Джейн с Холма над Маяком - Монтгомери Люси Мод

– Открой на четырнадцатой главе «Исхода», – командовала бабушка.

Разумеется, каждый вечер она называла новую главу, но всегда одним и тем же тоном. Он сильно смущал Джейн, и она редко находила нужное место с первого раза. Тогда бабушка, с этой ее противной улыбочкой, говорившей: «Что, и это не можешь сделать по-человечески?», вытягивала тощую морщинистую руку, украшенную массивными старомодными перстнями, и ловким точным движением открывала нужную страницу. Джейн, запинаясь, продиралась через очередную главу, коверкая слова, которые прекрасно знала, исключительно от смущения. Бабушка иногда говорила:

– Если можно, погромче, Виктория. Я думала, когда отправляла тебя в Святую Агату, что тебя хотя бы научат открывать рот, когда читаешь, если уж не в состоянии научить истории и географии.

Джейн тут же резко повышала голос, и тетя Гертруда подскакивала на стуле. А на следующий вечер бабушка могла сказать:

– Помилуй, Виктория, не так громко. Мы же не глухие.

И голос бедняжки Джейн падал почти до шепота.

Когда она заканчивала чтение, бабушка с тетей Гертрудой наклоняли головы и шептали молитву. Девочка пыталась молиться вместе с ними, что было не так-то просто, потому что бабушка обычно на пару слов опережала тетю Гертруду. Поэтому Джейн всегда испытывала облегчение, добравшись до «аминь». Дивная молитва, исполненная всей прелести древней веры, для нее превратилась в настоящую пытку.

Потом тетя Гертруда закрывала Библию и укладывала в точности на прежнее место на столе – ни на волосок в сторону. Наконец Джейн дозволялось поцеловать бабушку и тетушку на ночь. Бабушка всегда оставалась сидеть, и Джейн приходилось нагибаться к ее лбу.

– Спокойной ночи, бабушка.

– Спокойной ночи, Виктория.

А вот тетя Гертруда стояла у стола в центре комнаты, и Джейн была вынуждена к ней тянуться – тетя была очень рослая. Она слегка наклонялась, и Джейн целовала ее узкое серое лицо.

– Спокойной ночи, тетя Гертруда.

– Спокойной ночи, Виктория, – откликалась тетя Гертруда своим писклявым ледяным голосом.

После этого Джейн могла убраться за дверь, и порой ей даже везло – она ничего не роняла по дороге.

– Когда вырасту, никогда не буду читать ни Библию, ни молитвы! – бормотала она себе под нос, взбираясь по длинной великолепной лестнице, о которой раньше судачил весь Торонто.

Однажды вечером бабушка улыбнулась и спросила:

– Что ты думаешь про Библию, Виктория?

– Мне кажется, она очень скучная, – честно ответила Джейн.

В главе, которую они сегодня читали, все было «пурпуровым и червлёным», и она понятия не имела, что это такое.

– Ага! И ты полагаешь, твое мнение хоть что-то да значит? – осведомилась бабушка, раздвигая тонкие губы в улыбке.

– Если нет, зачем тогда спрашивать? – удивилась Джейн, после чего ее ледяным тоном отчитали за дерзость, хотя она вовсе не собиралась никому дерзить.

Так разве удивительно, что в тот день она поднялась к себе в спальню, исполненная отвращения к дому номер 60 по Веселой улице? Отвращения, которое она испытывать не хотела. Джейн была не против почувствовать к этому дому любовь… или хотя бы дружеские чувства… приносить ему пользу. Но она не могла… Дом не проявлял к ней дружелюбия… и пользы никакой ему было не надо. Тетя Гертруда и Мэри Прайс, их кухарка, а также Фрэнк Дэвис, слуга и шофер, делали все необходимое по хозяйству. Тетя Гертруда не позволяла бабушке нанять служанку, потому что предпочитала сама заниматься домом. Рослая, хмурая, сдержанная тетя Гертруда сильно отличалась от мамы. Джейн трудно было поверить, что они сестры, пусть и сводные: тетя Гертруда горой стояла за порядок и систематичность. Все в доме полагалось делать в определенный день и определенным образом. Чистота в комнатах царила устрашающая. Холодный серый взгляд тети Гертруды злобно упирался в каждую пылинку. Она постоянно расставляла вещи по местам и за всем следила. Даже маме ничего не приходилось делать, кроме как составлять букеты к столу, если приходили гости, и зажигать свечи к ужину. Джейн их и сама бы с удовольствием зажгла. А еще ей очень бы понравилось чистить серебро и готовить. Ничего ей не хотелось так сильно, как готовить. Время от времени, когда бабушка уходила из дома, она пробиралась на кухню и смотрела, как добродушная Мэри Прайс колдует над плитой. Выглядело это так просто… Джейн не сомневалась, она отлично справится, если ей позволят. Так здорово было бы приготовить что-то самостоятельно! Нюхать еду было почти так же приятно, как ее есть.

Но Мэри Прайс не подпускала ее к плите. Она знала: старая хозяйка не любит, когда мисс Виктория заговаривает со слугами.

– Виктория воображает себя прислугой, – объявила бабушка как-то раз за воскресным ужином, на котором, как обычно, присутствовали дядя Уильям Андерсон, тетя Минни, дядя Дэвид Колман, тетя Сильвия Колман и их дочка Филлис. Бабушка отлично умела выставить человека смешным и глупым в чужих глазах. А Джейн по ходу дела гадала, что бы сказала бабушка, если бы узнала, что в этот день Мэри Прайс, окончательно забегавшись, позволила девочке вымыть и разложить зелень для салата. Зато Джейн точно знала, что бы та сделала: она бы к этому салату не прикоснулась.

– А разве плохо, если девочка умеет вести хозяйство? – удивился дядя Уильям не потому, что решил принять сторону Джейн, а потому, что никогда не упускал случая провозгласить, что место женщины – дома. – Все девочки должны учиться готовить.

– Мне кажется, Виктория совершенно не стремится освоить кулинарию, – заметила бабушка. – Ей просто нравится торчать на кухне и в других подобных местах.

Бабушка явно намекала на то, что у Виктории дурной вкус, а кухня – место малопочтенное. Джейн удивилась, заметив, что мама внезапно вспыхнула, а в глазах у нее мелькнула странная воинственная искра. Но сразу погасла.

– Как там твои успехи в Святой Агате, Виктория? – спросил дядя Уильям. – Переведут тебя в следующий класс?

Джейн не знала, переведут или нет. Этот страх терзал ее днем и ночью. Она понимала, что оценки за месяц у нее так себе… Бабушка очень разозлилась, когда получила ведомость, и даже мама жалобно спросила, не может ли Джейн постараться. Джейн очень старалась, но история и география казались ей такой беспросветной скукой. Другое дело арифметика и правописание. В арифметике Джейн просто блистала.

– Я слышала, что Виктория прекрасно пишет сочинения, – саркастически заметила бабушка. По некой совершенно непостижимой для Джейн причине ее способность хорошо писать сочинения бабушку чрезвычайно раздражала.

– Ну-ну, – ответил дядя Уильям. – Виктория, если захочет, без труда перейдет в следующий класс. Главное – усердно учиться. Она уже большая девочка и наверняка это понимает. Назови мне столицу Канады, Виктория.

Джейн прекрасно знала, как называется столица Канады, но дядя Уильям так неожиданно выпалил свой вопрос, а все гости перестали жевать и прислушались… В первый миг ей никак было не вспомнить. Она покраснела… запнулась… съежилась. Если бы она посмотрела на маму, то увидела бы, что та произносит нужное слово одними губами, но Джейн ни на кого не могла смотреть. Она готова была умереть от стыда и унижения.

– Филлис, скажи Виктории, как называется столица Канады, – распорядился дядя Уильям.

Филлис тут же выпалила:

– Оттава.

– О-т-т-а-в-а, – объяснил дядя Уильям Джейн.

Джейн чувствовала, что все, кроме мамы, смотрят на нее с неподдельным осуждением, а тетя Сильвия Колман еще и нацепила на нос очки на длинной черной ленточке, будто пыталась внимательно разглядеть, как выглядит девочка, не знающая названия столицы собственной страны. Джейн, парализованная этим взглядом, уронила вилку – и затряслась от ужаса, перехватив взгляд бабушки. Та качнула своим серебряным колокольчиком.

– Дэвис, вы не могли бы принести мисс Виктории новую вилку? – произнесла она, как бы намекая на то, что Джейн уже использовала несколько вилок.

Дядя Уильям положил только что отрезанный кусок белого куриного мяса на край общего блюда. До этого разговора Джейн надеялась, что он отдаст этот кусок ей. Белое мясо ей доставалось нечасто. В отсутствие дяди Уильяма, когда разделывать тушку было некому, Мэри ее нарезала на кухне, а потом Фрэнк передавал блюдо по кругу. Джейн редко решалась взять кусочек белого мяса, потому что знала: бабушка за ней следит. Однажды, когда она все-таки взяла немного, бабушка тут же заметила: