Дочь самурая - Сугимото Эцу Инагаки

Мисс Хелен перебежала через мостик и крикнула напоследок:

— И всё-таки, хоть вы и самая милая из всех молоденьких дам, которые когда-либо носили сандалии, меня вы не убедили. Американки не такие, как японки, — а жаль!

Я направилась к дому; комплимент моей излишне предвзятой подруги ещё звенел у меня в ушах, как вдруг меня окликнули из сумрака на мосту:

— Как же я не подумала о миссис Ньютон! Сдаюсь. Она совсем как японка. Спокойной ночи.

Я с улыбкой шагала к крыльцу, вспоминая утренний матушкин рассказ о миссис Ньютон. Я очень хорошо её знала: она была нашей ближайшей соседкой с противоположной стороны от дома мисс Хелен. Миссис Ньютон была кроткая, застенчивая, с тихим голосом, обожала птиц и строила им домики на деревьях. Я поняла, почему мисс Хелен сказала, что миссис Ньютон совсем как японка, но прежде мне эта мысль в голову не приходила. Миссис Ньютон была весьма разумна и прагматична и позволяла мужу заботиться о ней — пожалуй, даже избыточно. Он носил ей плащ и зонтик, а однажды я видела в экипаже, как мистер Ньютон нагнулся и застегнул жене туфельку.

Матушка рассказала мне, что миссис Ньютон несколько дней назад, сидя с шитьём у окна, услышала всполошённый щебет и увидела, что по стволу дерева к одному из птичьих домиков на низкой ветке подбирается большая змея. Миссис Ньютон отшвырнула шитьё, бросилась к ящику комода, где её муж держал пистолет, выстрелила из окна, попала змее точно в голову и тем спасла своё маленькое птичье семейство.

— Как же она отважилась? — спросила я у матушки. — Вот никогда бы не поверила, что нежная хрупкая миссис Ньютон осмелится хотя бы прикоснуться к пистолету. Она боится каждой уличной собаки, а если с ней неожиданно заговорить, вздрагивает и краснеет. И как ей удалось попасть в цель?

Матушка улыбнулась.

— Миссис Ньютон способна на многое, ты просто её не знаешь, — сказала она. — После свадьбы она несколько лет жила на ранчо в глуши на Западе. И однажды ночью в грозу — её мужа не было дома — она повесила на пояс этот самый пистолет и прошагала шесть миль в темноте, чтобы привести подмогу раненому работнику.

Я вспомнила ласковый голос миссис Ньютон, её кроткие, даже робкие манеры.

— Да уж, — сказала я себе, — она и правда совсем как японка!

Глава XXI. Новые впечатления

Летели недели и месяцы, и невольно в моём сознании настоящее теснее смыкалось с прошлым, ибо с каждым днём я видела всё явственнее: Америка очень похожа на Японию. Вот так по прошествии времени новое окружение слилось со старыми воспоминаниями, а жизнь моя с детства и до недавних дней стала казаться почти непрерывной цепью событий.

За перезвоном церковных колоколов, выпевавших: «Благодари — ты за дары — они всегда с тобой» — мне слышался глухой и гулкий звон храмового гонга: «Здесь каждый — получит защиту — в этих надёжных стенах».

По утрам в половину девятого дети со стопками книг наполняли улицы смехом и криками — точь-в-точь как мальчики в школьной форме и девочки с блестящими волосами, в хакама в складку, что в половину восьмого, топоча гэта, проходили мимо со стопками учебников, аккуратно завёрнутых в отрезы узорчатой шерсти.

День святого Валентина с нежными мыслями, выраженными пылкими ласковыми словами, с кружевными изображениями горящих сердец и замерших в поклоне рыцарей — всё это переплетено розанами — напоминал мне наш праздник Танабата, когда на раскачивающиеся ветви бамбука повязывают яркие кушаки и шарфы, увешивают их разноцветными бумажками со стихотворными мольбами о том, чтобы пастух и его избранница-ткачиха встретились в этот день на туманных брегах Небесной реки, которую американцы называют Млечный Путь.

День памяти солдат, павших в двух войнах, с его патриотическими речами, флажками и цветами на могилах, — наш Сёконся, день поминовения погибших воинов, когда с утра и до самого вечера сотни людей, негромко хлопая в ладоши, проходят под высокой каменной аркой и уходят, чтобы освободить место сотням следующих посетителей.

Четвёртое июля с развевающимися знамёнами, треском шутих, барабанной дробью и крутящимися в небе фейерверками сродни нашему празднику, когда под перекрещёнными ветвями сакуры реет японский флаг в честь восшествия на престол двадцать пять столетий назад нашего первого императора, высокого, бородатого, в просторных одеждах, перехваченных на запястьях и лодыжках сплетёнными лозами, в длинном ожерелье из серповидных драгоценных камней: ныне оно считается одной из трёх драгоценных регалий трона.

Хеллоуину с его причудливыми светильниками, нечистью и шутливыми проделками в Японии соответствует праздник плодородия, когда из тыкв вырезают искусные изображения тенистых садов с цветами и фонарями, играют в призраков и складывают тыквы у ворот круглолицых девиц, устраивают набеги на сады скупцов и относят трофеи на могилы, чтобы ими поживились бедняки.

День благодарения — праздник, когда переселенцы ступили на американский берег, — с его индейкой и пирогами, радостью и весельем, напомнил мне наши ежегодные праздники, когда вступившие в брак дочери и сыновья со своими детьми собираются на застолье и едят красный рис, рыбу, оживлённо беседуют, когда двери святилищ распахнуты настежь и духи предков благосклонно взирают на происходящее.

Рождество с нарядными улицами и весёлой толпою прохожих, спешащих домой с покупками, с ёлкой в огнях и множеством подарков, со священными воспоминаниями о воссиявшей звезде, Матери и Младенце сродни нашему Новому году, который празднуют семь дней, с одним лишь отличием, и отличие это между негромкой старинной мелодией органа и беззаботной, живой и счастливой детской песенкой.

В Японии в Новый год над каждой дверью на наших запружённых улицах натягивают потрёпанную верёвку из рисовой соломы, а на крыльцо ставят сосенки, повсюду слышится детский смех, перезвон привязанных к обуви невидимых колокольчиков, бодрый стук летящих воланчиков и радостные приветствия кланяющихся друг другу знакомых. В каждом доме подают пухлые круглые лепёшки-моти, у всех детей день рождения, всем девушкам дарят новые пояса, мальчики и девочки вместе играют в карточки со стихами. Ах, как весело в Японии в Новый год! Ни у кого нет мрачных мыслей, ведь бабочка вырвалась из кокона прошлого и жизнь началась сначала.

Первое Рождество в Америке обернулось для меня разочарованием. Подруга предложила всем вместе пойти на праздничное богослужение, после чего отправиться к ней на ужин у рождественской ёлки. У подруги были дети, и я предвкушала весёлый, красивый, приятный вечер, не лишённый, однако ж, приличия и благоговения. Оказалось, что я преувеличивала символическое значение этого праздника, а в нём материальное настолько тесно и странно переплелось с духовным, что я совсем растерялась. Звезда на ёлке, бескорыстие — и то, и другое прекрасно, но о них почти не говорили, разве что в церкви, а под звездой висели гирлянды из клюквы и кукурузных зёрен — того, что мы употребляем в пищу. Словом, если не считать подарков (и дарить, и получать их радостно), мне показалось, что суть праздника по большей части заключалась в определённых угощениях, а также обычае — неэстетичном и даже странном — развешивать на видном месте покровы для нижней части тела, дабы туда положили подарки, игрушки и украшения, даже фрукты и сласти. Японцу такую традицию понять трудно.

В тот вечер мы с матушкой навестили мисс Хелен. В её просторной тихой гостиной на отрезе белоснежной материи стояла ель, большая, душистая, блестящая огоньками и разноцветными украшениями. Как же это было красиво! Эта высокая дивная ель напомнила мне — так американский небоскрёб может напомнить о крохотной пагоде храма — волшебную ветвь на нашем празднике кокона [64], на которую вешают множество украшений в виде всех символов этого дня (их выдувают из сахара). Матушка и отец мисс Хелен тоже присутствовали, и мы разговорились о праздниках в Америке и в Японии. А потом их маленькая племянница вместе с соседской девочкой спели нам рождественские гимны, и сердце моё переполнила радость: наконец-то настало идеальное Рождество!