В показаниях Бинта о «случае финляндского восстания» речь шла о егерях-добровольцах, из которых финляндская буржуазно-националистическая партия «активного сопротивления» с помощью немцев организовала вооруженные отряды для предполагавшегося восстания против России. С начала 1918 года эти егерские отряды были использованы финляндской буржуазией и германским военным командованием для удушения революции в Финляндии.
В свою очередь Самбен, заместитель Бинта по розыскному бюро, сообщил, что ему было поручено собрать сведения о немецкой деятельности в Швеции и Финляндии, имеющие целью поднять сепаратистское восстание против России; о немецком шпионаже в Стокгольме и на русско-шведской границе (Торнео — Хапаранда) и, наконец, о незаконной торговле русскими кредитными рублями, производившейся через Торнео при содействии некоторых русских чиновников:
«Благодаря своим связям я мог представить много докладов по всем этим вопросам, и наконец я пригласил в Стокгольме очень обстоятельного человека, говорившего по-шведски, который сумел привлечь к этому делу нескольких лиц, оказавших нам большие услуги, состоявшие главным образом в разоблачении нескольких германских шпионов…»
Приведенные документы не дают достаточных оснований для того, чтобы судить о плодотворной деятельности Заграничной агентуры в разведке и контрразведке. Как правило, больших самостоятельных шагов заграничная агентура в этой части и не предпринимала, ограничиваясь наружным и отчасти внутренним наблюдением за деятельностью австро-германских разведчиков, а в тех случаях, когда эти наблюдения давали какой-либо эффект, «дело» передавалось для оперативной реализации военной разведке.
Немецкая контрразведка в свою очередь была неплохо информирована о деятельности Красильникова и его агентуры, так как имела там своего человека — опытного шпиона барона фон Штакельберга, подлинное лицо которого удалось установить только летом 1917 года, когда заграничная агентура в результате Февральской буржуазно-демократической революции уже была ликвидирована.
Несмотря на крупные недостатки в работе и постоянные провалы, заграничная агентура Департамента полиции за все время своего существования сумела активно и результативно противостоять революционному социал-демократическому движению. Многие крупные деятели большевистской партии и других организаций по доносам заграничных провокаторов неоднократно арестовывались французской, германской, русской и другими спецслужбами.
Война доставила Заграничной агентуре новые хлопоты. Красильников и его помощники переезжали с посольством в Бордо, а архив был перенесен на частную квартиру-на той же парижской улице Гренель, где помещалось посольство.
В эти тревожные дни эмигранты ожидали политической амнистии или хотя бы разрешения прибыть на родину, чтобы сражаться за нее. Однако их надежды не оправдались.
Русский посол во Франции Извольский известил Красильникова о правительственной телеграмме из России от 1 сентября 1914 года, которая гласила: «Министр внутренних дел не находит возможным выдавать русским эмигрантам разрешения на возвращение в Россию для вступления в ряды войск. Эти эмигранты могут, однако, добровольно возвратиться в Россию, подвергаясь всем последствиям своих деяний, и уже в России просить о зачислении в армию». Таким образом, перед эмигрантами стояла перспектива — подавать прошение о помиловании или же пройти через тюрьму, суд, ссылку и так далее. Судьба Бурцева и Носаря-Хрусталева показала впоследствии, что происходило с политэмигрантами, возвращавшимися в Россию.
Между тем армейский призыв в начале 1915 года коснулся всех русских, живших за границей, в том числе и секретных сотрудников Красильникова, который телеграфировал директору Департамента полиции об отношении к воинской повинности своих сотрудников. «Из них, — сообщал Красильников, — „Додэ“, „Матиссэ“, „Серж“ и „Дасс“ на службе во французских войсках». Эти агенты действительно продолжали работать, числясь на французской службе.
«Подлежат призыву, — докладывал далее Красильников, — „Лебук“, „Гретхен" и „Орлик"; последний для этого едет в Россию, оставляя семью за границею. „Мар-тэн“ имеет отсрочку по образованию до 1916 г., „Пьер" — отставной офицер, „Россини" и „Ней" — ратники ополчения второго разряда. „Ниэль" и „Сименс" — дезертиры. „Скосе" имеет льготу первого разряда по семейному положению. Остальные сотрудники подлежат наказанию по суду как бежавшие из ссылки. Отъезд или поступление во французские войска „Лебука“, „Гретхена" и „Скосса", особенно двух последних, крайне нежелательны, ибо прекратится освещение эсеровских националистических групп. Заменить их некем. Ходатайствую об освобождении их от призыва. Прошу телеграфного распоряжения».
На предложение — начальства зачислить сотрудников в нестроевые части Красильников отвечал:
«Зачисление в нестроевые признанных медицинским осмотром годными в строй невыполнимо. Ходатайство о том, не имея данных на успех, несомненно, сопряжено с риском провала. Русские, принятые в войска, отсылаются на фронт или в Марокко. С отъездом Скосса и Гретхена Париж останется без серьезной агентуры. Остальные находятся в других государствах, не могут быть переведены без ущерба делу. Прошу распоряжения».
Так как «Лебук» был в Швейцарии, «Россини» в Италии, «Ней», «Ниэль» и «Сименс» — в Англии, то вопрос шел лишь о «Скоссе» и «Гретхен». Поэтому генералу Аверьянову от имени министра внутренних дел было послано отношение, что «в числе лиц, обязанных в силу последовавшего распоряжения военного ведомства прибыть из-за границы в Россию для отбытия воинской повинности, числятся Кокопинский и Деметрашвили» («Гретхен» и «Скосе»).
«Означенные лица, — писал министр внутренних дел, — в настоящее время состоят при исполнении возложенных на них Министерством внутренних дел весьма важных поручений совершенно секретного характера и без ущерба для дела не могут явиться к исполнению воинской повинности из-за границы, где ныне находятся». Начальник мобилизационного отдела Главного управления Генерального штаба удовлетворил ходатайство Департамента полиции за «Скосса» и «Гретхена».
Секретные сотрудники «Орлик» и «Лебук» уехали в Россию для отбывания воинской повинности. 12 марта Красильников телеграфировал о них: «Как сотрудники оба преданы делу, заслуживают доверия, оба намерены продолжать сотрудничать, если позволят условия службы и получат на то соответствующие указания».
Таким образом, охранка преграждала путь эмигрантам в армию и одновременно, выгораживая одних своих сотрудников от военной службы, других посылала в русскую и французскую армии для внутреннего освещения сослуживцев.
В 1917 году на содержание одних только провокаторов в России было ассигновано 332 226 рублей, на заграничных же секретных сотрудников было выделено 240 тысяч франков. В момент революции 27 февраля 1917 года в Заграничной агентуре работало 32 секретных сотрудника: 30 мужчин и 2 женщины. Из них 27 человек числились по общему списку, а пятеро находились в специальном распоряжении Красильникова.
Деятельность Заграничной агентуры продолжалась до 1917 года. Ее цели в Европе были вполне очевидны: проникать в революционные группы и пытаться их обезвредить, перехватывать оружие и взрывчатку, переправляемые в Россию, влиять на европейское общественное мнение, вызывая симпатии к имперскому правительству.
Узнав об отречении Николая II, Красильников распустил сотрудников, запер и опечатал в присутствии русского посла в Париже А. П. Извольского помещение канцелярии и архива Заграничной агентуры. Явившиеся через некоторое время сюда для официального ее закрытия члены так называемой комиссии Временного правительства, интересовавшиеся главным образом содержанием архива агентуры, нашли его, к своему удивлению, в полном порядке. Вскоре, правда, выяснилось, что Красильников часть наиболее конфиденциальных бумаг все же изъял. Однако от сотрудничества с Чрезвычайной комиссией он не отказался, дав ей подробнейшие показания, хотя, естественно, принудить к этому его никто не мог. Удалось вернуть и некоторые из вывезенных Красильниковым архивных документов.
