Жизнь в белых перчатках - Махер Керри

Ренье покачал головой.

— А мне всегда казалось, что это смешно, — заявил он. — Жаль, что ты не можешь этого увидеть.

«Верно, потому что я ледяная королева, лишенная чувства юмора».

— Я не хочу об этом говорить.

Все тело будто окоченело, и все же она вспотела, даже кожа на ладонях стала липкой.

— Конечно, не хочешь. Ты вообще больше не хочешь разговаривать ни о чем и никогда.

Неужели это правда? Возможно, Ренье так казалось, потому что у нее не было желания беседовать о том, что занимало его, — о его зоопарке, о казино, о строительстве в Монако, об этой его проклятой коллекции автомобилей. Но в той же степени верно, что и он не хотел обсуждать то, что важно для нее, — больницу, сад, открытие в Монако культурного центра, ориентированного на исполнительское искусство.

— Потому что каждый раз, когда я высказываю свое мнение неважно по какому вопросу, — ответила Грейс, — ты заявляешь, что оно неправильное.

— Это неправда. Ты несправедлива! — возмутился Ренье. — Тебе просто не нравится, когда я с тобой не соглашаюсь.

«Ну вот, это снова произошло», — подумала Грейс. Но вместо того чтобы разозлиться, она почувствовала, что задыхается, словно внутри у нее течет какой-то поток, становясь все полноводнее и грозя совершенно поглотить, утопить ее в себе. Она лихорадочно прикидывала, как быстрее всего завершить этот разговор, и в конце концов сказала, изо всех сил стараясь понять его позицию:

— Ты наверняка прав.

Грейс действительно не любила, когда возникали разногласия. Она избегала их всю свою жизнь. Возможно, ей следует быть более… какой? Открытой? Но это так сложно, когда тебя словно толкают под воду. Она постарается поработать и над этим тоже. Все что угодно, лишь бы закончить этот разговор.

Ренье не отвечал, ожидая, что она скажет еще.

Грейс положила свою прохладную влажную руку на его теплый сухой кулак, который покоился между ними на кожаном сиденье:

— Я постараюсь.

Ренье не ответил, и разговор, к счастью, наконец-то прекратился.

«Молчание, — сказала себе Грейс. — Вспомни уроки прошлого. Молчание гораздо лучше всего этого».

Глава 33

Едва заметив конверт, Грейс сразу поняла, что в нем. Сценарий. Он запросто валялся на ее письменном столе в кипе другой почты, среди прошений и поздравлений, но, казалось, обыкновенная оберточная бумага переливается неоновыми огнями. «Ее светлости», — было нацарапано на нем чернильной ручкой знакомым почерком Хича. Как мог он воспринять всерьез ее слова? Когда неделю назад они разговаривали по телефону — это был один из их периодических спонтанных созвонов, — она сказала: «Я скучаю по тому трепету, который чувствовала, когда получала от тебя сценарий, Хич. Я отдала бы что угодно за еще один». Грейс говорила всерьез, но это не было просьбой. Она просто сетовала на судьбу.

Разрезав тяжелый конверт с верхнего края, она вдохнула запах бумаги, запах возможности, которая в нем содержалась, а потом извлекла оттуда стопку листов.

На титульном листе было напечатано: «МАРНИ». Пять букв. И целый мир.

Грейс надела очки и принялась читать.

Это был чистой воды Хич: воровство, отвергнутая любовь, когда все идет наперекосяк, шантаж, персонажи, доведенные до жесточайшего безумия своими фобиями. Главная героиня не имела ничего общего ни с Лизой Фермой, ни с Марго Уэндис, не была она похожа и на Джорджи Элджин. Марии была сексапильной и помешанной, Грейс никогда не играла подобных героинь, и, возможно, эта роль совершенно ей не подходила.

И ни разу в жизни ей не хотелось заполучить роль так сильно.

Мысль сыграть Марии — произносить эти реплики перед камерой, работать с Эдит и Хичем, пожить в «Шато Мармон», чувствовать себя свободно — завладела ею, как ни одно желание за долгие годы. По правде сказать, она вообще никогда не чувствовала ничего подобного, за исключением, может быть, стремления покинуть Ист-Фоллс и поступить в Академию в Нью-Йорке.

Но стоило ей подумать о том, чтобы заикнуться о чем-то подобном Ренье, как все ее внутренности словно превратились в желе. В голове закрутились вопросы, которые он наверняка стал бы ей задавать: «Кто будет играть главную мужскую роль? Кто станет заботиться о детях? Кто будет выполнять твои княжеские обязанности? Как мы объясним это нашим подданным? Это одноразовая история или ты собираешься еще сниматься? Как ты смеешь быть настолько эгоистичной?»

Грейс заставила себя сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться. Пока еще никто ничего не знает. Немного времени у нее есть. А все эти вопросы нуждаются в как следует обдуманных ответах.

Она вытащила из ящика стола большой блокнот вместе с любимой авторучкой, подаренной дядей Джорджем, и начала записывать все возможные вопросы и возражения Ренье. А потом принялась сочинять ответы.

Когда она закончила, день уже почти миновал и подошла пора забирать Каролину из школы. Грейс впервые за долгие годы чувствовала себя цельной и целеустремленной. Когда она встала из-за стола, надела куртку и вытащила волосы из-под воротника, ей казалось, будто в ней прибавилось росту, а ноги стали сильнее. Она сможет это сделать. Она должна это сделать.

Ренье как будто знал, о чем она собирается попросить. Грейс обставила все как могла идеально, уложила детей, лично приготовила любимые блюда мужа, включая пирог, и охладила американское пиво в надежде напомнить ему дежурную шутку из их переписки — в общем, изо всех сил постаралась всколыхнуть в его сознании образ женщины, в которую он влюбился семь лет назад. Ведь это была любовь, правда? Впрочем, неважно, что это было, лишь бы вспомнил.

Кажется, Ренье удивился пиву и был благодарен за стейк с картофельным гратеном, ведь после рождения двоих детей Грейс редко готовила красное мясо и жирные блюда. Когда он почти доел первую порцию, она произнесла заготовленную речь, стараясь говорить максимально уверенным и ровным тоном.

— На днях меня удивил Хич, прислал мне сценарий своего нового фильма, — начала она, и, к ее изумлению, муж не перестал есть и не уставился на нее с подозрением. Почему-то это заставило ее еще сильнее разволноваться, но все-таки она продолжила: — Этот сценарий захватил меня с самого начала. Я не могла от него оторваться и все думала, что это для меня возможность себя проявить. Совсем новая роль, таких я никогда не играла.

Ренье продолжал есть, и Грейс заторопилась, не понимая, слушает ли он ее вообще.

— Каролина и Альби уже подросли, пошли в школу, и я подумала, может, мне сейчас самое время вернуться к работе. А еще вспомнила о туристах, которые повалили в Монако после нашей свадьбы. Может, если я опять начну сниматься — конечно, в хороших фильмах, как те, что делает Хичкок, — это поможет Монако, привлечет к нему внимание. И, — она сделала паузу, надеясь, что муж усвоил услышанное, — я не буду ради съемок пренебрегать своими обязанностями. Я всегда ездила в отпуск весной, вместе с детьми. В этом году я — или мы, если ты захочешь составить нам компанию, — могла бы отвезти их в Калифорнию. Я бы пригласила мать и, наверное, даже Пегги или Лизаину, чтобы дети поиграли с бабушкой и кузенами. А на съемки у меня уходило бы всего несколько часов в день.

Через пару секунд после того, как она замолчала, Ренье отложил нож и вилку, промокнул губы салфеткой и посмотрел на нее. Грейс искала в его лице эмоции — злость, страх, озабоченность, хоть что-нибудь, — но оно оставалось странно… пустым. Сердце отчаянно колотилось в груди Грейс, в ее ушах, в мозгу. Из всего списка вопросов, который она составила, Ренье задал всего один:

— Кого возьмут на вторую главную роль? Она, вероятно, мужская?

— Одного шотландского актера, Шона Коннери. В Америке его пока мало знают, хотя я слышала, что он будет сниматься в серии фильмов по книгам о Джеймсе Бонде.

— Не уверен, что согласен с тобой в том, какой эффект твое участие в съемках окажет на Монако, — сказал Ренье, впрочем без всякой злобы. — Однако я давно ждал, что ты о чем-то таком попросишь. Даже удивлен, что этого не произошло раньше.