Это ужасное поместье - Уильямс Шон

– Кто ты? – гаркнул он. – И что делаешь в моём доме?

Глава 39

Стоило Альманаху прочитать заклинание, Этта почувствовала, как магия, приковывающая её к камню, чуть-чуть ослабла – ровно настолько, чтобы ей хватило сил вырваться. Выскочив из стены подвала, всё ещё светящаяся, но уже не такая прозрачная, как раньше, она помчалась предупредить Альманаха о стоящем у него за спиной колдуне. Или чудовище. Она сама была не уверена, как называть это существо. Великан и «голова» у него на плечах подбирались всё ближе к Альманаху. И когда рука в латной рукавице ухватила его, Этта закричала от отчаяния.

Альманах смотрел на великана – явственно автора заклинания – в полнейшем шоке, да и неудивительно. Он же не видел, не знал, как великан с оглушительным громом спустился с небес и подхватил Илси и Хаккета, точно невесомые пылинки. Магия клубилась вокруг него, задувая пламя, что уже начало вонзать клыки в землю, и открывая себе проход через дом в подвал – через крышу, балки, перекрытия и фундамент. Ничто не могло бы встать между ним и его устрашающей целью. Спасти заклятие.

Однако исполин не убил Альманаха прямо на месте.

– Выбери себе противника по размеру!

Этта со всех сил пнула великана по сапожищу, но нога её прошла насквозь. Из стены освободиться ей удалось, но призраком она, судя по всему, так и осталась и не могла спасти Альманаха от ждущей его жуткой участи.

Однако, к удивлению и облегчению девочки, ворон отвернул голову от Альманаха и посмотрел вниз, на неё.

– А ты, скажи на милость, что такое?

Этта посмотрела в чёрные обсидиановые глазки птицы и инстинктивно попятилась на безопасное расстояние.

– Эй, слышишь? А ну убери от него руки и проваливай! Это наш дом, не твой!

– Не думаю, – произнёс великан. – Я София Фронезис, и если я говорю, что этот дом мой, то он и есть мой.

Этта ахнула. София Фронезис – самая могущественная волшебница в мире – стояла прямо перед ней!

На девочку нахлынуло ужасающее понимание. Если бросить вызов заклятию – оно даёт сдачи. Кто знает, на что ещё оно способно. Может, последнее, отчаянное средство перед лицом неминуемого поражения – это воззвать о помощи к своему создателю?

Заклятие написано Софией Фронезис. Они бросили ей вызов. Теперь они все обречены.

– Вы… э-э-э… что? – только и сумела пролепетать она.

На счастье, доктор Митили сохранила больше присутствия духа – или хотя бы всепобеждающей любознательности.

– Вы и в самом деле автор заклятия, которое так долго держало нас тут взаперти? – спросила она, в свою очередь выступая из стены. – Но для чего? То есть какие цели вы могли этим преследовать?

Великан перевёл взгляд с неё на Этту, а потом на Альманаха.

– Вы лжёте. Я не творила тут никакой магии. Кто посмел напасть на меня столь странным образом?

– Она не лжёт! – вмешался Альманах, наконец обретя дар речи. – Прочтите свиток. И всё поймёте.

– Вздор! – пророкотала самая могущественная волшебница голосом, от которого в доме чуть не обрушилась крыша. – Не испытывайте моё терпение! Вы пытаетесь вложить мне в разум чужие слова, заколдовать меня. Но я не дам себя обмануть, уж только не здесь!

– Посмотрите в яму, которую я выкопал, – сказал мальчик. – Видите что-нибудь знакомое?

Исполинская фигура осторожно заглянула в яму, не таится ли там какой западни. Что-то увиденное заставило её наклониться и присмотреться внимательнее. Илси с Хаккетом воспользовались этим моментом, чтобы ускользнуть прочь и встать рядом с Эттой и доктором Митили, вне достижения могучих когтистых лап.

– Ты Этта? – спросила Илси. – Я тебя ровно такой и представляла. Только ты прозрачная, как стекло.

– Сихисиши, сестрёнка, это не важно, – прошипел Хаккет. – Этта, я перелез через стену, на самом деле перелез! Там со всех сторон валились деревья, вот я и забрался на одно из них и уже хотел соскочить, как этот здоровенный задира перехватил меня прямо в воздухе и…

– Потом! – шикнула Этта. – Я хочу знать, что она делает!

София Фронезис наклонилась к яме и вытащила тонкое серебряное ожерелье, подвеска которого кружилась и искрилась в свете фонарей. Волшебница смотрела на неё, словно загипнотизированная, склоняя голову то на один, то на другой бок.

Наконец яркие глазки волшебницы несколько раз мигнули, и она очень бережно опустила Альманаха на ноги, чему он несказанно обрадовался, поскольку массивные когти слишком крепко сжимали ему грудь. Он отступил на несколько шагов, разглядывая своего недавнего противника, и недоумённо заморгал. Зрение подводит его или она в самом деле заметно съёжилась?

Но нет, он не обманывался. Этта ахнула, глядя, как исполин уменьшается, точно постиранный в горячей воде шерстяной свитер. Детали его доспеха гнулись и деформировались, цвета размывались и менялись местами. Ноздри Этты снова защекотало от запаха магии, но совсем иного, чем прежде.

Когда волшебство закончилось, перед Альманахом стояла высокая, но всё же вполне человеческая женщина в окаймлённом алым золотом одеянии. Казалось, она была лишена возраста, но голова у неё была тоже вполне обыкновенная, человеческая, волосы длинные и седые, а глаза зелёные, яркие-яркие, каких Альманах и не видывал никогда.

Впрочем, нет. Он уже видел такие же яркие зелёные глаза… на картине, которую вчера перетащил в конюшню.

– Я вас знаю, – выдохнул он, узнавая во взрослых чертах узкий, но чёткий нос девочки и решительный подбородок. Вспомнил он и необычное имя – Пермилия Стормлей.

Не обращая на него внимания, София Фронезис взяла свиток и прочла вслух звучным контральто:

«Я зарываю это послание, посылаю вперёд, чтобы, как вырасту, помнить, сколько испытала в родном доме невзгод. Мама с папой всё время собачатся, а Китти только и знает, что ныть и артачиться. Она жалуется на каждый пустяк, а Кендал просто лентяй и толстяк. Бабушка щиплется, а дядя Самсон считает, что всех в мире краше он. Во всём мире мой единственный друг – этот дом, со всем, что в нём внутри и вокруг. Я знаю, где прятаться, когда чувствую, что слёзы скоро прорвутся. Этот дом мой краеугольный камень, моя опора.

Почему нельзя, чтоб только толковые и счастливые жили здесь впредь? Но нет, я томлюсь в обществе тех, кого не могу терпеть.

Как вырасту, выучусь на чародейку, тогда-то брошу всю мою так называемую семейку. Сами увидите, как пройдут года. Только дом не забуду я никогда! И когда-нибудь, когда они все умрут, снова мне дом родной станет тут. И всё в нём останется точно таким же, как ранее, а переменится одно только название. И все забудут моих противных родных, потому что ничего хорошего нету в них. Стормлей под моей властью снова станет местом радости и счастья. Это моё желание самое горячее-прегорячее, ну вот разве что ещё стать волшебницей, притом с богатством и с удачею. Миссис Гардвисл из деревни говорит: так и быть, вот покончат с урожаем, начнёт меня учить. Вот и очень даже славно: раз она умеет колдовать, я выучусь и подавно. Буду стараться сна и отдыха без и поступлю в Университет Чудес. Стану самой великой волшебницей в истории, ей-же-ей.

Клянусь.

Волшебница отпустила руку, и свиток со щелчком снова свернулся.

– С тех пор как я написала это письмо, прошло восемьдесят три года, – помягчевшим голосом сказала она. – Какой же дурочкой я была.

Глава 40

После второго прочтения свитка магия ослабла ещё сильнее. Этта почувствовала, как становится более материальной, и когда она дотронулась до плеча Илси – та обернулась, почувствовав её прикосновение. Однако Этта ещё оставалась полупрозрачной и различала фигуру волшебницы через свою поднятую руку.

– Простите, – сказала она. – Если вы и в самом деле Пермилия Стормлей, а письмо и есть заклятие… то как вышло, что обычное письмо превратилось в заклинание? Вот в это самое заклинание?