Откровения ездового пса - Ершов Василий Васильевич

Ну, чем бы я занимался, если бы у меня в гараже стоял новенький "Крайслер?" Ага, влез бы тот "Крайслер" в гараж, советского стандарту, шесть на три.

Если бы на дачном участке кооператив строил мне новенький дом по моему проекту…

Ага, на четырех сотках, с вечно орущим над ухом динамиком, который вещает с раннего утра и до самого вечера голосом неубиенного большевика: "Товарищи садоводы… вода будет подаваться по улицам с одиннадцати утра, сверьху вниз (именно "сверьху")… в правлении вас ждет страховой агент" ("агент" - с ударением на "а")…

Если бы еще в том доме на столе стояла невиданная микроволновая печь, холодильник был набит мясом и охлаждал… пиво!… и "Кока-колу", да кусочек колбасы, этой, как ее… "Сервелата"…

Щас. Иди с бидончиком, если уж очень хочется, постой пару часов с бичами у ларька в очереди за пивом. Какое пиво? Дак… пиво - оно и есть пиво. Какое. Жигулевское, вот какое. Пить надо быстро, а то выдохнется.

Японский видюшник крутил бы американские боевики…

А вечером меня с работы ждала бы в свои объятья разрумяненная, бодрая, пахучая супруга, на двуспальной французской кровати…

А я бы, бодрый после вылета, да на теплом "Крайслере", да в "корочках", да влетал в спальню…

Но совковый, ламповый, черно-белый телевизор, 4-го класса "Ю", ухваченный по случаю, чтоб инфляция деньги не сожрала, показывает мне какие-то октябрьские события в Москве, как кидались под танки… а уставшая и намерзшаяся супруга греется после работы, поливая себя теплой кипяченой водой из ковшика, потому что третий день как отключили горячую воду.

Я ж еще не знаю, что события эти - эпохальные. И что через пятнадцать лет Москва, государство в государстве, приберет к рукам всю нашу нищую страну, скупит все, что только можно скупить, и станет диктовать провинции свои правила игры.

А я стаскиваю с ног унты, которые брал на вылет в Ташкент: у нас на морозе надо ждать автобус и в аэропорт, и обратно в город, час стоять в очереди, и то, еще вряд ли втиснешься. Вот тебе и "Крайслер". Развязываю веревки на коробках с дефицитными фруктами и овощами…

Что - еще чтоб и в магазине зимой были тебе фрукты?

А мне все равно, даже при наличии полного изобилия, хотелось бы, в дикости деревенской моей, что-то клепать в мастерской, класть (нет -лОжить!) печку, переплетать книги, стеклить теплицу… хотя все это можно было бы заказать по телефону "человеку", выписав потом ему чек.

Так чем же занят человек в обществе победившего развитого капитализма после интенсивного рабочего дня? Или он, как моя супруга, вымывшись из ковшика, трупом падает у включенного от гимна до гимна советского, о двух каналах, телевизора и забывается в тяжелой дреме?

Человеку все время надо ставить себе какие-то цели. Вот у меня зима, между редкими рейсами, занята ремонтом машины. Даст Бог, доведу ее до ума -займусь теплицей. Потом - ремонт и дальнейшее благоустройство гаража, погреба. Подходит ремонт квартиры. На дальних горизонтах маячит ремонт старой мебели, может быть, даже, перетяжка, если добуду материю. Стеклить лоджию… Короче - рук не хватает.

Я бы сдох с тоски, с моими-то руками, если бы все за меня делал тот "человек". Но зато я совершенно не интересуюсь бизнесом. Не вижу в нем ничего кроме шулерства, суеты и мышиной возни - в нашей совковой действительности. И радость моей жизни нынче, да и всегда - в том, что я все-таки летаю над всеми этими бизнесами и мышиной возней. Я дик, наивен и честен до глупости.

У молодого второго пилота прошел этап осваивания и вживания в стереотип новой матчасти. Начинает пытаться решать новые задачи: ну, к примеру, сесть точно на посадочные знаки.

Э-э-э… Самое сложное - и, кстати, не такое уж важное - сесть на знаки. Нет, ну, бывают моменты… Но, в основном, нам, пилотам тяжелых лайнеров, летающим на большие аэродромы, зоны приземления на длинных полосах этих аэродромов отведены приличные: где-то метров под 800. Можешь садиться от сих знаков до во-он тех, третьих или четвертых. И хватит тебе еще полосы, чтоб спокойно затормозить.

А он пытается как на Як-40. Идет по глиссаде, или даже чуть выше, видит же, что явно намечается перелет - там же так заложено, что глиссада упирается не в торец, а триста метров за ним, и по Руководству надо втыкаться в ту точку на скорости, которая всего на 5-10 км/час меньше скорости полета по глиссаде, то есть, практически без выдерживания. Но это же грубо, кабинетно, рационально… и неизящно. А мы же - романтики, нам же хочется невесомо…

И вот Саня тычет ее носом вниз, к торцу, увеличивая вертикальную скорость. Потом ставит режим не 82, а 75 процентов. Потом на высоте пять метров ставит, как и положено, малый газ. И тем же темпом, как всегда, начинает ее выравнивать. И восьмидесятитонная машина, в полном соответствии с законами физики, изложенными в древнем учебнике Перышкина, дает просадку и хлопает пятками о бетон. Недолет. И так - раз, и два, и три и четыре.

Саня расстроен. Он никак не ухватит, в чем тонкость.

Что ж, новый этап - виток восходящей спирали. Прогресс есть, но на каждом новом этапе возникают новые шероховатости, новые задачи, новые проблемы, и требуются новые решения. Надо опять анализировать и работать над собой, и расти, расти, чтобы же спираль была восходящая. И так будет с каждым новым витком.

Я, как мог, объяснил ему это. Новый этап освоения - это всегда новые неудачи, новые поводы для размышлений, раздумий, внутренней борьбы и ломки, новый толчок к самоанализу, новая ступенька, новый позыв к тренировке… и споткнешься не раз, но это - накопление мастерства.

К сожалению, в характере моего нынешнего подопечного превалирует расейское "чуть что - и в торец!" Но не все в жизни, а, тем более, в летной работе, можно решить просто, кулаками. И я всеми способами стремлюсь вызвать в его душе… обиду на самого себя.

Моя задача при освоении учеником новых приемов - во-первых, не допустить выхода результатов его полета за пределы "четверки"; во-вторых, успокоить человека и вышелушить ему из вороха шероховатостей и неувязок чистое ядро истины; в-третьих, нацелить дальше. И - давать, давать, давать летать.

А я сам это люблю - летать, да вот приходится отдавать и отдавать. Ну, все же, в педагогических целях, взял разок штурвал, показал, как ЭТО можно сделать. Чтобы человек увидел и убедился: да, можно; капитан вот достиг… а чем я хуже? Чтоб поверил, чтоб разбередилось пилотское самолюбие. Он же сам - бывший капитан Як-40.

Обидно, что профессионализм выковывается путем неудач и переживаний: дурак, дурак, дурак… Обидно. Но… иного стимула нет.

Видимо, так и в любой другой профессии. "Дурак? Ну, мы это еще посмотрим" - и - самоанализ, и под одеялом бочки крутить до утра.

Может быть, есть гении, которые, читая эти строчки, посмеются: да какой там анализ! Раз-раз-раз - и в дамки!

Ну, что ж: гений - он и есть гений. Низко склоняюсь. А нам, сирым, преть и преть, разбираючись, переживая, иной раз и на учителя обижаясь… Зато впоследствии, вбитое через зад, переплавленное во внутренних муках, осмысленное и обсосанное, оно крепче заседает в мозгах и руках. А потом, в ситуации, когда думать некогда, эти, трудом и потом добытые кирпичики вдруг сольются в монолит - из пушки не пробить! И - скрутишь машину железными руками.

Вот мы и лепим внутри себя кирпичики профессионализма, замешивая их на своем поту и невидимых душевных слезах мужской обиды на свое неумение. А иначе как.

Слетали в Питер. В магазинах вакуум, целый день впереди - пошел я себе в свой любимый Русский музей. Бродил там, как дурак, в форме, один - ибо людям сейчас не до музеев: стоят в очередях за жратвой. Три часа, как одна минута - у любимых с молодости картин: "Волна", "Фрина", "Грешница", Боровиковский, Перов, Саврасов, скульптуры Антокольского, Лансере… Отдохнул, отошел душою, отогрелся внутри себя, и такие хорошие мысли зашевелились в мозгу, что даже комок в горле… Ну, поймал себя на мысли: сентиментален ты, братец, к старости стал; тут за дубье браться надо… белые дома вон расстреливают… под танки бросаются…