Еще в молодости, в 80-х годах, в Москве Менщиков был предан одновременно двумя «товарищами», оказавшимися агентами охранки: тем, кто его пропагандировал (Зубатов), и тем, кого он развивал (Крашенинников). Тогда, по его словам, Менщиков решил вступить в лагерь охранников, чтобы раскрыть приемы их деятельности.
Как и Бакай, Менщиков служил в московском и варшавском охранных отделениях. После двадцати лет службы Менщиков достиг Особого отдела Департамента. И в охранках, и в центре розыска он собирал материалы, снимал копии, наводил справки и так далее. Разоблачение провокации он начал с известного письма, посланного осенью 1905 года партии социал-революционеров с указанием на предательскую роль Татарова и Азефа. К полной же реализации данных о шпионах он приступил, перебравшись за границу и связавшись здесь с Бурцевым. Сведения Менщикова подтвердили многие из подозрений Бурцева, а некоторые данные были откровением и для Бурцева. Так, именно от Менщикова Бурцев узнал, что начальник парижской охранки Гартинг есть тот самый Ландезен, который спровоцировал его самого и его товарищей в 1890 году, и что Ландезен-Гартинг есть не кто иной, как Абрам Геккельман. Но, очевидно предвидя это, 6 (19) января 1909 года Гартинг доносил Департаменту полиции, что «Бурцев в крайне интимной беседе высказался, что Гартинга надо убрать во что бы то ни стало».
Из более раннего рапорта Гартинга — от 7 (20) ноября 1908 года — видно, на какие дела готов был тот пуститься, лишь бы избавиться от Бурцева и Бакая.
«Озабочиваясь, — писал Гартинг, — о сохранении интересов Заграничной агентуры при крайне удручающих обстоятельствах, причиняемых пребыванием в Париже Бакая и Бурцева, я имел недавно обсуждение этого дела в парижской префектуре. Причем мне было заявлено, что если бы имелся какой-либо прецедент, в виде жалобы на Бакая со стороны кого-либо с указанием на воспоследовавшие со стороны Бакая уфозы, то это могло бы послужить поводом для возбуждения дела о высылке Бакая из Франции. Хотя в префектуре не уверены в осуществлении Министерством внутренних дел его предположения…»
Гартинг придумал такой план:
«Пользуясь известным чувством злобы, возбужденной Бакаем в „Турке" (Гутмане), находящемся в Вильно, — можно было бы надлежащими переговорами добиться согласия „Турка“ на представление российскому генеральному консулу в Париже жалобы с указанием в таковой, что он, Гутман, прибыв в начале августа в Париж для детального изучения шапочного ремесла, попал в компанию русских, из числа коих некто Бакай, проживающий по ул. Парка Монсури, 24, стал склонять его, Гутмана, войти в состав группы русских революционеров и при его, Гутмана, на то несогласии грозил принятием насильственных мер до смертного насилия включительно, ввиду чего он, Гутман, боясь насилия, бежал из Парижа в Россию, потерпев, кроме нравственного ногрясения, еще и материальные убытки, и на что он, Гутман, принося жалобу г. консулу, просит его о преследовании по отношению Бакая. Если бы действительно от Гутмана поступила таковая жалоба на имя российского генерального консула в Париже, то я смог бы ее направить в префектуру, причем обстоятельство это, во всяком случае, в известней степени способствует делу высылки Бакая».
Однако планы Гартинга не осуществились, и вместо Бурцева с Бакаем сам он был вынужден спешно покинуть Париж..
Следствие, произведенное в 1917 году комиссаром Временного правительства за границей С. Г. Сватиковым и уполномоченным Чрезвычайной следственной комиссии в Париже Е. И. Раппом, имело результатом разоблачения провокаторов, работавших не только при Красильникове (1909–1917 годы), но и при Гартинге (1905–1909 годы), а также подтверждение целого ряда высказанных Бурцевым в 1907–1914 годах догадок и подозрений. Сватиков произвел допросы в Скандинавии, Англии, Франции, Италии и Швейцарии, а также объединил данные, добытые при вскрытии архива и делопроизводства Департамента полиции, с данными комиссии Раппа в Париже. Результатом сводки этих данных и являются приводимые ниже биографии шпионов и провокаторов. Выборка данных из парижского архива охранки сделана Меншиковым.
К 1907 году относятся, в частности, сведения о секретных сотрудниках Каплуне и Шварце.
Борис Борисович Каплун, сын делопроизводителя канцелярии туркестанского генерал-губернатора, родился в 1882 году в Ташкенте. Будучи студентом медицинского факультета женевского университета, он обратился в июле 1907 года в Департамент полиции с предложением своих услуг; назвал себя членом Заграничной лиги РСДРП и секретарем по внешним сношениям женевской группы этой партии.
«Таким образом, — писал Каплун, — в моей возможности проникнуть во все организации, в награду я прошу лишь постоянное место по полиции с окладом не менее 150 руб. в месяц». В другом письме Каплун предложил раскрыть заговор на жизнь московского градоначальника и подробности «дела депутата Озоля», но только «по получении 1000 руб.». В третьем письме Каплун соглашался уже на получение половины этой суммы, а в доказательство того, что он не шантажист, приложил адрес явки на бланке бюро женевской социал-демократической группы за подписью Нончева. Заведующий Заграничной агентурой Гартинг принял Каплуна в число секретных сотрудников под кличкой «Петров». Сообщения Каплуна были многочисленны, но малосодержательны. Доносил он главным образом на анархистов — братьев Кересе-лидзе, Магалова, Бакрадзе и других. Почти все его письма заканчивались просьбой о присылке денег.
Скоро, впрочем, товарищи заподозрили Каплуна, и он 5 декабря 1907 года, симулируя покушение на самоубийство, прострелил себе легкое. «Мне это бьгло необходимо, — писал Каплун по этому поводу Гартингу, — для укрепления положения. Теперь все, и c.-д., и прочие, извиняются и молят, произносят тирады о моей честности…» Тем не менее Каплун поспешил уехать в Париж, а Гартинг не замедлил отправить его в Россию. 25 декабря Каплун, получив от жандармского офицера в пограничном пункте Вержболово железнодорожный билет и 20 рублей, в чем дал расписку, отбыл в Петербург.
Другой агент, Лев Соломонович Шварц, состоял секретным сотрудником одесского охранного отделения. В 1907 году Департамент полиции предложил заведующему Заграничной агентурой взять Шварца в число своих сотрудников. Гартинг согласился принять его на службу для Женевы при условии, если «он может подойти к с.-р. или анархистам». После этого Шварц был командирован в Париж, причем заграничный паспорт и 125 рублей на дорогу он получил лично от заведующего Особым отделом Департамента полиции.
В июне 1908 года был объявлен предателем секретный сотрудник Л. Д. Бейтнер. Этот Бейтнер был, однако, не только предателем, но и провокатором; он спровоцировал П. А. Кракова на покушение — дал ему денег, Денные указания и перспективные обещания — и Краков поехал убивать министра юстиции Н. В. Муравьева, но по приезде в Петербург в июле 1904 года был немедленно арестован с браунингом в кармане.
В том же 1908 году был раскрыт провокатор В. А. Кенсицкий. Он окончил семь классов гимназии, был служащим варшавского магистрата. Получил известность в революционной среде под кличками «Метек», «Феликс» и «Ипполит». В 1904–1905 годах состоял секретным сотрудником варшавского охранного отделения. С 1906 года Кенсицкий «работал с пользою в Заграничной агентуре». В 1908 году во время похорон Гершуни в Париже Кенсицкий был опознан Бакаем, который ранее лично знал его как осведомителя охранки. 12 апреля 1908 года он был публично разоблачен как провокатор парижской группой социал-революционеров-максималистов. По этому поводу заведующий Заграничной агентурой доносил Департаменту полиции, что «провал Кенсицкого чрезвычайно чувствителен агентуре», и ходатайствовал о выдаче Кенсицкому пособия в 5000 франков ввиду намерения его уехать «ради безопасности» в Америку. По сведениям парижского бюро Заграничной агентуры, летом 1910 года Кенсицкий имел свидание с Бурцевым, предлагая интересовавшие его документы, за которые хотел получить 500 рублей. У Бурцева будто бы такой суммы не оказалось, и поэтому сделка не состоялась.
