Инженер Петра Великого 5 (СИ) - Гросов Виктор

Два дня мы бились над этой задачей. Два дня грохотал молот, превратив кузню в филиал преисподней. Мы перепробовали с десяток разных способов: меняли количество слоев, температуру нагрева, силу удара, но результат удручал своей нестабильностью. Из десяти заготовок в лучшем случае одна получалась близкой к тому, что нам было нужно. Остальные либо трескались при закалке, либо оказывались слишком мягкими.

— Не то… — на исходе второго дня мрачно констатировал Нартов, разглядывая очередной испорченный брусок. На его поверхности темнели пятна непровара. — Мы не контролируем процесс. Каждый раз выходит по-разному. Для штучной сабли — сойдет, но для тысячи одинаковых стволов… это не годится. Мы разоримся на угле и железе.

Слова Магницкого, подкрепленные столбцами цифр в журнале, были приговором: девяносто процентов брака. Не просто тупик — финансовая пропасть.

Вымотанные и злые, мы вернулись в лабораторию. На столе высилась гора искореженного металла — наглядный результат наших двухдневных мучений, о который вдребезги разбилась моя гениальная догадка.

— Мы бьемся лбом о стену, — глухо сказал я, опустившись за стол. — Пытаемся решить проблему механически. А что, если… что, если проблема не в способе, а в самом материале?

Я шагнул к шкафу с образцами трофейных руд и выложил на стол несколько камней с фиолетовыми прожилками.

— Шведские стволы, которые мы захватили, не такие хрупкие. Сделаны они из данеморской руды, а в ней есть вот эти странные, фиолетовые вкрапления, которых нет в нашей. Что, если именно эта «грязь» и дает нужный эффект? Понятия не имею, что это, но оно явно меняет свойства железа.

Магницкий взял один из камней, поднес к глазам, потер пальцем фиолетовую жилку.

— Примесь… — задумчиво произнес он. — Вся наша металлургия построена на избавлении от примесей, на получении чистейшего железа. А вы, Петр Алексеич, предлагаете его намеренно… загрязнять? Это же… против всех правил! Против всего, чему вы сами учили.

— А что, если в этом есть смысл? — задумчиво протянул я. — Давайте попробуем. Не будем смешивать руду. Растолчем в пыль именно эти фиолетовые прожилки и добавим их в наш чистейший расплав. Посмотрим, что выйдет.

Нартов, до этого молчавший, с сомнением покачал головой.

— Опять наугад? Как с дамаском этим?

— Не совсем. — Я взял лист бумаги. — На этот раз мы будем действовать как ученые. Проведем серию опытов: десять плавок. В первую добавим одну долю этого порошка на тысячу долей расплава. Во вторую — две. В третью — три. И так далее. Каждую заготовку испытаем. Никакого гадания. Только измерения и записи. На вас, Леонтий Филиппович, вся надежда, на ваши точные расчеты и педантичность. Мы должны найти ту самую «золотую середину», если она вообще существует.

Идея пришлась по душе. В глазах Магницкого вспыхнул азарт исследователя, а Нартов, кажется, обрел почву под ногами, увидев в этом понятную ему инженерную логику.

Следующие три дня наша малая плавильная печь не остывала. Методично, шаг за шагом, мы проводили плавку за плавкой. Первые образцы почти не изменили своих свойств. Четвертый и пятый стали заметно пластичнее. Но седьмой образец, с семью долями «присадки», после закалки от удара разлетелся на мелкие осколки — оказался еще более хрупким, чем исходный материал.

— Вот оно! — воскликнул Магницкий, делая пометку в своем журнале. — Есть предел! После определенной концентрации эта «примесь» начинает работать во вред! Значит, оптимальное значение где-то между пятью и шестью долями!

Для чистоты эксперимента мы провели контрольную плавку, взяв среднее значение — пять с половиной долей. Отлитый из этого сплава брусок после закалки и испытаний показал именно те свойства, которые были нам нужны. Он получился твердым, но упругим и при максимальной нагрузке не трескался, а гнулся.

Мы смотрели на этот невзрачный кусок металла, и тишина в лаборатории, казалось, звенела от напряжения. Осознание масштаба случившегося приходило медленно. Пять дней проб, ошибок, гора брака — и вот она, в наших руках, технология, выводящая всю нашу затею из тупика.

— Этой руды у нас кот наплакал, — трезво заметил Нартов, возвращая нас с небес на землю. — На тысячу стволов может хватит, а дальше что?

— А дальше, Андрей, мы будем искать такую руду у себя, — ответил я. — Отправлю геологов на Урал, в Карелию. Теперь мы знаем, что искать. А пока у нас есть ровно столько этого фиолетового порошка, чтобы выполнить приказ Государя. Мы победили. Мы нашли нашу легированную сталь.

Поиски и налаживание добычи нужной руды — дело месяцев, а то и лет, а царь ждал винтовки к весне. Мой триумф над сталью был стратегическим, но сейчас требовалась победа тактическая, здесь и сейчас. Проблема качества, пусть и решаемая в перспективе, отступила на второй план перед гигантской проблемой количества.

Мгновенно изменить состав металла для всей партии мы не могли, но изменить сам подход к производству — вполне. Запершись в конторе на целые сутки, окруженный чертежами сборочных цехов и отчетами мастеров, я искал выход. Игнатовское уже работало по-новому: унифицированные детали, взаимозаменяемость, разделение труда. Но это были лишь зачатки. Требовался прыжок.

Решение, пришедшее ко мне, было до гениальности простым. Весь сложный процесс сборки винтовки СМ-1 я расчленил на десятки простейших, элементарных операций (и ведь такое уже работало, правда, не в таком масштабе). Не «изготовить и подогнать затвор», а: «просверлить отверстие А», «нарезать резьбу Б», «вставить шпильку В». И так по каждому узлу. Задачи разбились на еще большие подзадачи.

На следующий день, собрав всех мастеров в главном сборочном цеху, я выступил с короткой и прямой речью.

— Господа, — объявил я, стоя на импровизированной трибуне из ящиков. — Мы в цейтноте. Государь требует оружие, и мы дадим ему это оружие. С сегодняшнего дня вся работа перестраивается.

Развернутый мной огромный рисунок явил мастерам новую схему цеха, начертанную Нартовым за ночь. Перед ними был уже живой, дышащий организм: длинные верстаки, выстроенные в одну непрерывную линию.

— Каждый из вас — лучший в своем деле, — продолжил я, обводя взглядом их сосредоточенные лица. — И мы используем ваше мастерство максимально эффективно. Ты, Афанасий, лучший по замкам. Стало быть, будешь заниматься только ими. Но не всей сборкой, а самой ответственной операцией — установкой и отладкой боевой пружины. Ты, Никифор, лучше всех работаешь с деревом. Твоя задача — финишная подгонка ложа к ствольной коробке. И так — каждый. Всю сборку мы разбиваем на тридцать отдельных постов. Каждый пост — одна операция. Ваша задача: выполнить ее безупречно и передать деталь дальше.

Ропота не последовало. Эти люди прошли со мной огонь и воду и видели, как работают мои идеи. Они доверяли мне. Их молчание было выражением предельной концентрации. Они понимали, что настал момент, когда от их слаженной работы зависит исход войны. И это далеко не пафосное изречение, ведь так и было на самом деле.

Первые дни обернулись производственным адом. Теория на бумаге — одно, практика — совсем другое. Тут же вылезли «узкие места»: пост, где нарезали резьбу на ствольной коробке, захлебывался, и вся линия за ним простаивала; у сборщиков прикладов то и дело кончались винты. Проводя круглые сутки в цеху, мы с Нартовым на ходу перестраивали схему, перебрасывали людей, организовывали промежуточные склады. Мы были диспетчерами, пытающиеся заставить этот огромный, сложный механизм работать как единое целое.

Через неделю мучительной отладки ритм начал выравниваться. Движение по линии стало непрерывным и плавным. Детали, словно река, текли от одного поста к другому, на каждом этапе обрастая новыми элементами, и в конце этого потока рождалась готовая винтовка. Мы вышли на невиданную производительность — до сорока штук в день. Победа организации и системы.

Однако, решив проблему скорости, я так и не решил главную. Стволы. Пока не налажено производство легированной стали, приходилось использовать ту, что была — хрупкую, перекаленную. Нужно было найти способ снизить пиковое давление в стволе в момент выстрела, не меняя сам патрон. Решение я нашел на стыке баллистики и механики.