Однажды я была в Комеди Франсез с мужем и внимательно слушала Тальма-Ореста в «Андромахе», когда Жюно тихонько подтолкнул меня и сказал, чтобы я пристальней посмотрела на молодую женщину, которой он сейчас поклонится: она сидела между нашей ложей и ложей Бертье. Взгляд мой проследил за его поклоном, и я увидела женщину лет двадцати двух или трех, свежую, как пятнадцатилетняя девушка, с лицом приятным и веселым. Белокуро-пепельные локоны составляли всю ее прическу; она была закутана в великолепную кашемировую шаль, белую с вытканными цветами. Дама отвечала на поклон Жюно с видом старинной приятельницы, чему я удивилась и спросила ее имя.
— Это Полина, — отвечал он мне, — наша Восточная Владычица.
Он уже говорил мне о госпоже Фурес, чтобы предупредить неловкую ситуацию, в которую могла я попасть, заговорив о ней при госпоже Бонапарт. Как далека эта осторожная предупредительность от нескромного разговора у фонтанов в Египте!..
— Так это госпожа Фурес? — спросила я Жюно и в ту же минуту задала все вопросы, какие может задать женщина о другой, которую видит впервые.
Он отвечал мне, что в ней есть природный ум и желание быть светской женщиной, но что она нисколько не знает светских обычаев и хорошего обхождения.
— Я очень люблю ее, — сказал мне Жюно, — она добра, простодушна без притворства, всегда рада смеяться и еще больше — помогать. Я готов быть ее другом и надеюсь доказать ей это. В окружении Первого консула есть люди, которые преклонялись перед нею в Египте, а теперь чуждаются и отвергают ее. Даже Дюрок, благородный, честный человек, даже он приходит в затруднение, между тем как в Каире… Это больно видеть!.. Дюрок сказал мне, что бедная малютка не знала бы, что ей делать, если бы не успела через него доставить генералу Бонапарту письма. Теперь больше ничего между ними нет, только старый долг, который Первый консул должен заплатить женщине… А ведь он очень любил ее.
После я узнала множество подробностей о госпоже Фурес. Она сыграла тогда немалую роль в судьбе Наполеона; показала ему истинную дружбу и признательность, независимую от его блестящего положения, и потому я должна сказать о ней здесь все, что знаю.
Полина родилась в Каркассоне. Отец ее был респектабельный господин, а мать, кажется, горничная или кухарка. Девушка кое-чему научилась и нанялась в работницы. Это была самая хорошенькая и самая добродетельная работница в городе. Поведение ее было совершенно безукоризненно, что делает честь нравственности Каркассона. Там не так, как в Париже, где вижу я… — Что же видишь ты, скажи?.. — Нет, не скажу; лучше возвратимся в Каркассон, к Полине Беллилот.
Так прозвали ее потому, что она и в самом деле была прелестна. Господин и госпожа Саль (хозяева дома, в котором она трудилась) обходились с нею дружески, и она оправдывала их благосклонность. Они глядели на нее больше как на свое дитя, нежели как на работницу. Она читала вслух стихи господина Саля, пела его песни, и делала все это очень мило. Поведение ее было хорошим, и госпожа Саль покровительствовала ей.
Сын купца Фурес пленился милым личиком Гебы и ее славой. Но он был совершенно некрасив, и потому некоторое время она оставалась в нерешительности. Саль, который знал, что в Париже, со своим личиком и умом, девушка сможет добиться многого, не изменяя порядочному поведению, приглашал ее сопровождать их в путешествии, которое хотел совершить со своей женой. Но Полина все еще не решалась, когда одно обстоятельство, весьма обыкновенное, решило ее жребий.
К господину Салю съехались обедать гости. За десертом, как обычно случается в провинции, вздумали петь песни. Беллилот была в доме; господин Саль пошел за нею и, несмотря на сопротивление, привел ее к столу. Она пела, читала вслух стихи, легко и мило; тогда это было редкостью, чтобы не сказать чудом между работницами не только в провинции, но и в Париже. Беллилот почувствовала, какое впечатление произвела на гостей, и с этого дня решила переменить свою участь.
— Я тоже хочу быть хозяйкой дома! — сказала она Салю. — Фурес предлагает мне состояние не большое, но независимое; я соглашаюсь.
И она вышла замуж.
Вскоре известие о Египетском походе достигло Каркассона. Фурес служил когда-то и намеревался участвовать в призыве в числе отставных военных, которые еще могли носить оружие. Все знали, что предстоит поход; но куда — не было известно. Фурес поехал в Тулон, но, любя жену, хотел и ее везти с собой куда бы то ни было; а молодая жена, со своей страстью к приключениям, давно желала оставить родимое гнездо и взлететь, чтобы испытать свои молодые крылья. Она переоделась в мужское платье и приплыла в Египет. Наполеон даже не встречал ее тогда, так что и не думал одевать ее гардемарином на корабле «Восток», как сказано в одной глупой книге, где автор собрал все мерзости насчет Наполеона [81].
Однажды в Каире главнокомандующий отправился верхом на какое-то празднество вроде ярмарки, проходившее неподалеку от города. За ним ехал многочисленный штаб, и все они вынуждены были остановиться на дороге из-за кавалькады всадников на ослах, на которых обыкновенно ездят в Египте. Это были штатские чиновники, армейские офицеры и жены некоторых из них. Известно, что генерал Бонапарт обладал очень внимательным взглядом; он мгновенно заметил лицо, которое поразило его, но не остановился и продолжал путь, не сказав ни слова об этой встрече.
На другой день госпожа Фурес получила приглашение на обед к генералу Дюпюи, коменданту города. У него в доме проживала некая дама, как бы госпожа Дюпюи, которая встречала гостей в торжественных случаях, когда Дюпюи хотел показать себя благоразумным человеком, и потому госпожу Фурес пригласили от его и от ее имени.
— Странно, однако, — заметил Фурес, — что вместе с женой не приглашают меня! Я все-таки офицер.
Однако он отпустил жену, велев ей известить всех, что у нее есть муж.
Госпожу Фурес приняли удивительным образом. За обедом присутствовало немного народа, и все шло спокойно, так что она никак не могла ожидать, что будет дальше. Перед самым кофе в доме началось большое движение; затем обе половинки двери с шумом растворились, и вошел главнокомандующий. Дюпюи не знал, как извиняться, что генерал нашел их еще за столом, и просил по крайней мере выпить чашку кофе; Наполеон согласился. Он был молчалив и внимательно глядел на молодую француженку, которая сделалась пунцовой от застенчивости, не смела поднять глаз и все больше и больше приходила в смущение, видя, что на нее так внимательно смотрит человек, уже наполнивший мир своею славой. Он съел померанец, выпил чашку кофе и уехал, не сказав ни слова госпоже Фурес; но зато глаза его все время рассматривали ее.
Через несколько дней Фуреса позвали к Бертье.
— Любезный Фурес! — сказал ему начальник штаба. — Вы счастливее всех нас: вы возвращаетесь во Францию. Главнокомандующий имеет о вас сведения, которые показывают, что вам можно доверять, и он посылает вас в Европу с депешами к Директории. Вы отправляетесь через час, вот приказание к начальнику порта в Александрии. Прощайте, любезнейший! Желал бы я быть на вашем месте.
— Но мне надобно предупредить жену, чтобы она тоже готовилась, — пробормотал наконец Фурес, опомнившись от изумления, в какое пришел он после объявленной милости.
— Вашу жену? — вскричал Бертье. — Вашу жену?!.. Что вы это, мой любезнейший! Вы с ума сошли!.. Как вашу жену? Во-первых, она будет жестоко страдать от морской болезни на маленьком кораблике, худо снабженном провиантом, и где сверх того можно подвергнуться большим опасностям. Этого нельзя! Ах, любезный друг, я понимаю, как должны вы страдать, разлучаясь с женою, которую любите!
Бертье вздохнул и начал грызть остатки своих ногтей.
Фурес ушел довольный, но в некоторой досаде; особенно не мог он постигнуть этих странных милостей, которыми взыскали его, человека неизвестного и непритязательного. Но в каждом из нас присутствует столько суетности, что мы поймем и непостижимое; и Фурес еще не дошел до своего дома, как уже открыл в себе множество причин для объяснения выбора, сделанного главнокомандующим. Жена его лучше знала эти причины и простилась с мужем, плача и смеясь одновременно. Добрый поручик сел на корабль и поехал во Францию.
