Жизнь в белых перчатках - Махер Керри

Да, конечно ее дети окажутся в ужасном положении. Но разве лучше для них иметь мать, ведущую жизнь «тихого отчаяния» (эту характеристику она позаимствовала в книге Торо «Уолден», в герое которой неожиданно узнала себя)? И разве у детей не появится шанса на счастье, если их мать будет по-настоящему счастливой?

Три года. Она освободится от подписанного в пятьдесят шестом году контракта через три года. Тогда ей будет всего пятьдесят четыре. Кэтрин Хепбёрн было пятьдесят пять, когда она сыграла в картине «Долгий день уходит в ночь», а второго и третьего «Оскаров» за фильмы «Угадай, кто придет к обеду» и «Лев зимой» она завоевала, когда стала еще старше. Одри, которая тоже родилась в двадцать девятом году, до сих пор снимается, и Лорен Бэколл, окончившая Академию за несколько лет до Грейс, тоже. Ингрид Бергман, давний кумир Грейс, с которой ее так часто сравнивали, тоже продолжала работать после пятидесяти.

«Дай мне еще год, Джей», — едва не сказала Грейс, но вместо этого с ее губ сорвалось:

— Ну, этого точно знать нельзя.

Время у нее было. С тех пор как на пике своей карьеры Хичкок выпускал по два, и то и по три фильма в год, процесс киносъемок существенно замедлился. Она пока не готова была заявить об этом вслух, но, вероятно, через год можно начать тихонечко почитывать сценарии. Некоторое время уйдет на то, чтобы найти подходящий, еще некоторое — чтобы все согласовать и действительно перейти к съемкам. А до тех пор Грейс будет по-прежнему получать удовольствие от поэтических чтений, параллельно советуясь с адвокатами и готовясь к новой фазе своей жизни.

Был во всем этом и один подлинно ироничный момент — в ней уже не осталось той выносливости, которая нужна для того, чтобы много недель играть в театральной пьесе; теперь ей оставались лишь поэтические вечера или фильмы. Единичные.

Джей поднял бровь одновременно с бокалом и повторил за ней:

— Точно знать нельзя.

Грейс тоже подняла бокал и чокнулась с ним, ощущая, как отдается во всем теле мелодичный звон.

18 апреля 1981 года Грейс встретила в обществе многих из тех, кто был с ней в этот день двадцать пять лет назад. Но даже в любимом Фрэнком Палм-Спрингсе, в расположенных на склонах гор Сан-Хасинто уединенных владениях четы Синатра, на отшибе от всего мира, этот день разительно отличался от дня их свадьбы в Монако, где их окружали вода, роскошные цветочные композиции и толпы незнакомцев.

Здесь же собрались люди, которых они знали годами. Окружающая местность была сухой и поросла низкорослым кустарником, но Фрэнк и Барбара превратили свои угодья в настоящий оазис с местными кактусами, деревьями, бассейном со сверкающей синей водой, каменными внутренними двориками и громадными окнами, из которых открывались потрясающие виды на горы и раскинувшуюся внизу пустыню.

— Да, этот человек знает, как создать себе убежище! — восхитился Ренье, стоя с бокалом шампанского в руках на нижней террасе и озирая бесконечные просторы.

— Меня всегда поражало, каким огромным кажется небо в Калифорнии, — добавила Грейс. — А здесь это ощущается даже еще сильнее.

Безграничные возможности, куда ни кинешь взгляд. Она вспомнила разговор, состоявшийся у них с Джеем несколько дней назад. И с Дианой в недалеком прошлом. Сейчас, когда все взоры устремлены на новоявленную принцессу, кого заинтересует, если Грейс и Ренье расстанутся? Что бы за этим ни стояло. Вероятно, они просто разъедутся, не разводясь. Насколько это будет отличаться от существующего положения вещей? У каждого из них и без того своя жизнь. Не исключено, что спустя двадцать пять лет они даже отметят свой пятидесятилетний юбилей. Все зависит от Ренье, а она свое решение уже приняла. Странно было думать о конце своего брака в день, когда, по идее, следовало радоваться его долголетию, но эта годовщина давала ей ощущение какого-то насмешливого умиротворения. Грейс провела замужем довольно много времени. Никто не вправе упрекнуть ее в том, что она слишком рано выбросила белый флаг. И это было предметом ее гордости.

На вечеринку вместе с сотней других гостей прибыли Рита, Кэри, Ава, Джим, Кэти и пташка Джуди. Тут и там звучали тосты, смех, поздравления и возгласы удивления — но не столько тем, что их жизнь была сказкой, сколько числом прожитых лет: «Неужели действительно прошла уже четверть века? Какими же мы все были молодыми…»

Прежде чем уселись, кто-то — Грейс не поняла, кто именно, — попросил ее почитать стихи. Вскоре все начали скандировать: «Сти-хи, сти-хи!»

— Голосом Кларка Гейбла, — настаивал Фрэнк, и она мимолетно вспомнила, как много лет назад изображала Купа для него, Кларка и Авы.

— Ну, раз уж ты тут хозяин, — проговорила она с учтивым поклоном и положив руку на сердце. Потом подняла свой бокал и под гром аплодисментов пригубила шампанское. Кто-то принес табуретку, Грейс взобралась на нее, и наступила полнейшая тишина. Она начала, подбоченившись сжатыми в кулаки руками и выпятив грудь. Кто-то одобрительно заулюлюкал.

— Весь мир, — она сделала паузу для пущего эффекта, — театр…

Грейс полагала, что ей неплохо удается чуть гнусавый, мужественный выговор Кларка. Подбадриваемая аплодисментами и довольным свистом своей аудитории, она продолжила обращенный к старому герцогу монолог Жака из пьесы «Как вам это понравится», слегка импровизируя, потому что строка-другая выскочили у нее из головы:

Она снова сделала паузу и добавила:

— Ну и конечно, есть еще самая известная фраза Гейбла: «Честно говоря, Скарлетт… — Тут Грейс замолчала, поднесла ладонь чашечкой к уху, а другой рукой дирижировала своей аудиторией, которая вместе с ней произнесла: — Мне наплевать!» [37]

Комната взорвалась аплодисментами, топотом, свистом и криками «бис!». Громче всех хлопал Ренье. Его лицо выражало восхищение, любовь и — неужели правда? — сожаление. Как будто он знал. Знал, от чего вынудил отказаться собственную жену.

И ничего не сделал.

Несколько утрированно поклонившись, Грейс протянула руку и проговорила:

— Всегда важно уйти вовремя, — и слезла с табуретки. Ее ноги слегка дрожали.

Альби поддержал мать, когда та оперлась на него, поцеловал ее в щеку и сказал:

— Это было великолепно, мама.

Она поцеловала его в ответ и прошептала:

— Спасибо, милый.

Довольно скоро все угомонились, и пришло время ужина. Когда было покончено с жареными овощами и перепелами, Ренье встал и постучал по бокалу с водой, привлекая общее внимание. В тот же миг все взгляды устремились на него.

Поблагодарив всех за то, что пришли, и отдельно Фрэнка с Барбарой за дружбу и радушный прием, он огляделся по сторонам и произнес:

— В этот день в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году… — Ренье замолчал, покачал головой и откашлялся. Когда он заговорил снова, было ясно, что его одолевают эмоции.

Грейс автоматически положила ладонь ему на руку и ободряюще улыбнулась. Она чувствовала радостное возбуждение, и ей, так же как и все остальным, было любопытно, что собирается сказать Ренье; ее удивило его волнение, которое она приписывала не столько четверти века любви, сколько внезапному осознанию того, чего им стоили все эти годы.