Егор Смирнов: каникулы в СССР. Том 1 (СИ) - Юрич Валерий

— Что это ты разомлел, словно кот на солнышке? — вдруг услышал я.

Открыв прищуренные от удовольствия веки, я увидел улыбающуюся маму, которая удивленно смотрела на меня.

— Знаешь, мам, мне кажется, что это самый счастливый день в моей очень долгой жизни, — искренне ответил я.

Мама даже прыснула от смеха.

— Долгая жизнь! Скажешь тоже! Сам еще мужичок с ноготок, а уже о долгой жизни рассуждаешь. — Она с любовью потрепала меня по растрепанным волосам, а потом вдруг очень серьезно взглянула мне в глаза и добавила: — Будь счастлив сынок. А пожить еще успеешь. — И при последних словах в ее взоре вдруг промелькнула затаенная грусть.

Через полчаса, наевшись до пуза, я наконец-то выскочил в подъезд и весело помчался вниз по лестнице. Мой оранжевый Орленок стоял именно там, где я его и оставил. На удивление, Никитин, похоже, не обратил внимания на мой велосипед. Иначе, как минимум, проколотые шины мне были бы обеспечены.

Я выкатил двухколесного друга на солнечный двор, вскочил на него и медленно поехал по дорожке, глазея по сторонам и примечая множество деталей, которых уже и след простыл к моему пятидесятилетию.

Мой взор сразу же привлекла обычная для многих советских дворов детская площадка. Там расположились: деревянное бревно для гимнастических упражнений, металлическая горка, маленький домик с небольшим окошком и двумя деревянными лавками внутри, а также круглая металлическая карусель с уже давно отсутствующим покрытием от дождя, от которого остался только железный каркас на толстой трубе. Рядом с ними пристроилась большая песочница под металлическим грибком, в которой сейчас под строгим присмотром мам ковырялись несколько совсем маленьких ребятишек.

Я проехался между наших пятиэтажек, но так и не обнаружил своей дружной компании. Похоже, они не стали меня дожидаться и всей гурьбой куда-то уехали. Вариантов, где они могли сейчас находится, было много, и я в нерешительности кружил по двору, чтобы выбрать наиболее вероятный.

И тут я вспомнил, как Серега Сабуров сказал, что собирался кормить кроликов, а после этого должен был отправиться в огород полоть грядки. И это был самый верный вариант. Я надавил на педали и помчался в сторону территории, отведенной в нашем районе под огороды, гаражи и сараи.

По пути я вдруг с облегчением осознал, что Вовки Никитина пока нигде не видно. А это значит, что второй мой удар на какое-то время все-таки вывел его из повседневной активной жизни.

Когда я подъехал к Серегиной сарайке, дверь ее дверь была приоткрыта, а рядом стоял, прислоненный к забору, ярко-синий велосипед «Салют». Это была Серегина гордость. Он трепетно за ним ухаживал, постоянно смазывал подшипники, подтягивал спицы, регулировал натяжение цепи. Одним словом, души не чаял в своем велосипеде.

«Салют» блестел на солнце своим серебристым рулем и большим круглым зеркалом заднего вида, которое было Серегиной гордостью.

Я притормозил напротив входа, который находился за небольшим заборчиком со скрипучей калиткой и позвал Серегу. Из-за приоткрытой двери тут же показалась его белобрысая голова.

— Заходи, — махнул он рукой и вновь скрылся внутри.

Я слез с велосипеда, завез его за забор и прислонил рядом с Серегиным. С каким-то внутренним волнением я подходил к открытой двери этой обколоченной листами жести и выкрашенной в красный цвет сарайки. Я не заходил внутрь уже лет тридцать пять, наверное. Особо не помню, когда я был здесь в последний раз, но точно знаю, что это прочное строение без значительного ущерба доживет до моего пятидесятилетия. Правда, к тому времени она будет уже заброшена, забор покосится и упадет, а замок на двери беспощадно заржавеет от долгого неупотребления. Я нередко проходил мимо нее, окидывая грустным взглядом ее проржавевшие стены и вспоминая свое светлое «СССРовское» детство.

А сейчас это детство вновь блистало передо мной своими яркими летними красками, и красный цвет Серегиной сарайки выглядел сочно и свежо, отдавая вновь обретенной новизной.

Я заглянул внутрь. Мои глаза какое-то время привыкали к полумраку помещения и поначалу я особо ничего не видел. Но даже без этого я чувствовал свежий запах сена, слышал легкий хруст сухих стеблей, ломающихся под кроличьими зубками, а также недовольное Серегино сопение. Когда наконец короткий период временной слепоты прошел, я с любопытством огляделся по сторонам.

По всей дальней стене сарайки было сделано два ряда полок, на которых стояли клетки с шевелящимися внутри серыми тушками. В левом углу на брезентовой подстилке лежала большая кипа сена. На верстаке у правой стены хранились различные инструменты, в углу расположились несколько лопат, грабли, вилы и две косы. А у левой стены был прислонен велосипед Серегиного отца.

Тем временем Серега привычным движением схватил еще одну охапку сена и затолкал ее в очередную клетку. Кролик, находящийся там, сразу приступил к еде.

— Уф! Вроде бы всё! — Серега вытер лоб и плюхнулся на кипу сена. Заложив руки за голову, он устало посмотрел на меня и спросил: — Егорка, есть десять копеек? Лимонада жуть как хочется.

Я точно уже не помнил, сколько стоил лимонад в СССР, но сдается мне, что точно не десять копеек. Если мне не изменяла память, то чуть больше двадцати.

— Не-а, — грустно мотнул я головой. — Да если бы и были, на десять копеек ничего не купишь. — И я недоверчиво усмехнулся.

— А у меня бутылка от вчерашнего лимонада припрятана. Смоем на колонке этикетку, сполоснем — и можно будет сдать, — подмигнул мне Серега. — Она ж двенадцать копеек стоит, деревня! — весело закончил он.

А ведь и точно, целых двенадцать копеек! Конечно, поменьше, чем молочная, но тем не менее. Помню, в СССР бутылки особо не били, да и целые еще поискать надо было. Это потом, после развала, нередко встречалось под ногами битое стекло, а пустая тара уж и подавно, особенно по весне после схода снега.

И кстати, бутылки из-под лимонада, в отличие от молочных, в нашем магазине принимали почти без перерывов. Видимо, из-за того, что тара по форме была одинаковая с пивными. А свободные ящики от них почти никогда не заканчивались.

— Вот бы еще одну бутылку найти, — мечтательно проговорил я, плюхаясь рядом с Серегой на кучу сена.

— Это точно, — улыбнувшись и жадно сглотнув, ответил Серега.

Мы лежали на душистом сене и смотрели в дощатый потолок. Легкий теплый ветерок задувал в приоткрытую дверь сочные запахи лета, солнечный луч скользил по стене из свежих строганных досок, а с улицы раздавался радостный птичий щебет. Я вытащил из кучи сена соломинку, обломал, засунул в рот, немного пожевал ее кончик и мечтательно прикрыл глаза.

Вот это житуха! Кто ж знал, что за такое счастье ничего не надо платить⁈ Просто бери и пользуйся! Живи! Дыши полной грудью! Какими же мы были идиотами, что не ценили это.

Помнится, когда я обзавелся вполне солидным капиталом и ездил по всяким там заграницам, дорогим курортам, базам отдыха и кемпингам, никогда, ни на одну секунду, ни на один чертов даже самый коротенький миг не чувствовал себя таким же счастливым, как тут, лежа на этом мягком, душистом сене с соломинкой в зубах и мечтая об обычной бутылке советского лимонада.

Глава 6

В сарайке, расположенной по соседству, метрах в пяти от Серегиной зазвенела отодвигаемая щеколда. Это был Виктор Степанович, отец Саньки Матвеева. Именно тот, который после моей драки с Никитиным ненадолго выглянул в подъезд.

К слову сказать, они с Серегой Сабуровым жили в соседних квартирах. Так что в нашем подъезде, впрочем, как и во многих других, можно было, не выходя на улицу, ходить друг к другу в гости, чем мы постоянно и занимались в холодное время года. Для этого не нужно было договариваться в соцсетях или созваниваться по телефону. Достаточно было спуститься на два этажа и постучать в обычную одинарную деревянную дверь или позвонить в дверной звонок. И тебя неизменно встречали с таким же радушием, как и в родном доме.