В качестве организационной альтернативы кооперативам некоторые авторы предлагали воспользоваться примером американских трестов. Последние вызывали восторг, ибо были влиятельны и могли эффективно «рационализировать» фермерское хозяйство, но в то же время осуждались за то, что находились в частных руках. По Макарову, рост активности рыночных отношений был неизбежен и весьма желателен, поскольку он увеличивал специализацию, повышал эффективность производства и направлял капиталы на нужды технического прогресса. Суть вопроса была в том, кто контролирует рынок, и от кооперативов требовалось бороться против частного капитала, используя те же рыночные механизмы: «Если кооперативная организация производителей появляется в капиталистическом обществе, ей приходится выдерживать конкуренцию с частным капиталистическим хозяйством, заканчивающуюся или победой или прозябанием и гибелью одного из противников». С этой целью Макаров призывал к «большей концентрации» в развитии кооперативов, внося в них тем самым этос четкого управления и порядка, который был чужд русским частным предпринимателям и который «трудовое крестьянство» не могло обрести без посторонней помощи. Макаров писал, что Россия, опираясь на пример американских оптовиков, устанавливающих прямые связи с фермерами и производящих большие объемы продукции на капиталоемких предприятиях, должна создать свою систему с опорой на кооперативы и внедрить «законченную высоко-техническую форму треста» [394]. Евдокимов возражал, что американские тресты, масштабно внедряя в экономику технический прогресс, становятся при этом «королями нефтяными, хлебными, мясными и пр.». Впрочем, представление об Америке как «о стране свободы» вскоре развеялось, а в России также появились свои синдикаты, монополизировавшие сельскохозяйственное машиностроение, производство топлива, соли и т. п. Пока синдикаты не стали «всемогущи», государство, земства и «общество» должны были объединить для борьбы с ними кооперативные союзы [395]. Экономист и кооперативный теоретик А.Е. Кулыжный (известный своей работой в Народном университете им. Шанявского) также ссылался на американский опыт и предупреждал о том «угнетенном положении», которое «готовят русскому производителю зерна сторонники предоставления полной свободы действий частной предприимчивости торгового капитала». Он делал вывод, что это «война»: «Всеми силами надо добиваться того, чтобы наши общественные силы и государство приняли участие в организации сбыта хлебов именно производителями в противовес организации хлеботорговцев» [396].
В этих работах ссылки на частных предпринимателей как на «общественных посредников» подчеркивали социальный аспект экономики и экономических моделей [397], а «капиталисты» символизировали ту силу, которая никак не обуславливалась представлением об обществе и государстве и ничем не обогащала это представление. В противовес им новые экономические модели выдвигали альтернативные социальные сообщества, сплоченность которых обеспечивалась присутствием профессионалов и нанимавших их организаций. Наиболее откровенно указывал на эту сторону вопроса Евдокимов. Он утверждал, что частные предприниматели неадекватны своей основной миссии соединения городской и деревенской России из-за «бесстыдной погони за прибылью»; когда частные посредники будут «ликвидированы» кооперативами, профессионалы, государство и общество смогут контролировать «дружеский союз Села и Города» [398].
Кооперативные активисты и чиновники истолковывали значительный количественный рост кооперативных учреждений как победу непосредственных производителей над частными торговыми посредниками и даже более широко — как победу рациональности над сельской неразумностью. Отчеты инструкторов, инспекторов и агрономов содержали заявления о том, как «край теперь очищен от торговцев»; сведения, что ростовщики вынуждены прекратить свою деятельность или, по крайней мере, понизить долговые проценты; утверждения о том, что кредитные кооперативы состоят «исключительно из производителей». Все это передавало устремленность к успеху и служило его мерилом как для рапортующих об этом местных агентов, так и для их начальства, которое утверждало и публиковало отчеты. Один из инспекторов писал, что каждый новый кредитный кооператив приближает местного профессионала-практика к долгожданному «освобождению крестьянства от капитала» [399].
Кооператоры и бюрократия чаще всего ссылались на успехи молочной промышленности севера Европейской России и Западной Сибири. Этот сектор экономики на рубеже XIX–XX вв. стал предметом пристального общественного внимания. Необычно большое число профессионалов прибывало в указанные регионы для того, чтобы давать технические советы и помогать в закупках нового оборудования для кооперативов. К 1914 г. насчитывалось около 90 инструкторов и их помощников только в Вологодской губернии и еще более 100 в Западной Сибири. В каждом из этих регионов они были уполномочены раздавать ссуды и субсидии на покупку нового оборудования, предоставленные и обеспеченные отдельными министерствами, земствами и местными сельскохозяйственными обществами. Только в Сибири между 1911 и 1914 гг. инструкторы распределили среди 540 новых артелей государственных ссуд на сумму 732 400 руб. [400] Вологодское общество сельского хозяйства, организованное бывшими земскими агрономами и гласными и субсидируемое правительством, подключилось к работе государственных и земских инструкторов и стало играть роль единого маркетингового центра для маслосыродельных артелей [401]. По предварительным подсчетам, в Вологодском и Кадниковском уездах в 1905 г. насчитывалось 363 частных предприятия, а в 1914 г. осталось всего 136, что составляет уменьшение на 64 %; число артелей за тот же период выросло с 2 до 142 [402]. Правительство, земства и общественные деятели уже предвкушали, как чахнущие частные предприятия будут заменяться рациональной и высокоморальной системой кооперативного производства и торговли [403]. Инструкторы докладывали, что в Западной Сибири объединенными усилиями государства и финансируемого казною Союза Сибирских маслодельных артелей частная торговля в некоторых районах была «совершенно вытеснена», а в других — частных предприятий остались «единицы, когда раньше были сотни и тысячи». Высшую точку этой кампании, которая нашла свое отражение практически во всей кооперативной, агрономической и специализированной официальной периодике, символизировала просьба председателя Курганской биржи о «перемирии», чтобы торговцы и фабриканты смогли сменить профессию. «Кооперация заполняет самые отдаленные уголки деревни. Она душит мелкого торговца. Тот, задохнувшись, потянет за собою и крупного… Наша песня спета и причиной этого кооперация». Один из авторов правительственного «Вестника сельского хозяйства» оценивал этот случай как часть «триумфального победоносного шествия» кооперации и пророчил столь же бесславный конец и другим «вредоносным» элементам в иных секторах экономики во всех регионах России [404].
Количественный рост кооперативов, конечно, изображался как победа над сословными принципами и практиками, увековеченными крестьянской изоляцией. Общеизвестный контраст между многочисленными, но пребывающими в застое сословными банками и расширением кооперативной сети, равно как и ощутимый спад общинного и сельского молочного производства, говорили о многом. Крестьянские общины в Сибири использовали производство молочной продукции и торговлю ею как источник средств для поддержания в надлежащем состоянии церквей и школ. Они первыми столкнулись с конкуренцией со стороны владельцев мелких перерабатывающих предприятий и торговцев, прибывших из Европейской России по Сибирской железной дороге в 1890-е гг. Новые механические маслобойки противостояли трудоемкости крестьянского хозяйства и сделали лишним труд пожилых женщин, сбивающих масло вручную. Железная дорога на Курган, открывшаяся в 1896 г., заменила существовавшие до этого сухопутные и речные торговые пути через Урал и сразу лишила многие крестьянские общины немалого источника доходов [405]. Это спровоцировало «молочные бунты» в Западной Сибири на рубеже веков, когда «бабы» возглавляли толпы разъяренных крестьянских торговцев и сельских старост, которые сжигали дотла новые фабрики и выгоняли их владельцев (а те спасали свою жизнь, только угрожая крестьянам огнестрельным оружием).
