"Явился и показал луну и газель и ветвь,
Погибнет же пусть душа, в него не влюбленная!
Красавец! Хотел Аллах волнение погасить
Ланит его, началось другое волнение.
Я спорю с хулящими, когда говорят они
О нем, словно не люблю о нем поминания.
И слушаю о другом, когда говорят со мной
Прилежно, хоть таю сам, о том первом думая,
Пророк красоты! Все в нем - диковина прелести,
Но только лицо его - вот чудо великое,
Биляль его родинки [324] на блюде щеки его
Стоит и из жемчуга чела его ждет зари.
Хулитель, по глупости, желает, чтобы я забыл
Его, но я веровал, не буду неверным я".
И девушка пришла в восторг от исполненных невольницей песен на лютне и нежных стихов. И невольницы продолжали петь одна за другой и говорили стихи, пока не спели десять невольниц, и после того Ситт-Дунья взяла лютню и, затянув напев, произнесла такие стихи:
"Клянусь нежностью я боков твоих столь гибких,
От огня страдаю разлуки я с тобою,
Пожалей же сердце, горящее любви пламенем,
О месяц полный в мраке предрассветном!
Подари сближенье с тобою мне, - постоянно я
Красоту твою при сиянье кубка вижу.
Как будто розы цвета всевозможного
Своей прелестью между белых мирт блистают".
А когда она окончила стихи, я взял у нее лютню и, ударив по ней на диковинный лад, пропел такие стихи:
"Прееславен господь, что дал тебе все красоты,
И сделался я одним из тех, кто твой пленник,
О ты, чей пленяет взор весь род человеческий
Пощады для вас проси у стрел, что ты мечешь.
Две крайности - огонь и влага в рдеющем пламени
Сошлись на щеке твоей по дивной природе.
Ты - пламя в душе моей, и счастье ты для нее"
О, как ты горька в душе и как ты сладка в ней?"
И, услышав от меня эту песню, девушка обрадовалась сильной радостью, а затем она отпустила невольниц, и мы пошли в наилучшее место, где нам постлали постель всевозможных цветов, И девушка сняла бывшие на ней одежды, и я уединился с нею уединеньем любимых, и увидел я, что она жемчужина несверленая и кобылица необъезженная, и обрадовался ей, и я в жизни не видел ночи приятнее, чем эта ночь..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести девяносто вторая ночь
Когда же настала двести девяносто вторая ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Мухаммед ибн Али, ювелир, говорил: "И когда я вошел к Ситт-Дунья, дочери Яхьи ибя Халида Бармакнда, я увидел, что она жемчужина несверленая и кобылица необъезженная, и произнес такие два стиха:
"Я обнял ее, как кольцо голубки [325], рукой своей,
Только кисть была, чтобы покров поднять, свободна.
Поистине, вот успех великий! Все время мы
Обнимались с ней и расстаться не хотели".
И я пробыл с нею целый месяц и оставил лавку и близких и родные места, и в один день из дней она сказала мне: "О свет моего глаза, о Сиди Мухаммед, я решила сегодня пойти в баню. Оставайся же на этом ложе и не сходи с места, пока я не вернусь к тебе".
И она заставила меня поклясться в этом, и я сказал ей: "Слушаю и повинуюсь!" А затем она взяла с меня клятву, что я не двинусь с места, и, захватив своих девушек, ушла в баню, и, клянусь Аллахом, о братья, не успела она еще дойти до конца переулка, как дверь вдруг отворилась и в нее вошла старуха и сказала: "О Сиди Мухаммед, Ситт-Зубейда зовет тебя: она прослышала, как ты образован, остроумен и искусен в пении". - "Клянусь Аллахом, я не встану с места, пока не придет Ситт-Дунья!" - ответил я. И старуха сказала: "О господин мой, не допусти, чтобы Ситт-Зубейда разгневалась на тебя и стала твоим врагом! Поднимись же, поговори с ней и возвращайся на твое место".
И я тотчас же поднялся и пошел, и старуха шла впереди меня, пока не привела меня к Ситт-Зубейде, а когда я пришел к ней, она сказала: "О свет глаза, ты возлюбленный Ситт-Дунья?" - "Я твой невольник и раб!" ответил я. И Ситт-Зубейда воскликнула: "Правду сказал тот, кто приписал тебе красоту, прелесть, образованность и совершенство! Ты выше описаний и слов! Но спой мне, чтобы я тебя услыхала". - "Слушаю и повинуюсь!" ответил я. И она принесла мне лютню, и я пропел под нее такие стихи:
"Ведь сердце влюбленного бранят за любимых,
И тело ограблено рукою недуга.
И всякий среди едущих, чьи кони уж взнузданы,
Влюблен, и возлюбленный его в караване.
Аллаху я поручил луну в вашем таборе
Я сердцем люблю ее, от глаз она скрыта.
Довольна иль сердится, как сладок каприз ее!
Ведь все, что ни делает любимый, - любимо".
И, когда я кончил петь, она воскликнула: "Да сделает Аллах здоровым твое тело и душистым твое дыхание! Ты достиг совершенства в красоте, образованности и пенье! Поднимайся же и иди на свое место прежде, чем придет Ситт-Дунья, - она не найдет тебя и рассердится".
И я поцеловал землю меж рук Ситт-Зубейды и вышел, и старуха шла впереди меня, пока я не дошел до той двери, через которую вышел, и я вошел и подошел к ложу, и увидел что Ситт-Дунья уже пришла из бани и спит на ложе. И я сел у ее ног и стал их растирать, и Ситт-Дунья открыла глаза и, увидев меня, сдвинула ноги и толкнула меня и сбросила меня с ложа. "Обманщик, - сказала она мне, - ты нарушил клятву и не сдержал ее! Ты обещал мне, что не сдвинешься с места, и нарушил обещание и ушел к Ситт-Зубейде. Клянусь Аллахом, если бы я не боялась позора, я бы опрокинула ее дворец ей на голову!"
И потом она сказала своему рабу: "О Сауаб, встань, отруби голову этому обманщику и лгуну - нет дам до него нужды!" И раб подошел ко мне и, оторвав кусок от подола, завязал мне глаза и хотел отрубить мне голову..."
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Двести девяносто третья ночь
Когда же настала двести девяносто третья ночь, она сказала: "Дошло до меня, о счастливый царь, что Мухаммед ювелир говорил: "И раб подошел ко мне и, оторвав кусок от подола, завязал мне глаза и хотел отрубить мне голову. И тогда поднялись невольницы Ситт-Дунья, большие и маленькие, и сказали ей: "О госпожа, это не первый, кто ошибся, не зная твоего нрава. Он не совершил греха, требующего убийства!" - "Клянусь Аллахом, я непременно оставлю на нем след!" - воскликнула она и затем велела побить меня. И меня били по ребрам, и то, что вы видели, - следы этих побоев. А после этого она приказала меня вывести, и меня вывели и увели далеко от дворца и бросили. И я потащился и шел мало-помалу, пока не дошел до своего дома, и тогда я позвал лекаря и показал ему следы побоев, и он стал за мной ходить и постарался меня вылечить. И когда я выздоровел, я сходил в баню, и прошли мои боли и недуги. И я пришел в лавку и взял все, что там было, и продал, и на эти деньги купил себе четыреста невольников, которых не собрал у себя ни один царь, и со мной стали выезжать каждый день двести из них. И я сделал этот челнок, истратив на него пять тысяч золотых динаров, и назвал себя халифом и дал каждому из бывших со мною слуг должность одного из приближенных халифа, и придал ему облик, подобный его облику, и я призывал всякого, кто прогуливался по Тигру, и рубил ему голову без отсрочки. И я живу таким образом целый год и не слышал вести о Ситт-Дунья и не напал на ее след".
