Ревизор: возвращение в СССР 46 (СИ) - Винтеркей Серж

Москва, квартира Макаровых

Первый заместитель министра иностранных дел СССР, вернувшись домой, тут же натолкнулся на внимательный взгляд сына.

Он последние несколько дней его так встречал, когда он приходил с работы. Всё ждёт, когда он своё обещание по поводу Ивлева выполнит.

Ну что же, сегодня ему есть чем отчитаться.

— Пошли, Витя, — приобнял он сына за плечи и повёл к себе в кабинет. — Выполнил я свою часть уговора нашего сегодня. Сказали мне, что у Громыко настроение очень даже неплохое. Кто-то его там в Политбюро похвалил за нашу деятельность в Организации Объединённых Наций. Вот я сразу и решил, пока ситуация такая благоприятная, пойти по поводу твоего друга Ивлева переговорить.

Честно всё ему сказал: и про наш с тобой уговор, что ты в МГИМО отправишься учиться, если я помогу, и про то, что ты знаешь, что я не могу ничего обещать — что министр всегда все важные решения лично сам принимает.

— И как он отреагировал? — с напряжённым видом спросил Витька.

— Да ты знаешь, вроде бы нормально совершенно отреагировал. И еще… Представляешь, парторг ваш в МГУ Фадеев — какой-то гнилой совершенно мужик. Прислал Громыко на Ивлева такую отвратительную характеристику — ты бы её видел…

Не люблю я таких чрезмерно угодливых. Решил он похоже, почему-то, что Громыко необъективно будет разбираться, а захочет в любом случае покарать твоего друга. Вот и наваял эту совершенно страшную бумагу. Так что я точно не зря сходил, посмотрел её, рассказал министру о том, что на самом деле твой друг отличник, и ему важнейшие дела доверяют и в ректорате, и в деканате.

Про токийскую конференцию эту рассказал, и про то, что вы с Берлинским университетом конференцию организовываете вместе с ним…

— Папа, я же не договаривался с тобой, что ты будешь меня министру расхваливать! Мы же только про Ивлева говорили, — нервно воскликнул Витька.

— Постой, сын, у нас не было уговора, что я про тебя вообще молчком молчать буду. Тем более, что я ненужное сказал? Министру как раз понравилось, что у Ивлева есть такой преданный друг, как ты, который за него горой стоит. Сказал даже, что значит Павел Ивлев как человек чего-то стоит, раз у него есть такие друзья.

Отец сохранил серьёзное выражение лица, глядя на Витьку. Хотя видно было, что сказанное министром ему очень понравилось, и Макарова-старшего это умилило. Вон даже как плечи расправил — приятно ему быть надёжным другом для Ивлева.

«Эх, хорошего парня я всё-таки вырастил. Жаль, что вообще это недопонимание между нами возникло по поводу дальнейшей учёбы после школы», — подумал он. — «Слишком сильно я тогда на него давил»… — подумал замминистра.

— Тем более, рассказывая о тебе, я же и Ивлева тем самым выгодно подсвечивал. — продолжил рассказ он. — Рассказал вот о том, сколько ты денег зарабатываешь в своём стройотряде, и тут же пояснил министру, что идея этого постоянно действующего стройотряда твоему Ивлеву принадлежит, и он же его и организовал первый раз.

Не забывай, что министр-то наш из сельской местности вышел. Он очень уважает тех, кто руками может работать, и не брезгует это делать, живя в столице…

— Значит, папа, ты считаешь, что Громыко не будет теперь свирепствовать по поводу Ивлева?

— Ну, в целом, сын, у меня лично создалось именно такое впечатление. Ты бы видел, с какой брезгливостью он бросил на стол эту фальшивую характеристику, которую из МГУ прислали. Вот тебе, кстати, и дополнительный повод переводиться в МГИМО. У нас, в МГИМО, парторг нормальный, головой тебе отвечаю. Ему никогда бы в голову не пришло бы вот так вот подлизываться к руководству страны. Фронтовик, вся грудь в орденах и медалях боевых. В МГИМО с этой точки зрения гораздо более здоровая атмосфера, чем в МГУ.

— Да ладно, пап, не надо меня дополнительно уговаривать. Я дал слово, я его держать буду. Договорились мы, что я в МГИМО перевожусь, значит, перевожусь, капризничать уже не буду, как маленький мальчик.

Макаров все же чего-то подобного немного опасался, поэтому внутренне с облегчением выдохнул, но внешне его лицо оставалось таким же невозмутимым, как и до того, когда он продолжил:

— Да, сын, вот теперь мы подходим к самому для меня лично главному. По твоему переводу в МГИМО с ректором я уже переговорил, у нас с ним только один вопрос невыясненным остался, который нам сейчас с тобой решить нужно.

Первый язык у тебя будет английский. Естественно, что менять мы уже его не будем на втором курсе. Это уже несерьёзно. Твои сокурсники в любом случае уже и по английскому языку продвинулись дальше, чем ты. Тут тебе в помощь только те его знания, которые ты получил, когда мы с тобой в англоязычных странах жили, они тебе ой как полезны будут на занятиях. Думаю, они тебя сильно выручат.

А вот по второму языку нам надо сегодня же определиться.

Тем более что и министр фактически мою затею одобрил, так что я успокою ректора, что и на самом верху тоже никаких возражений точно не будет по поводу твоего неожиданного перевода в середине осеннего семестра.

Сам же знаешь, как оно бывает. Завистников у всех полно, и у меня тоже. Ректору так намного спокойнее будет.

Так вот, по поводу второго языка… Что скажешь по поводу французского? Язык ООН, все же. Сложный, правда, но для работы в международных организациях самое то.

Если по этому профилю после окончания МГИМО пойдёшь работать, то скажу тебе как новичку в наших делах, что у нас в МИД работа в международных организациях очень высоко котируется.

— Нет, папа, точно не французский, — решительно сказал Витька. — Мы с Павлом Ивлевым как-то беседовали на эту тему. Он сказал, что в XXI веке от нынешнего влияния Франции практически ничего не останется. Значит, только разве что для международных организаций знание французского мне и сможет пригодиться. А вот Китай, по его уверениям, вверх попрёт как ненормальный. Так что, может быть, мне китайский взять?

— Ты Ивлеву своему посоветуй, чтобы он только с самыми хорошими друзьями обсуждал то, что Китай вверх попрёт как ненормальный. — покачал головой Макаров-старший неодобрительно. — Сам знаешь, какие у нас сейчас с Китаем отношения. Сочтут ещё за китайскую пропаганду. А снова я к Громыко по поводу твоего друга уже не побегу… Тем более это уже не по нашему ведомству будет идти, а куда как хуже…

— Так Ивлев и не говорил это кому попало. Мы тогда за столом сидели только с ним, с Машей и его женой, и он тоже, кстати, как и ты, почти слово в слово сказал, что сейчас с Китаем отношения плохие, поэтому трепаться об этом не стоит, но именно у Китая в будущем самые грандиозные перспективы. Он еще по экономике американцев за пояс заткнет… Мол, в XXI веке китайцы очень сильно изменят мир.

— Китайскому языку, конечно, тебя у нас научат, тем более слух у тебя музыкальный, а это чуть ли не главное, — задумчиво сказал отец, — но сам понимаешь, пока отношения у нас с Китаем будут такие же напряжённые, тебе разве что в посольстве СССР в Китае язык этот пригодится. Или твой Ивлев сказал тебе, и когда у нас отношения с Китаем улучшатся так, что этот язык для тебя большую пользу сможет принести?

— Ты знаешь, да, сказал, — к удивлению Макарова-старшего кивнул сын головой, — сказал, что лет через пятнадцать отношения с ним нормализуются и станут вполне себе рабочими. А существенное улучшение начнётся уже через несколько лет, сразу после смерти Мао Цзэдуна. Ивлев уверен, что такого одиозного деятеля в Китае не будет ещё очень долго, потому что китайские элиты осторожные и очень сильно напугались тем зверствам, которые он творил среди них.

Так что теперь они после диктатора Мао будут одного за другим выбирать очень вменяемых и осторожных людей, которые ничего подобного тому, что позволял себе Мао Цзэдун, в том числе и в отношениях с Советским Союзом, творить уже не будут.

Говорил он ещё что-то про тысячелетние традиции китайской управленческой культуры, которые делают такой подход неизбежным после смерти Мао Цзэдуна… Собственно говоря, именно после этого разговора я китайским языком серьёзно заинтересовался.