Анна. Биография самой влиятельной женщины Vogue - Оделл Эми

Анна перфекционист, и она не относилась к тем, кто забывает платья или теряет украшения. Она знала, как выбирать одежду. Она умела соединять таланты. Она никогда не меняла свое мнение, поэтому людям не приходилось гадать, что делать^xviii.

Ирония в том, что, в отличие от большинства людей, попадавших в орбиту Анны, Ландельсу не нравилось, как она одевалась. Он считал, что она одета слишком нарядно и продуманно. Но Ландельс предпочел не обращать на это внимания, поскольку ее работа – информирование публики о моде – не будет зависеть от ее собственного стиля^xix. Анна как будто согласилась с ним в интервью 1986 года, называя ошибкой то, что она раньше «шла в магазин и покупала наряд полностью – от Bill Gibb или Missoni: шляпу, гетры, юбку, все»^xx.

На Ландельса произвели впечатление съемки, которые она сделала с молодым иллюстратором Эриком Бауманом^xxi. Он пытался прорваться в фотографию, когда Анна, работавшая с сегментом нижнего белья, впервые наняла его в 1971 году, чтобы фотографировать купальники. «Анна держалась скорее в стороне», – вспоминал Бауман, который сделал успешную карьеру и работал для Vogue задолго до того, как туда пришла Анна^xxii. «Она умела находить одаренных людей», – сказал Ландельс^xxiii.

Работа не только избавляла Анну от самых унизительных аспектов позиции ассистентки, но и позволяла ей развивать редакторский взгляд.

В конце ноября 1971 года в развороте с подарками, которые сотрудники Harpers & Queen хотели получить к Рождеству, в полной мере проявилось стремление Анны сочетать высокое и низкое, которое станет ее фирменным стилем в Vogue. «Анну» изображала профессиональная модель, на которой были только бриллианты и длинная пушистая белая шуба, небрежно соскользнувшая с обнаженных плеч. Большая пиренейская овчарка (которую тогда можно было купить в магазине Harrods) лежала у ее ног. «Анна Винтур, ассистент отдела моды, 21 год, хотела бы в следующем году побывать в Санкт-Морице… в этой длинной шубе из песца, 1930 [фунтов] в Harrods», – гласит подпись под самой первой опубликованной работой Анны в качестве стилиста. Цена кольца с бриллиантом и украшения для волос была слишком высока, чтобы ее раскрывать, но соломенный стул от Biba стоил всего 29 фунтов^xxiv. Какими бы роскошными ни стали впоследствии жизнь и привычки Анны, она как будто никогда не забывала, что была одной из девушек, стоявших субботним утром в очереди в Biba, чтобы купить платье за несколько фунтов.

Чарльз и Нони в личную жизнь Анны не вмешивались. Это не значит, что отец не замечал многочисленных бойфрендов дочери^xxv или того, что она относится к «необычайно привлекательным, но в высшей степени нестабильным» личностям^xxvi. Многие из мужчин, с которыми она ходила на свидания, были старше, многие были литераторами. Казалось, ее привлекали люди с жизненным опытом, интеллектом и амбициями^xxvii.

Когда отношения с Боброффом закончились, Анна вернулась в свою квартиру в цокольном этаже родительского дома^xxviii. Интерес Чарльза к личной жизни дочери усилился, когда появился Ричард Невилл.

Невилл, хиппи с гривой темных волос, приехал в Лондон в 1966 году из Сиднея, где он выпускал контркультурный журнал Oz. В дебютном номере опубликовали интервью с врачом, который делал аборты, и статью о поясах верности. К четвертому выпуску газетные киоски отказывались брать журнал на реализацию, а типографии отказывались его печатать.

Невилла дважды обвинили в непристойном поведении. Во второй раз он избежал тюрьмы, заплатив залог. Прочитав о «свингующем Лондоне» в журнале Time, Невилл решил переехать^xxix и публиковать Oz там.

Писатель Энтони Хейден-Гест представил Невилла Анне^xxx на вечеринке в 1969 году, когда ей было около 20 лет. Они продолжали сталкиваться на разных мероприятиях, и у них завязался роман. Они часто уходили в квартиру Анны в цокольном этаже после ужина с ее родителями^xxxi.

Невилл продолжал использовать Oz, чтобы привлекать внимание прессы неоднозначным и шокирующим контентом. На обложке номера, который редактировали приглашенные редакторы-подростки, были две обнаженные женщины. Это привело к очередному обвинению в непристойном поведении, а также в попытке нанести вред общественной морали, наказанием за что являлось тюремное заключение^xxxii.

В конце концов команду Oz признали невиновной в разложении общества^xxxiii. Проведя почти неделю в тюрьме, Невилл вышел, обжаловав приговор^xxxiv. Однажды Чарльз попросил Анну привести Невилла к ним домой. Много лет спустя она упомянула об этой встрече как о самом худшем свидании в своей жизни. «Беседа была в высшей степени некомфортной, но в конце отец сказал моему молодому человеку: „Я знаю, что вы интересуетесь политикой. Не хотели бы вы отправиться в Америку, чтобы освещать грядущие выборы?“ – вспоминала Анна. – Он, разумеется, невероятно удивился и сразу же ответил согласием. Он уехал на следующий же день, и я больше никогда его не видела. Так что мой отец был достаточно коварным»^xxxv.

Клэр Хастингс стала помощницей Анны в Harpers & Queen в конце 1971 года, когда ту повысили до помощника модного редактора после ухода сотрудницы, занимавшей следующую ступеньку карьерной лестницы. Для Хастингс не стало помехой то, что с Анной было непросто разговаривать и она никогда не давала подробных объяснений, как действовать.

Клэр быстро училась и каким-то образом «завоевала» Анну. У нее появилось ощущение – хотя они никогда не обсуждали ее достижения, – что Анна заинтересована в ее успехе. «По тому, как она говорила или обращалась со мной или включала меня в разговор, я поняла, что не абсолютно безнадежна», – сказала Хастингс.

Анна, как считала Хастингс, производила впечатление во многих отношениях. Она очень бережно относилась к предметам одежды, взятым в аренду журналом. Все взятое следовало отослать обратно точно в таком же состоянии, в котором оно было доставлено, вплоть до оберточной бумаги, и передать тем, кто вещи отдавал. Производили впечатление и стиль Анны, и то, как она ухаживала за собой, – как будто она каждый день была звездой журнального разворота. Три раза в неделю ей укладывали волосы и подстригали челку, она носила одежду от модных дизайнеров, часть которой покупала сама, часть получала в подарок от лейблов, что было привычным делом для этой индустрии. Как и в самом журнале, в гардеробе Анны было много меха, который тогда не являлся табу. («Анна любила мех. У нее было очень много меха. У нас у всех было очень много меха», – вспоминала Хастингс.) Анна часто приносила лишние вещи другим молодым сотрудницам, но особенно щедрой она была с командой отдела моды. Однажды плавучий дом, в котором Хастингс жила со своим бойфрендом, загорелся. Сгорело все ее имущество. На следующий день Анна принесла на работу полный новый гардероб для нее.

Хастингс видела, как придирчиво Анна ко всему относится, от содержимого собственной сумочки до того, что она ест^xxxvi. Она никогда не ела много, но то, что она ела, должно было быть самым лучшим. Иногда она раз за разом возвращала стейк на кухню, пока ей не приносили идеальный стейк с кровью, и только тогда она съедала несколько кусочков^xxxvii. В течение некоторого времени она платила Хастингс за то, что та приносила ей йогурт, который сама делала дома, так как Анна считала его лучше тех, что продаются в магазине.

Было и еще кое-что в ее боссе, что производило впечатление на Хастингс, нечто такое, что не удавалось точно определить. Анна обладала способностью добиваться от людей желаемого взглядом или одной фразой.

«Даже тогда она могла контролировать всех собравшихся за ланчем. Если за столом сидели восемь человек, то каждый думал: „О, я выпью бокал вина“ – потому что в те дни все пили, – и „Я выкурю сигарету”. Но потом Анна говорила: „Мне только йогурт, пожалуйста”. Все начинали оглядываться и нервничать: „Боже, нам не следовало есть“, „Боже, нам не следовало пить”»^xxxviii.