Жизнь в белых перчатках - Махер Керри

— Точно! Я видела вас в телевизионной версии «Лебедя» Мольнара. Вы играли там принцессу, верно?

Раскрасневшись еще сильнее, Грейс кивнула:

— Да, верно.

— Вы великолепно сыграли!

— Не могу выразить, как много для меня значит ваша похвала! — произнесла Грейс.

Это, пожалуй, был лучший комплимент из всех, что ей доводилось слышать. Она едва верила своим ушам.

— Почему бы вам к нам не присоединиться?

— О-о, спасибо, миссис Бейкер! — запинаясь, ответила Грейс. Внимание этой женщины волновало сильнее расположения любого мужчины. — Но я тут сегодня с подружками и не могу их бросить.

— Ну так тащи их сюда, — велела певица, — и зови меня Жозефиной.

— Правда?

— Правда, — с уверенным кивком подтвердила Жозефина.

Чувствуя неожиданную легкость в ногах, опьяненная возбуждением, Грейс вернулась к своему столику, чтобы спросить у подружек, не хотят ли те присоединиться к Жозефине Бейкер. Они, конечно, хотели, и работники «Копакабаны» любезно помогли им со стульями. Все перезнакомились. Привлекательный спутник певицы оказался Карлосом Родригесом, недавно приехавшим из Гаваны. Жозефина настояла на том, чтобы купить всем выпивку, и, не сводя взгляда с Грейс, подняла бокал:

— За новых друзей!

Пока Жозефина была в Нью-Йорке, они встретились еще несколько раз. Хотя по возрасту певица и годилась Грейс в матери, она с такой молодой необузданной энергией интересовалось последними, часто скандальными новинками джаза, кинематографа и театра, что Грейс с трудом за ней поспевала. Казалось, дни и ночи певицы расписаны по минутам, она делила время между выступлениями, обедами и выпивкой, и Грейс начинала светиться от гордости каждый раз, когда Жозефина представляла ее своей подругой. И, похоже, они действительно подружились. Они даже поговорили о Джине, причем настолько откровенно, как раньше Грейс и не снилось.

— Расскажи мне побольше об этом твоем Джине, — попросила Жозефина как-то вечером, когда они потягивали мартини в «Клубе-21». — Если не возражаешь, скажу, что ты кажешься мне слишком юной, чтобы зацикливаться на одном-единственном мужчине. Только не сейчас, когда ты так молода и красива. Ведь, где бы мы ни были, мужчины перестают беседовать со своими женами и подружками и провожают тебя взглядами, когда ты проходишь мимо.

— Ничего подобного! — искренне запротестовала Грейс, смущенная столь лестными словами.

— Ты должна замечать! — заявила Жозефина.

Грейс покачала головой:

— Я стараюсь обращать внимание только на тех, кто в данный момент со мной. И к тому же подозреваю, что, когда иду куда-то с тобой, люди смотрят на тебя. Силы небесные, да ты же сама Жозефина Бейкер!

Ее старшая подруга нахмурилась:

— Мое имя известно уже не так, как прежде. В некотором отношении в двадцатые годы народ был терпимее, чем сейчас. А в тридцатые и сороковые мы все объединились против очевидного зла: вначале — бедности, потом — Гитлера.

Отсутствующе глядя вдаль блестящими подведенными глазами, Жозефина зубами сняла с зубочистки в бокале последнюю оливку и принялась жевать ее. Интересно, о чем она думает, мимолетно заинтересовалась Грейс, но не решилась спросить. После минутной паузы певица снова переключилась на нее:

— Итак, Джин Лайонс. Рассказывай.

— Знаешь, Жозефина, похоже, я больше не могу быть с ним. При этом мы вместе заняты на телевидении в «Молодом богаче». Это по рассказу Фицджеральда, там про пьяницу и девушку, которая его любит, и это просто ужасно, ведь то же самое можно сказать обо мне и Джине.

— Не припоминаю такого рассказа, — сказала Жозефина, — хотя я всегда считала, что в Скотте есть что-то от зацикленного на себе мудака. Напомни, чем там всё кончилось?

Грейс не могла не рассмеяться над тем, как запросто новая подруга раскритиковала одного из самых известных писателей Америки, будто он просто парень с соседней улицы.

— А как вообще все обычно заканчивается у Фицджеральда? — сокрушенно спросила она. — Трагично.

Хорошо во всем этом лишь то, что в этой постановке мне легко следовать инструкциям Сэнди насчет того, чтобы думать об эмоциях своей героини. Они все уже есть у меня в голове, далеко ходить не надо. — Она не добавила, что ненавидит роли, которые запирают ее в ловушке собственного мозга.

Жозефина мгновение разглядывала Грейс, а потом проговорила:

— Джин действительно именно тот, кто тебе по-настоящему нужен?

Такой простой вопрос. Но все же… Грейс никогда не рассматривала с этой точки зрения ни Джина, ни кого бы то ни было еще.

— Я… я… — запинаясь, промямлила она. — Я не знаю.

Жозефина легонько постучала указательным пальцем по кончику носа Грейс:

— Вот это, ма cherie [12], тебе и нужно выяснить.

Когда спектакль «Продолжение следует» дали около дюжины раз и сняли с репертуара, стоял май, и Джин оказался именно тем, кто по-настоящему нужен Грейс, потому что лучше любого другого знал, как забыть о неприятностях. Теперь, когда Жозефина вернулась в Париж, это было особенно важно.

— Хоть я и знала, что постановка вовсе не шедевр, — говорила Грейс, пока они ехали на такси в «Копакабану», — мне все равно хотелось бы, чтобы она продержалась чуть подольше.

— Просто подожди, пока выйдет «Ровно в полдень», — утешающе сказал Джин.

— Я устала ждать, Джин! Мне двадцать два года, и я жду с тех пор, как мне стукнуло семнадцать.

Джин по-доброму рассмеялся:

— Ну, знаешь, это всего пять лет. И двадцать два — это молодость.

— Ты так говоришь, как будто сам глубокий старец, а тебе всего тридцать один!

— Ну и слава богу, что так. У меня пока что тоже не произошло большого прорыва. Ты должна вспомнить, зачем всем этим занимаешься.

— И зачем же, Джин? Скажи мне ты, потому что я забыла.

— Ты занимаешься этим, потому что тебе нравится застарелый запах дыма в гримерках и холодный воздух на сцене, согретый только огнями прожекторов. И то, как твои шаги эхом отдаются от дерева, пока не сооружены декорации.

Да, она действительно это любила. А еще любила аплодисменты: их страстно жаждали все лучшие актеры, хоть и никогда не признавались в этом вслух, а некоторые даже заходили так далеко, что притворялись раздраженными этой драгоценной благодарностью зала. Но сейчас подобные вещи казались недосягаемыми.

— Ох, Джин, а если у меня никогда не получится?

Он засмеялся, обнял ее, и Грейс опустила голову ему на плечо.

— Ты должна больше думать о том, для чего именно тебе нужно, чтобы у тебя получилось. А между тем найди способ наслаждаться процессом достижения цели.

В «Копакабане» они с Джином часами танцевали под громкие звуки духового оркестра и даже остались посмотреть комедию, которая начиналась глубокой ночью. Потом, ранним утром в такси, под боком у тихо похрапывающего Джина, по дороге к нему домой, Грейс спрашивала себя, что значит для нее последовать его совету вместо того, чтобы постоянно сокрушаться из-за того, что цель еще не достигнута.

Занятия с Сэнди действительно доставляли ей удовольствие, да и работа на телевидении тоже по большей части нравилась. Даже когда не радовал сценарий, она упивалась сотрудничеством с остальными актерами, их совместным стремлением к общей цели. Ей нравилось просыпаться каждое утро, зная, что у нее есть работа, за которую хорошо заплатят. И все же, как бы сильно ни любила все это Грейс, ей чего-то недоставало. Она плохо понимала, чего именно, но все равно снова и снова погружалась в привычные грезы о себе, стоящей после спектакля на огромной сцене и понимающей, что ее наконец-то разглядели.

Глава 9

Грейс смотрела на себя в «Ровно в полночь», и это от-давало сюрреализмом. Она редко видела себя в телепостановках, потому что они шли в режиме реального времени, и предпочитала думать о них как о спектаклях, как о чем-то эфемерном. Ведь каждый спектакль живет лишь в определенном временном отрезке и исчезает, едва отзвучит последняя реплика. Иногда она вместе с другими актерами просматривала записи передач, но быстро поняла, что обычно это превращается в способ самоутвердиться, покритиковать себя так, чтобы коллеги начали тебя хвалить. «О-о, как ужасно я выгляжу в этой сцене! Только взгляните на мое лицо!» И кто-нибудь обязательно ответит: «А мне кажется, вполне убедительно. И сколько страдания в позе…»