«СМЕРШ»: операции и исполнители - Телицын Вадим Леонидович

Из уцелевших большинство проходили через изощренную систему допросов и издевательств. Все их пожитки, включая смену одежды, повсеместно конфисковывали и уничтожали; мужчин, женщин и детей сразу же отделяли друг от друга для последующей отправки в разные лагеря. На берегах Эльбы офицеры «СМЕРШ» следили за прибывающими из американской зоны баржами с перемещенными лицами из Тангермюнде. Смершевцы радушно встретили соотечественников, но стоило американцам уехать, как картина разом изменилась, раздались крики: «Эй, вы, предатели, быстренько складывайте вещички и стройтесь». Злобные псы рвались с поводков, яростно лая на ошеломленных репатриантов.

Страшна была судьба женщин. В одном лагере комендант-чекист показал на женщин и объяснил своему спутнику фронтовому офицеру: «Если хочешь, можешь поиметь любую за пару сигарет или стакан воды — у них в бараках нет водопровода».

Для приема репатриантов советская администрация выделила в Германии бывшие лагеря «восточных рабочих» и другие сборные пункты, в большинстве своем обнесенные проволокой и охраняемые. Однако в некоторых местах приток заключенных достигал таких размеров, что обеспечить охрану было просто невозможно.

Поставленная перед «СМЕРШ» задача была так грандиозна, что справиться с ней было действительно очень трудно. Об этом писал один из офицеров контрразведки:

«В нашей Баденской администрации не хватало людей для такой огромной операции. Были стянуты все резервы из Модлинга, но и этого было недостаточно. ГУКР «СМЕРШ» срочно послал особые группы своих сотрудников в комиссии по проверке… но даже после этого работников все еще не хватало. Абакумову, начальнику ГУКР «СМЕРШ», пришлось позаимствовать людей из других управлений НКГБ…

По документам, проходившим через третий отдел «СМЕРШ», где я работал, я знаю, что по просьбе народного комиссара государственной безопасности Меркулова Берия тоже подбросил офицеров — из управления милиции, следственного отдела и даже из третьего управления ГУЛага. Разумеется, к нам эти офицеры прибыли в военной форме».

Сотрудники «СМЕРШ» при проверке должны были разделить советских граждан на три категории.

В первую входили те, кого считали врагами советской власти — сюда, конечно, относились все власовцы и казаки.

Вторая обозначалась как «относительно чистая» — туда входили те, кого нельзя было доказательно обвинить в сотрудничестве с врагом.

И, наконец, третья состояла из незначительного меньшинства, сумевшего и на Западе проявить лояльность к советскому режиму.

По первоначальному плану первая категория подлежала отправке в исправительно-трудовые лагеря, вторая должна была заниматься принудительными работами на воле, а «счастливчиков» из третьей категории предполагалось направить на послевоенное восстановительное строительство. Но из-за сложности и огромного объема работы часто возникала неразбериха, люди попадали не в те категории, с наказаниями тоже случались накладки.

Проверка затянулась на несколько лет. Все это время заключенные не сидели «сложа руки». Один бывший зэк вспоминает, что его товарищи по камере «приехали из проверочно-фильтрационных лагерей в Донбассе, где они работали под землей, восстанавливая шахты, затопленные немцами. Другие были из таких же лагерей в центральной России». Но эта работа не считалась наказанием и при определении сроков заключения не учитывалась. Многие их тех, кто попал в. третью категорию, были поначалу отпущены домой, «но позже все равно оказались в тюрьме».

Посол США в СССР Аверелл Гарриман докладывал в госдепартамент:

«Посольству известен лишь один случай, когда репатриированный вернулся к семье в Москву… Эшелоны с репатриантами проходят через Москву и движутся дальше на Восток, причем пассажиры их лишены возможности общаться с внешним миром, когда поезда стоят на московских вокзалах»…

31 октября 1944 года английские корабли с русскими военнопленными вышли из Ливерпуля в Мурманск. На борту было 10 139 мужчин, тридцать женщин и сорок четыре ребенка. Все они находились под неусыпным наблюдением «незаметных» вооруженных английских охранников.

В советский порт суда прибыли как раз накануне очередной годовщины революции. 14 ноября советское агентство ТАСС передало волнующий рассказ о прибытии двух транспортов и о высадке освобожденных пленных:

«Прибывших тепло встретили представители уполномоченного Совнаркома СССР по делам репатриации советских граждан из Германии и оккупированных ею стран, а также представители местных советских органов и общественности. Волнующей была встреча вернувшихся из фашистской неволи советских граждан с трудящимися Мурманска. Стихийно возник митинг. Один за другим поднимались на импровизированную трибуну советские граждане, насильно оторванные немецкими извергами от Родины, и выражали свою взволнованную благодарность советскому правительству, товарищу Сталину за отеческую заботу о них…

Местные советские органы проявили большую заботу о репатриированных советских гражданах. Их обеспечили питанием и жильем. Советские люди, которые вновь обрели Родину, проявляют огромный интерес к радостным событиям на фронте Отечественной войны, к жизни Советского Союза. Затаив дыхание, слушали они 6 ноября доклад Председателя Государственного Комитета Обороны товарища Сталина на торжественном заседании Московского совета депутатов трудящихся совместно с представителями партийных и общественных организаций города Москвы. Репатриированные советские граждане группами разъезжались по родным местам. Дети-сироты, родители которых пали от рук немецких захватчиков, размещаются в детских домах» [17].

Но за кулисами творились страшные дела. Лейтенант норвежской армии Гарри Линдстром прибыл в Мурманск с теми же транспортами, что и русские. Весь день 7 ноября до него доносился треск автоматных очередей. Он поинтересовался у двух советских офицеров, находившихся на судне, что происходит. Те ответили, что не знают. На это норвежский репортер Олаф Риттер не без сарказма заметил, что это, вероятно, дают салют в честь советских военнопленных, вернувшихся из Англии.

Среди уехавших действительно было много старых эмигрантов. Путь их лежал в центр «СМЕРШ» в Граце (Австрия), а оттуда — в лагеря смерти в Кемеровской и Магаданских областях, около сибирского города Томска.

Репатриант Никита Кривошеин:

«Вы говорите, что мало знаете об этом периоде — так ведь это проблема общая: и в Советском Союзе, и на Западе об этом почти ничего не известно. Сколько уже вышло книг и исследований о выдаче союзниками казаков, перемещенных лиц, военнопленных. История оказалась слепой только по отношению к репатриации белой эмиграции. Было всего несколько оттепельно-пропагандных публикаций. Первая, самая известная, — Льва Любимова в «Новом мире»; в Саратовском издательстве вышла книга Мейснера; были публикации Рощина, и, кажется, все.

Репатриация началась после указа 1946 года. Не надо думать, что ехали либо люди прокоммунистически настроенные, либо неудачники, те, кто не сумел внедриться в западную жизнь. Среди людей, взявших советские паспорта (точной статистики нет, но тысяч пятнадцать, наверное, — это очень много для Франции), уехало не менее пяти — шести тысяч. Почти поехал Бердяев, паспорта взяли и князь Оболенский, и Сергей Самарин. Я заведомо знаю, что мать Мария — сегодня идет речь о ее причислении к лику блаженных — после войны собиралась вернуться в Советский Союз и там ходить по дорогам странничать. Долго бы она, как вы понимаете, не проходила. Много священников вернулось — их-то уж не заподозрить в симпатиях коммунистам. Естественное объяснение этому всему — парадоксальный союз с Великобританией и США во Второй мировой войне.

По логике вещей, Сталин и Гитлер, как сиамские близнецы, должны были оставаться вместе, но они передрались, и в результате возник союз СССР с Западом. Кроме того, по ходу войны, чтобы за ним пошел народ, Сталину пришлось вернуть погоны, открыть церкви, воззвать к Дмитрию Донскому. Плюс «единая и неделимая», за которую когда-то сражаюсь Белая армия, — тут не только Польша и Прибалтика возвращены в империю, но еще и больше, чуть проливы не взяли. И газета «Правда» уже выходила не под лозунгом «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», а «За нашу Советскую Родину!», и по радио уже стали петь не «Вставай, проклятьем заклейменный…», а «Славься, Отечество».