Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 115
Тронет пружинку стальной волосок —
Десять веков промелькнут за часок…
В сентябре я пришел на занятия к отцу Борису. И после первой лекции (об Александре Невском), один на один, спросил: как могло случиться, что Грузия и Россия — две страны, где одинаковая, православная, вера — в недавние времена схлестнулись в кровавой схватке?
— Потому что кроме веры есть неверие, а кроме добра — зло, — ответил он как-то устало. И вдруг добавил. — Что поделаешь, если добро в мире так уязвимо?
— Потому что ему не хватает доброты, — сумрачно сказал я.
Он помолчал и спросил:
— Ты сегодня случайно зашел? Или решил бывать у меня регулярно?
— Наверно, регулярно. Чибис… то есть Максим Чибисов уехал, а ведь надо это… думать о наполняемости группы. Да?
Отец Борис покивал:
— Я в твои годы был такой же…
— Какой?
— Щетинистый.
Никогда не думал, что я — щетинистый. Но спорить не стал, только спросил:
— А это плохо?
— Это не плохо и не хорошо, — сказал он. — Просто… как оно есть…
Ну, что еще? А, вот… Перед Новым годом Лерка повстречала у помойки черного бродячего кота и привела домой. Назвала Пуделем и сказала, что он будет жить с нами. Мама заявила, что уедет в Биробиджан к своей двоюродной сестре тете Наде.
— «Я все поняла! Я немедленно уезжаю на Сахалин!» — сказал я слова героини Юкошкиной из сценария «Тени как шпалы».
Мама бросила в меня мокрую Леркину варежку, взяла кота на руки и стала чесать ему тощее брюхо.
Кот Пудель оказался покладистым существом. Шарики на елке не цапает, за паровозиками Саньчика не охотится. Любит сидеть на подоконнике и смотреть на луну — как она бежит среди облаков. Вечером он ложится спать с Леркой, однако среди ночи приходит ко мне и укладывается в ногах.
— Ну, чего тебе? — говорю я.
Он ложится поудобнее и начинает урчать. Загадочно так. Будто хочет рассказать что-то о параллельных мирах. Или о том, почему четыреста семнадцать галактик в скоплении М-91 никак не хотят замедлить разбег…
5 января — 22 мая 2009 г.
Прыгалка
МЕДАЛЬ
Ночью штормило. К утру ветер угас, а к полудню сгладились и бежавшие с залива крутые волны. Однако за ночь они успели навалить на галечные пляжи под крутизной груды бурых водорослей. В этих грудах зеленели рваные лоскутки морской капусты. Горячее с утра солнце высушило водоросли, но только снаружи, а под верхним слоем они оставались влажными. Было приятно проваливаться ногами сквозь тёплую сухость в сырую прохладу.
Марко шёл и проваливался — где по щиколотку, а где и по колено. Плетёные башмаки он ещё на школьном крыльце сунул в полупустой ранец и зашагал босиком сначала по плиткам поселковой улицы, потом по нагретым каменным окатышам на берегу и наконец — сквозь мочальные пряди морской травы.
Негромко плескала задремавшая вода, низко носились чайки, на камнях белели клочья высохшей пены.
Водоросли пахли как всегда — водорослями. То есть горьковатыми стеблями, йодом, солью, рыбой, и почему-то смолёными канатами, хотя никакой пристани рядом не было…
А ещё пахло тёплым ракушечником, деревом рассохшейся на берегу шлюпки, мидиями и всякой степной травою. Растёт она высоко, за краем обрывов, но чувствуешь её и здесь, у воды…
Этот запах был для Марко привычным, как сама жизнь.
В апреле, когда он вышел из расхлябанного рейсового автобуса на краю посёлка Фонари, когда снова вдохнул здешний воздух, то чуть не заревел. Весна была ранняя, безоблачная, он рывком содрал с себя куртку, поднял лицо и зажмурился на солнце. «Господи, как я мог отсюда уехать?»
Но теперь и печали, и радость возвращения остались в прошлом. Солнце было уже летнее, июньское…
Подсохшие водоросли ласково царапали ноги. Похожие на стеклянную пыль морские блохи тысячами взлетали перед Марко, и среди них, как в дождевой мороси, включались игрушечные радуги. Потом из коричневых стеблей выбрался крохотный мелко-пятнистый краб. Засуетился, провалился в чащу, выбрался опять. Перепугано завертел бисерными глазами на стебельках. Марко двумя пальцами ухватил его за панцирь, отнёс к воде, посадил в тени сырого камня.
— Больше не суйся, куда не надо, малявка…
Второго такого же малыша Марко увидел посреди похожего на драконий череп известнякового обломка. В известняке были круглые, как следы от мячиков, углубления. Самое большое из них пряталась в тени, и в нем ещё не высохла вода. Там и сидел крабёныш. Иногда пытался выбраться, но тут же соскальзывал. Марко помог и этому бедолаге, пустил его прямо в маленькую осторожную волну: там сообразит, как ему жить дальше.
Скоро на пути у Марко оказалась неровная стенка. Невысокая — где по пояс, а где по колено. Приглядишься — и видно, что искусственная кладка. Крупные брусья пористого туфа. Говорили, что это остатки древнего пирса. Когда-то здесь была рыбачья гавань. Стенка тянулась от подножья обрыва до воды. Там она упиралась в развалившееся приземистое строение — то ли остатки сторожки, то ли основание маячной башенки.
Поселковые ребята знали, что во время шторма прибой иногда забрасывает внутрь постройки всякие морские трофеи: сорванные с судов спасательные круги, пустотелые стеклянные шары от сетей, разноцветные пластиковые ведра с поплавками на ручках, шлюпочные анкерки и даже сдутые с неосторожных моряков фуражки… Марко с разбега прыгнул на стенку и встал, размышляя. Надо бы, конечно, заглянуть в развалины: вдруг повезёт. Но в то же время желудок постанывал от голода. А стенка тем краем, что у обрыва, упиралась прямо в начало крутой тропинки-лесенки, ведущей к Маячной улице, на которой дом Солончуков. А в доме наверняка готова уха из пикши и вареники с начинкой из ранней черешни. До развалин же, хотя и недалеко, но надо ноги ломать…
И всё же исследовательский дух победил. Прыгая с камня на камень по заросшему колючками гребню, проваливаясь ступнями в расщелины между туфовыми брусьями. Марко двинулся на поиски добычи. Казалось бы, чего проще — соскочи со стенки и, перепрыгивая через кучи водорослей, топай по гальке и песчаным проплешинам. Но нет же, по верху интереснее. Попахивает приключением.
И настоящее приключение случилось.
До каменной хибары оставалось несколько шагов, когда из неё донёсся голос:
— Эй, браток…
Марко замер. Видимо, за ним наблюдали через щель.
Слово «браток» было понятное, но не здешнее. Если взрослому нужен был мальчишка, могли окликнуть по-всякому: «хлопчик», «малец» или уважительно — «дружище», или слегка насмешливо — «Эй, школяр»… Если звали незнакомые девчонки, то вполне «культурно»: «Эй, мальчик…». Если пацаны, то в зависимости от того, какие. Или «стой, салага», или «подожди, корешок», или «тормозни, приятель»…
Впрочем, нынешний голос был хотя и молодой, но взрослый.
— Браток, загляни сюда, дело есть…
В прошлом году Марко без боязни скакнул бы навстречу зову. Раз есть у кого-то к нему дело! Но теперешние тревожные дни требовали осторожности. Напоминание тому — тёмная груда крейсера, что неумолимо торчит посреди синевы и солнечного блеска в миле от берега…
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 115
