеленой проснулось, и это что-то испугало меня.

– Отправь меня обратно! – закричал он хриплым, надтреснутым от долгого бездействия голосом. Его другая рука, словно когтистая лапа, так же крепко вцепилась в мою руку.

Я не могла вымолвить ни слова, не могла даже пошевелиться, настолько оказалась потрясена внезапным пробуждением непробудимого. Он снова притянул меня к себе, и наши лица чуть ли не соприкоснулись.

– Я видел это, Элизабет! Я видел это! Отправь меня обратно! Я хочу вернуться! – Его голос срывался и дрожал, когда дед тряс меня в своих руках.

Он смотрел на меня так пронзительно и с таким отчаянием, что я не могла дышать.

– Я… не… Элизабет! – удалось мне выдавить из себя.

– Отправь меня обратно, ты меня слышишь? Я видел это! Я видел это! – Его голос перешел в мучительный визг, и он затряс меня сильнее, впиваясь в мои руки.

Я попыталась подняться на ноги, но он удержал меня.

– Я не могу отправить… я не понимаю, о чем ты говоришь! Я не Элизабет! Отпусти меня! – Я задыхалась.

Тут дверь распахнулась, и Карен влетела в комнату. Она бросилась к нам и вырвала меня из хватки деда. Меня швырнуло на пол, и я вскрикнула от боли, когда соскользнула по стене и ударилась затылком о подоконник. На мгновение перед глазами все исчезло в яркой вспышке, и мне пришлось потрясти головой, чтобы зрение восстановилось. Когда мой взгляд снова сфокусировался, я увидела, как Карен держит дедушку в успокаивающих объятиях. Старик безутешно плакал у нее на плече.

– Все хорошо, папа, все хорошо, – ворковала Карен, поглаживая его сморщенную старческую щеку.

Его взгляд снова устремился к окну, куда-то вдаль, за пределы того, что может увидеть живой глаз, а губы опять быстро шевелились в перерывах между всхлипываниями и произносили беззвучную мантру, которую теперь я могла распознать.

«Я видел это. Отправь меня обратно».

Когда его рыдания стихли, Карен осторожно высвободилась из объятий и опустилась на колени рядом со мной на полу.

– Джесс, ты в порядке?

– Э-э-э, да. Думаю, да, – ответила я, не в силах сдержать дрожь в голосе.

– Мне так жаль, дорогая. Он не делал ничего подобного уже много лет. Я бы предупредила тебя, если бы думала, что он способен на вспышку гнева.

– Нет, я… все в порядке.

Я попыталась встать. Комната закружилась.