Драйвер (СИ) - Север Олег

В дверь тихо постучали. Этторе вернулся с готовыми посланиями. Танкред бегло просмотрел их, удовлетворенно кивнул и поставил свою печать. "Отправь их немедленно, Этторе, и позаботься о надежных гонцах. Весть должна дойти быстро и без искажений." Секретарь вновь поклонился и скрылся, оставив Танкреда наедине с его мыслями и планами.

Он смотрел на карту, представляя себе будущее своей Ифрикии – сильной, процветающей, независимой. Государства, где смешались бы культуры и народы, где торговля и ремесла процветали бы, а война служила лишь средством защиты. Он верил, что сможет воплотить эту мечту в реальность. Он был Танкред, король Ифрикии, и он был готов к борьбе.

Июль, 1188 года

Вальдемар Книжник

Солнце, словно раненый зверь, истекало кровью на горизонте, заливая небеса багряным золотом предзакатного пожара. Ветер, пропитанный йодистой солью и терпким ароматом диких трав, доносил издалека приглушенное бормотание моря. На вершине сторожевой башни, словно древний каменный страж, застыл Бьярн, седовласый ветеран, чьи глаза, несмотря на прожитые годы, сохранили соколиную зоркость. Именно он первым выхватил из морской дали силуэты возвращающихся кораблей.

– Корабли! Корабли идут домой! – проревел он, и его голос, усиленный ветром, пронесся над крепостными стенами, словно раскат запоздалого грома.

Весть о возвращении юного конунга молнией облетела столицу. Женщины, позабыв о домашних хлопотах, с развевающимися подолами бросились к берегу. Дети, оглашая окрестности радостными криками, вихрем неслись впереди, показывая пальцами на едва различимые точки вдали. Старики, опираясь на резные посохи, степенно следовали за ними, в их усталых глазах теплилась робкая надежда и долгожданное облегчение.

И вот, словно из чрева морского чудовища, из-за скалистого мыса выползли паруса. Не один и не два – целая флотилия, несколько дюжин лангскипов (длинный корабль), словно гордые лебеди, рассекали пенные волны. На пурпурных парусах, налитых ветром, гордо реял стяг Вальдемара Молодого – черный ворон, зловещая птица войны, на алом поле.

На носу флагманского корабля, словно вылитый из бронзы, стоял сам конунг. Едва восемнадцать зим отсчитала его жизнь, но имя его уже гремело в сагах. Светлые волосы, словно пряди лунного света, развевались на ветру, а глаза, цвета зимнего штормового моря, искрились жаждой победы. На плечах его поблескивала кольчуга, выкованная лучшими кузнецами далекой Норвегии. В руке он сжимал боевой топор, чье отполированное лезвие, казалось, впитало в себя отблески заходящего солнца.

Чем ближе подходили корабли, тем отчетливее становился шум: боевые клики, грубые песни викингов, лязг оружия, сливающиеся в единый победный гул.

И вот, корабли коснулись берега. Вальдемар, словно дикий барс, спрыгнул на родную землю, твердо ступив на песок. Его встретил взрыв ликующих криков, оглушительные возгласы приветствия, слившиеся в единый рев восторга. Первой к нему бросилась его мать, королева София. Она заключила сына в объятия, чувствуя, как сильно он возмужал и окреп за время похода.

– Добро пожаловать домой, сын мой! – прошептала она, с трудом сдерживая слезы радости, готовые хлынуть потоком.

За королевой к Вальдемару подошел его старший брат, король Кнуд. Лицо его, обычно суровое, расплылось в искренней улыбке при виде младшего брата.

– Ты вернулся с честью, брат. Твои подвиги будут жить в веках, воспеваться скальдами в сагах! – сказал он, по-братски похлопав молодого конунга по плечу.

И вот, начался парад несметных трофеев. Рабы, закованные в цепи, серебро, сверкающее лунным светом, золото, ослепляющее своим блеском, драгоценные камни, переливающиеся всеми цветами радуги – всего было в таком изобилии, что казалось, не хватит и целой жизни, чтобы пересчитать. Бонды, разинув рты, дивились невиданному богатству, а воины, расправляя плечи, гордо осознавали свою причастность к этой великой победе.

Вальдемар взобрался на импровизированный помост из четырех сведённых вместе щитов, возвышаясь над ликующей толпой. Он поднял боевой топор над головой, и его голос, словно раскат грома, пронесся над портом:

– Воины! Мы вернулись домой с богатой добычей! Мы заслужили это своим мужеством и отвагой! Мы возвеличили имя нашего племени! Да здравствует наша победа!

Его слова были встречены оглушительным ревом, многократно отраженным от скал, эхом, прокатившимся по порту, словно клятвой верности и преданности своему конунгу, успевшему среди них получить прозвище - Книжник. Сам Валдемар не возражал, какие его годы будут ещё битвы, подвиги и новые прозвища.

Праздник победы длился всю ночь. Медовуха лилась рекой, а жареное мясо едва успевало поспевать на вертелах. Вальдемар, несмотря на усталость после похода, старался уделить внимание каждому: и бравым воинам, и простым горожанам, разделяя с ними радость победы.

Ночью, когда пиршество достигло своего апогея, Вальдемар смог покинуть пир и отправиться в свои покои. Его мать, королева София, последовала за ним. Она села рядом с сыном, наблюдая за ним с материнской заботой.

– Ты устал, сын мой, – промолвила она, – Но я вижу в твоих глазах не только усталость, но и тревогу. Что гложет твою душу? Вальдемар вздохнул, откинувшись на мягкие подушки. – Я рад победе, мать, но я вижу, как она далась нам. Слишком много крови пролито, слишком много жизней потеряно. Я боюсь, что слава и богатство ослепят народ, и они забудут о настоящей цене мира и благополучия.

Королева София взяла руку сына в свою и ласково сжала ее. – Не все измеряется золотом и славой, сын мой. Самое главное – это память о тех, кто отдал свою жизнь за нас. Ты должен помнить об этом, и помогать старшему брату вести свой народ к мудрости и справедливости.

Июль, 1188 года

Генрих II

Чёрная полоса, казалось, навеки сковала его жизнь. То ли проклятье тяготело над ним, то ли правы были священники, и это – кара за тяжкие прегрешения. Король Генрих поежился. Даже летний зной не мог согреть костей в этом проклятом замке.

Сначала смерть Генриха Молодого, первенца, надежды престола. Затем – раздор с Ричардом, наследником, которому более подошло бы прозвище «Ослиная башка», нежели «Львиное Сердце». Когда, наконец, удалось договориться с Филиппом Августом и скрепить Нонанкурский мирный договор под сенью вековых дубов, Генрих возлагал на него столько надежд, мечтая о тихой старости. Но этот упрямец, словно оглохнув к доводам рассудка, видел лишь пламя войны, жажду славы и новых земель. Мирный договор для него – грязная тряпка, брошенная к ногам чести. Он продолжал войну, словно одержимый безумец, игнорируя мольбы отца.

Земли пылали, кровь лилась рекой. Европа затаила дыхание, наблюдая за разгорающимся конфликтом.

Генрих чувствовал, как жизнь неумолимо покидает его. Болезнь, словно крадущаяся тень, впилась в его плоть, высасывая волю и окрашивая мир в серые тона. Лекари, окружив ложе короля, лишь бессильно заламывали руки, их клятвы в верности звучали горькой насмешкой перед лицом неумолимой судьбы. Пламя души Генриха меркло, словно свеча на ветру, а в глазах гас последний отблеск былой силы.

Но терзала короля не столько боль телесная, сколько предчувствие грядущей беды, нависшей над королевством, словно грозовая туча. Ричард, ослепленный гордыней и снедаемый жаждой власти, безудержно гнал страну к пропасти. Дипломатия для него – пустой звук, компромисс – признак слабости. В его взоре пылал лишь неугасимый огонь войны, а сердце было чуждо милосердию и разуму. Он, аквитанец до мозга костей, презирал английский язык и не утруждал себя его изучением. Английская корона виделась ему лишь блестящим трофеем, символом престижа, а не бременем ответственности. Англию он не любил, а англичан считал народом второго сорта, годным лишь для уплаты налогов и бессмысленной гибели на полях сражений, во имя его непомерных амбиций.

Генрих закрыл глаза, пытаясь унять дрожь. Он помнил, как сам, полный сил и честолюбивых замыслов, взошел на престол. Он мечтал о процветающей Англии, о могущественном королевстве, способном диктовать свою волю Европе. И что же теперь? Его труды, его жертвы – все это готово обратиться в прах из-за безумной гордыни сына.