Воин-Врач VII (СИ) - Дмитриев Олег

— Да кто ж знал-то тогда, — вздохнул Всеслав.

— Это да. Но теперь знаем. Когда малый бочонок громовика в котёл с их бесовскми варевом попадает — на перестрел вокруг всё вспыхивает, больше даже. Вода, говорят, горела. Те, кто кожаными вёдрами пробовал на соседних дромонах долетевшие горящие капли тушить, только хуже делал — сильнее вспыхивало.

— И чего, впрямь всех до единого острогАми? — уточнил великий князь.

— Вот ещё, валандаться там с ними, — отмахнулся Рысь. — Выловили десятка два-три, чтоб поговорить душевно, узнать, кто такой умный там у них догадался на сына твоего охоту устроить… Рыбалку, то есть. А остальные там так и купались, когда лодьи наши ушли. До берега-то, говорят, сотни три саженей было. Может, и доплыл кто даже.

— И чего наговорили душевно?

— А вот тут странное дело, Слав, — стал серьёзным воевода. Подобрался и Чародей.

— Собирали корабли, гребцов и воинов не ромеи. Напасть на наших велели два известных тамошних полководца. Старшие над отрядами норманнов на службе у Романа Диогена.

Глава 5

Готовность номер один

Эта новость удивила. Нет, то, что в войсках Византии служили все, кому не лень, было известно давно. Там встречались и варяги, и мавры, и даже китайцы, говорят, были. Норманны, лихие воины, да к тому же единоверцы, быстро выбивались в первые в ромейской армии. А вот то, что напасть они решили именно на караван Глеба, и имели абсолютно все шансы на победу, настораживало. Против полусотни дромонов наши лодьи, грузовые в основном, точно не плясали. И если бы не миномёты — страшно было и представить, что случилось бы в устье Дуная.

Гнат рассказал, что от Романа Диогена и его сиятельной супруги никаких новостей не поступало, ни по официальным каналам, ни по другим, негласным. После того, как в Киеве пропал бесследно митрополит Георгий, на третий или четвёртый месяц прибыл в город торговый санный поезд по крепкому уже Днепровскому льду. И с ним — пожилой монах с усталыми больными глазами. Видимо, отправили того, кого было не жалко. Он назвался Гавриилом, представившись, как положено, отцу Ивану в Софии Киевской, куда пришёл с дороги помолиться. Они нашли общих знакомых в том горном монастыре, где подвизался до возвращения на Русь будущий патриарх. И после того разговора оба пришли ко Всеславу. Так появилось на Руси официальное новое посольство или консульство Восточной Римской империи, Византии. Чем отличались консульство от посольства, я точно не помнил, а великий князь не знал, поэтому к терминологии и названию решили не придираться. А Гавриил время от времени приносил новости из Царьграда, что доставляли ему торговцы с далёкой Родины. Интриг не плёл, народ не смущал, службы посещал исправно и молился на русском, как и все прочие прихожане. Именно через него пришли сведения о том, что императорская семья глубоко обеспокоена несогласованным летним визитом русских к юго-западным границам Византии, который анонсировал во Владимире-Волынском Чародей. Рысь исплевался весь, слушая тихую речь монаха и уверял, что Феофанию, княгиню Волынскую, надо срочно отправлять в монастырь на каком-нибудь из островов, чтоб неповадно было больше такими новостями с ромейской роднёй делиться. Всеслав же друга успокоил, убедив, что один известный шпион гораздо лучше нескольких новых, которых греки обязательно пришлют, и совсем не обязательно, что новенькие окажутся такими, как монах Гавриил. Который при том разговоре присутствовал и лицо имел скорбное и смиренное. Вероятно, считая, что после такой дискуссии тоже отправится на далёкий пустынный остров. Если очень повезёт. Но Чародей успокоил и его, сказав, что дипломатической работой и тщательно хранимым нейтралитетом священника вполне удовлетворён. Намекнув также, что совсем не расстроится, если при составлении очередного донесения руководству Гавриил про волынскую княгиню вдруг забудет упомянуть. Хорошая память иногда сильно вредит здоровью. Бывает, что и непоправимо. Монах понимающе прикрыл глаза. Чего уж он сообщал в свой центр, и что сообщил в тот раз, мы не знали. Потому что у Гнатовых был прямой и чёткий запрет на любые действия, которые можно было бы расценить как угрозу или иное воздействие на дипломатических представителей. Пару раз даже забавно выходило, когда монахов на порогах или лесных стоянках пытались пощупать за мешки и лица группы неизвестных. Ставшие известными и внёсшие собой ощутимый вклад в дело борьбы с преступностью на русских землях.

Рысь тогда мялся, как девка на выданье, но всё же честно признался, что нападение на место стоянки торговцев, с которыми шла в Константинополь и Гаврилова тайная грамотка, было пресечено негласным конвоем из десятка сопровождавших нетопырей. Десятник принял решение разбоя не допустить в целях сохранения нейтралитета между державами и ибо потому что. Да, поговорка прижилась крепко и в докладах фигурировала частенько. Воевода и его сотрудники выразили неискреннее раскаяние и готовность принять наказание по заслугам. Приняли княжий смех и поощрение за доблестную службу. Которую и продолжили нести дальше так же честно и исправно. И с Гавриилом после тех случаев разговоры пошли более открытые. Ну, в понятных пределах, конечно. Полностью и безоговорочно доверять шпиону никто не собирался. Как и всегда в вопросах, затрагивающих безопасность государств, было много, очень много нюансов, подводных камней, несколько уровней двойного и тройного дна, учитывать которые было задачей невообразимо сложной. Особенно от того, что решали её стороны по-разному, пытаясь прийти к разным ответам.

Внешняя политика, куда скромно и деликатно, по-Чародейски, влез князь-оборотень, едва выбравшись из подземной темницы, трещала по швам. На глазах меняясь и перекраиваясь, становясь более похожей на рубаху, чем на тогу или хитон. Хотя, скорее даже на кольчугу, звенья которой цепко держались одно за другое, останавливая сабли, копья, мечи и стрелы. И кольчужка та становилась всё больше. Что никак не могло порадовать привыкших к шёлку и бархату, к тонким винам, к богатым подношениям из подконтрольных диких краёв. Которых тоже становилось всё меньше. Ясно было, что прежние хозяева этого ателье так этого не оставят.

Мне тогда пришёл на память старый анекдот про закройщика, когда к известному портному ввалился главный в городе бандит, жалуясь на работу:

— Ты гляди, чего твои убогие сделали! Это чего, штаны⁈ Ремень считай подмышками!

Старый еврей посмотрел на оригинальное решение сквозь круглые очки, тяжело вздохнул, и крикнул в сумрак ателье высоким надтреснутым голосом:

— Зовите Крутых! Будем опускать!

Бандит вырвал из кобуры ТТ и заорал, размахивая им:

— Ты охренел, пархатый⁈ В этом городе круче меня и моей братвы нет никого!

Старик поморщился печально, отодвигая ствол от длинного носа:

— Молодой человек, не делайте себе нервы. Соломон Израилевич Крутых — наш лучший закройщик. Опускать будем талию.

Всеслав хмыкнул, привычно моментально найдя в моих воспоминаниях картины и описания неизвестных слов. И очень внимательно посмотрел тогда на Абрама, что говорил о чем-то неслышно с вновь прибывшим Моисеем. Мы стояли, облокотясь на перила гульбища, а иудеи сидели на лавочке возле лазарета, куда зашла Фира, жена старого торговца. Антоний через Феодосия снабжал её и ещё пару десятков болящих каплями от сердца. Мойша слушал его внимательно, только что рот не разинув, иногда кивая.

— Ладно, — помолчав, положил ладони на стол великий князь, дослушав всё, что сумели нарыть Гнатовы, Ставровы и Шарукановы люди. А ещё их коллеги из Югославии и из Венгрии. — Пока будем считать, что задумка изловить или погубить Глеба и впрямь шла не от ромеев. Сделаем вид, что поверили тому, что это норманны осердились шибко на то, что Вильгельм отвоевался.

— Так спустим? — сузил глаза Рысь.

— Ещё чего не хватало. Сам же знаешь, как оно бывает. Только начни спуску давать, только намекни на слабину́ — враз на загривок сядут да погонять начнут, — покачал головой Чародей. — Поэтому погонять будем сами. Сообрази завтра сбор здесь. Чтоб Ставр с отцами был непременно. С ними пусть Абрам с Моисеем придут. Не сразу, обождут чуть, позовём в свой черёд, но чтоб были тоже. И Звона с Шилом. В городе они?