Товарищ мэр (СИ) - Муха Руслан

Я молчал, думая про себя, как же всё просто у этих «буржуев». В моё время такими подачками проступки не замаливали. Вылетел бы из кресла со свистом.

— И ещё, Женя, — продолжил Князев, снова становясь серьёзным. — Ещё один такой косяк, и ты свободен. Там вон твой зам, Гринько или Гунько, стелется половиком и в затылок тебе дышит. Мне вчера не посчастливилось с ним беседовать. Таких жополизов ещё поискать. Ты с ним поосторожнее, он явно тебя подсиживает. Но он кто? Выскочка и хрен с горы, непонятно откуда взявшийся. А ты сын уважаемого человека. Не срами имя отца, докажи делом, что достоин его памяти. А нет, поставлю на твоё место этого подхалима, он уж точно из кожи вон вылезет…

— Разберусь, — сдержанно ответил я.

А что тут ещё скажешь? Негодование Князева мне понятно. Мне и самому поведение Марочкина не по душе. Если б мог, отвесил бы ему парочку отеческих подзатыльников.

Князев снова тяжело вздохнул, затем сказал:

— Разбирайся, и жду тебя через две недели на совещании с главами муниципалитетов. — И, сказав это, он повесил трубку.

Кристина всё ещё продолжала напряжённо смотреть на меня.

— Как всё прошло? — спросила она, как только мы встретились взглядами.

— Нормально, — задумчиво протянул я.

— Вас не отправят в отставку? — Кристина нахмурилась, нервно поправила ремешок от сумочки на плече.

— Да кто ж меня отправит, я же памятник, — усмехнулся я.

Кристина в недоумении моргнула. Кино, что ли, не смотрит современная молодежь?

В этот момент тяжелая дубовая входная дверь в бронзовой фурнитуре распахнулась, пахнув на нас запахом свежеиспеченного хлеба и домашней стряпни.

На пороге возникла женщина лет шестидесяти, растерянно теребящая края фартука. Невысокая, полноватая, с мягкими чертами доброго лица; седые волосы, убранные в аккуратный пучок. Простенькое платье в мелкий горошек, поверх которого белоснежный фартук.

— Евгеша! Родной вы мой! Живехонький! — женщина шагнула ко мне, всем своим существом выражая порыв обнять, но вдруг застыла, смущенно теребя в руках края фартука. Она покосилась на Кристину, видимо, сочла, что при моих подчиненных такие эмоции будут неуместны.

Но чувства, видимо, все же пересилили, в ее глазах заблестели слезы, и женщина вдруг запричитала:

— Я же места себе не находила! Как узнала, что за горе приключилось… Ой, батюшки! И Генка ничего толком не говорит, и все молчат… А мне-то что думать? Всю ночь как на иголках, а утром Кристиночка говорит, домой едете. А какой едете, что там с вами, молчат все, как воды в рот набрали! Ой, да что это я, старая дура⁈ — вдруг резко успокоилась она, снова всплеснула руками и расплылась в добродушной, сияющей улыбке. — Заходите же, заходите, голубчики! Я тут и бульончик вам диетический на куриной грудке сварила, чаю сейчас заварю…

— Это ваша дом работница, — шепнул мне Кристина, — Галина Степановна.

Галина же тем временем засуетилась, пропуская нас в холл, и я, наконец, смог войти в дом и осмотреться.

Мой взгляд скользнул по интерьеру, и я чуть не присвистнул. Твою ж дивизию! Красота-лепота…

Холл напоминал музей, а никак не дом. Гладкий, холодный мрамор пола, отполированные до зеркального блеска дубовые панели на стенах, широкая парадная лестница, спиралью уходящая вверх. Стены украшали картины в массивных золоченых рамах. Чуть подальше громадные кресла и диван из темной кожи с фигурными ножками. Там же стеклянный журнальный стол. Напротив огромный во всю стену телевизор.

И все это венчала чудовищных размеров хрустальная люстра, слепящая десятками лампочек. Одну эту безвкусную махину, наверное, можно было бы продать и обменять на что-нибудь куда более полезное. И на кой-черт одному человеку это все?

В мое время такое богатство мы даже представить не могли. Оно и понятно, ведь такое не нажить честным трудом. Аж злость взяла. В городе детсады закрывают, а у этого прохвоста дворец. Продать бы по-хорошему это все к чертовой матери и вернуть деньги народу!

— Евгений Михайлович, вы, наверное, голодны? — в голосе Галины послышалась трогательная, почти материнская надежда.

— От бульона не откажусь, — согласился я. — Где здесь кухня?

На лице Галины застыло недоумение.

— Да там же, где и обычно… — растерянно пробормотала она, удивленно округлив глаза.

— Она не в курсе? — не столько спросил, сколько резюмировал я и перевел взгляд на Кристину.

— Галина Степановна, — деликатно обратилась к ней Кристина, — у Евгения Михайловича временные провалы в памяти. Последствия аварии.

Галина в ужасе замерла на месте. Ее добродушное лицо вытянулось, побледнело.

— Провалы в памяти? — растерянно прошептала она. — Так это что же получается, Евгеша? Вы меня не узнаете? Батюшки-и-и!

Она схватилась за голову и явно собралась вот-вот вновь разрыдаться.

— Не стоит так переживать, Галочка, — поспешил я ее успокоить, подошел, погладил по плечу. — Это временное явление. Доктор заверил, что скоро память вернется.

— Вы меня Галочкой никогда не называли, — даже как-то обидевшись, закачала она головой, выпучив на меня глаза. — А я-то думаю, что у вас взгляд какой-то не такой, чужой что ли.

— Галина Степановна, — вмешалась в разговор Кристина. — Ситуация так сложилась, что Евгению Михайловичу нужна поддержка и наша всеобщая помощь. И лишний стресс ему сейчас только помешает. Мы ведь можем рассчитывать на вас?

— Конечно-конечно, я всё понимаю, — с готовностью закивала Галина.

— И ещё, это должно остаться строго между нами, — Кристина произнесла эти слова тихо, но твердо. — Ни слова никому. Ни подругам, ни соседкам, ни родне. Вы же понимаете всю серьезность ситуации? Если информация просочится, это будет стоить Евгению Михайловичу и карьеры, и репутации.

— Разумеется, что ж я, дура что ли, трепаться? — Галина даже подпрыгнула от возмущения, а затем сочувствующе посмотрела на меня и вновь запричитала: — Я ведь тут уже пятнадцать лет как работаю. А как мать его сбежала в Испанию, так я же с Евгешой нянчилась, занималась. Михаил, упокой его душу, господи, все на работе да на работе. Евгеша, он же мне как сын родной. Как же я его так подставить-то?

Она вдруг решительно расправила плечи и заявила:

— Будем выхаживать, будем помогать вспомнить. А сейчас давайте-ка на кухню, пока бульон свежий да горячий.

Галина схватила меня под руку и потащила через холл, бросив через плечо:

— А вы, Кристиночка, есть будете?

— О, нет, спасибо, я не голодна, — вежливо улыбнулась та. — Но от крепкого кофе не отказалась бы.

— Так я сейчас, милая, сейчас! — обрадовалась Галя, словно гостья просила не кофе, а сделала ей личный комплимент. — У меня как раз свежемолотый есть.

На кухне, несмотря на её размеры и оснащённость диковинной техникой, пахло так, как должно пахнуть на любой нормальной кухне: бульоном, свежим хлебом и чем-то домашним, уютным. Галина Степановна принялась хлопотать с ловкостью фокусника, управляясь с неведомой техникой.

Я смотрел на это, как на сеанс магии. Какая-то блестящая коробка с подсвеченными кнопками вдруг зашипела и выдала струйку чёрной жидкости, видимо, кофе, судя по запаху. Рядом на столе стояла другая махина со стеклянной дверцей, внутри которой вдруг закрутилась тарелка.

Кухня оказалась огромной, стерильно-блестящей с гранитными столешницами, плитой с двумя духовками и стеной из глянцевых шкафов. Но среди этой холодной роскоши Галина Степановна сумела создать уют: на массивном кухонном острове стояла скромная кастрюлька с бульоном, рядом лежали домашние сухарики и пучок свежей зелени.

— Думаю, что время не стоит зря терять, — сказал я, с некоторым усилием взбираясь на высокий стул без спинки у столешницы. Такие стулья я раньше видел только в гостиничных барах. — Мне бы неплохо прояснить кое-какие моменты.

— Разумеется, — кивнула Кристина, изящно присев на краешек стула, оставив между нами один стул пустовать. Видимо, намеренно создавая дистанцию.