Проклятое искусство - Козин Вадим Алексеевич

Вчера был один намек, буду ждать последующих перипетий.

10.11.55. 8.37

Вчера заходил полковник Остапович — один из руководителей магаданской офицерской школы. Много интересовался всеми изменениями. Хрущевский удар по архитекторам^[53] явился, так сказать, отрезвляющим средством после праздничного веселья. Конечно, не очень приятно некоторым маститым архитекторам после застольных тостов в октябрьские праздники неожиданно оказаться без почетного звания Сталинского лауреата и еще хуже — оказаться снятым с работы постановлением Совета Министров и ЦК КПСС. Это подобно разрыву атомной бомбы. «Нокаут» 4 ноября, очевидно, запомнится надолго и накрепко. Но мне лично кажется, что на внешнем облике будущих зданий это отразится не очень благоприятно, потому что у нас, в России, принято следовать старой русской пословице: «Заставь дурака Богу молиться, он лоб расшибет». Не получились бы в результате здания тюремного пошиба, без всяких украшений, коробки с оконными и дверными отверстиями. Но в принципе это постановление правильное. Мне пришлось быть в городе Ангарске. Впечатление осталось такое, что это не русский город, а какой-то не то римский, не то греческий акрополь.

Настроение отвратное. Вчера позвонил администратор здешней филармонии Вайсберг, он оказался братом Лени Вайсберга (Лени «хлородонта»), говорил с ним по телефону, и тот, узнав, что я нахожусь здесь, в Куйбышеве, был страшно удивлен и обрадован. У авторов проекта гостиницы «Ленинградская» отобрали Сталинские премии по архитектуре. Это постановление положило начало эпохе безликого «стандартного» строительства, серыми плодами которого мы «любуемся» до сих пор.

11.11.55. 9.20

Раздумье. Необходимо выслать Алле Николаевне Щиповой не менее тысячи рублей, чтобы оплатить квартплату и книги, на которые она тратит, очевидно, свои деньги. И тут необходимо купить пальто, иначе я без него пропаду и простужусь.

Осенняя погода, идет мелкий снег. У мясной лавки все время очередь домохозяек. Обошел магазины, демисезонных пальто вовсе нет. Были в милиции. Вопрос с пропиской в гостинице сразу же уладили. Завтра по телефону передадут, как поступить по поводу утери моего паспорта.

Несмотря на слякоть, побывал во многих магазинах. Купил китайскую подкладочную материю темно-фиолетового цвета, из которой я сделаю очень хорошую рубашку для серого костюма.

Я приобрел роман «Три мушкетера». У меня еще в Магадане зародилось желание сделать для радио литературную композицию по этому произведению. Публика всех возрастов любит этот роман, а фильм сделал его еще более популярным. Работа предстоит очень большая. Надобно сократить его и превратить в пьесу. Попытаюсь сделать. Мне кажется, такую композицию будут слушать с большим интересом.

21.00. Как это ни страшно, но сегодня, 11 ноября 1955 года, жизнь моя переломилась ко второй половине... к концу. Всеми способами и средствами я самолично ускорю этот конец. Я никому не нужен, и мне никто не нужен. Я очень сожалею, что сделал огромнейшую глупость, согласившись на гастроли, вызвав тем самым у одних сожаление, а у других — злорадство и искреннее чувство удовлетворения от моей теперешней ничтожности и ненужности. Что специально так задумано, я начинаю постепенно в этом убеждаться. А раз так... к чертовой бабушке все эти гастроли, которые морально меня унижают и уничтожают. Если я их продолжаю, то ради театра, но совершенно разорваться для театра я не могу. Сегодня Мармонтов прочитал телеграмму от Горшечникова, в которой, между прочим, говорится и в форме совета предлагается петь в больших городах по два концерта в день. Что это? Недомыслие или желание выколотить из меня все, что можно, пока я делаю сборы? Нет, этого не выйдет! Я не собираюсь ради театра терять жалкие, последние остатки голоса и уйти в «никуда», забытым, разочаровавшимся во мне народом. Пусть лучше будут вспоминать, что был хороший певец, чем «Эх, раньше он пел, а сейчас будем ему аплодировать ради вежливости и жалости». А я как раз не хочу жалости, черт возьми! А меня к этому определенно ведут, чтобы окончательно развеять ореол любви и симпатии народа. Цель мне ясна. Поэтому надобно всеми силами стараться уйти со сцены.

После знаменитого предпраздничного хрущевского «нокаута» началось всесоюзное покаяние архитекторов, с кулачным битьем себя в грудь, с сокрушенными признаниями, что только теперь они поняли всю никчемность дорогостоящих колонн, балконов, пилястров и других архитектурных излишеств. Теперь всем стало вдруг ясно, что окно останется окном, даже если вокруг него не будет затейливых завитушек, и двери должны быть благородны и строги в своих простых линиях. Сразу у всех развязались языки: это во всем виноваты душкины и Поляковы^[54]! Вот теперь мы вам покажем, благо есть указание и распоряжение. Теперь давайте крыть кто во что горазд. Ленинградскому метро определенно не повезло, оно слишком поздно родилось.

12.11.55. 9.40

Я был поражен, как этот артист похож на него. Мне сперва показалось, что он просто переоделся, неужели и внутренне он такой же, как тот Юрий. Неужели? Было бы чудесно.

13.11.55. Воскресенье. 10.00

В комиссионном магазине вчера купил серое демисезонное пальто и большой дорожный чемодан (230 руб., с чехлом). Вечером после концерта сидели в ресторане. И.Ф.(Фролов), Каличенок и еще артист Куйбышевского оперного театра. Каличенок рассказал, что мне пришла якобы полная реабилитация, и, по его мнению, театр ради своей выгоды скрывает это, полагая, что я, узнав о реабилитации, брошу поездку, что театру пока невыгодно. Я этому, конечно, не верю. Радио и пластинки пока молчат, а раз так, значит, не все еще в порядке. Будем ждать и постепенно приближаться к Магадану.

Читаю дневник Блока, он очень интересен, но написан в какой-то судорожной манере, нервно, местами шизофренично. Но очень много любопытного из него можно почерпнуть для моих будущих «Двуногих волков»^[55]. Атмосфера части дома двуногих волков будет пропитана Блока и Мережковского настроениями. Часть молодых «волков» пойдет даже дальше. И.Северянин, футуристы, но не будет Маяковского, мою антипатию к нему проведу, где только будет возможно. «Ключи счастья» А.Вербицкой, оккультные романы Крыжановской-Рочестер; волки-дети: книги «золотой библиотеки» Вольфа, его журнал «Задушевное слово» для детей мл., ср. и ст. возрастов, Чарская с ее повестями, Эмилио Сальгари, Луи Жаколио, Луи Буссенар, Арсен Люпен, Поль д’Ивуа, Райдер Хаггард, Стивенсон, Жюль Верн, Фредерик Марриет, Майн Рид, Ф. Купер. И рядом другой мир, освещенный алым светом больших рубиновых лампад в серебряных подставках перед старинными киотами, искрящимися от икон в золоте и драгоценных камнях. Мир, в комнатах которого на этажерках стояли также книги: Лесков, Мельников-Печерский, Библия, «Жизнь Иисуса Христа» Ренана, Четьи-минеи, журналы «Русский паломник», романы из серии «Интимная жизнь монархов», «Парижские тайны» Э. Сю, Антонио Порро, «Ганс Найденов — атаман Красная Сатана», «Приключения Гарибальди». Все последние книги перетаскиваются из комнат гимназического поколения «волков».

А Ю. не выходит у меня из головы, обещал прийти после «Князя Игоря», сообразит ли он, что Каличенок здесь никому не нужен. Мне хочется, чтобы Ю. рассказал мне о Ленинграде 50-х годов. Мне необходимо ему денежно помочь. Как мне было иногда туговато в дни моей молодости, как мне хотелось посидеть в ресторане, приодеться. У него для его лет слишком мальчишеское лицо, мне оно почему-то нравится. И как отвратительны были лица остальных двух, от которых веяло полным отсутствием культуры, такта и всего того, что так разнит мастера-художника от ремесленника.

С удовольствием дочитываю Блока и жду стука в дверь, неужели он обманет? Неужели это сходство останется только внешним сходством, а внутреннее содержание, как физическое, так и психологическое, не будет таким? Как мало я хочу. Одного лишь прикосновения к клавише звонкого, неразыгранного рояля. Вся ночь была посвящена этому музыкальному инструменту...