Аналогичный мир - 3 (СИ) - Зубачева Татьяна Николаевна

Найф самодовольно улыбнулся. Нет, так хорошо у него давно не получалось. Многоходовка — блеск. И вся колода сошлась. И Элли — медсестра-сиделка, и надоела она уже, и парня так тютелька в тютельку шарахнуло, и интере-есный клиент наклёвывается. Рыбка золотая плывёт, плавничками помахивает, да прямо в сеть. Плыви, плыви, рыбонька, встретим… со сковородочкой. А что времени много ушло, и ещё уйдёт… так этот ресурс свой, немеряный и бесплатный. Как раз к весенним играм успеем, чтоб весь Ансамбль был и увидел, и слова против никто не пикнул.

Машину тряхнуло на плохо заделанной старой воронке, спящий на заднем сиденье всхрапнул и открыл глаза.

— Спи, Джек, — бросил, не оборачиваясь, Найф. — Спать.

— Ага, спать, — согласился Андрей, укладываясь обратно.

Спать — это хорошо. Интересно, конечно, куда тебя теперь везут, но глазеть по сторонам, да ещё вопросы задавать тебе не положено. Ты — беспамятный, дурак. А вот когда спишь, за тобой тогда не следят. Ну, ничего, сволочь, мы ещё посчитаемся. Пока трепыхаться рано, но ничего, Джимми Найф, я ведь о тебе слышал, интересные вещи про тебя в лагерном бараке рассказывали, а вот ты обо мне ни хрена не знаешь и не догадываешься. Но недоверчивый ты, сволочуга, проверка за проверкой, и, похоже, проверять до конца будешь. До конца и дойдём. Пока ты мне не поверишь, мне к тебе не подобраться. А убирать тебя надо чисто, чтоб концов не торчало, чтоб ни полиция, ни твои… наниматели по следам не пошли. А мне с тобой за многое и многих посчитаться надо. Как Эркин сказал как-то? «Коль я им не человек, то и они мне нелюди». Классно сказано, браток. Так и сделаем. С нелюдью по-нелюдски и будет. Ишь ты, киллер дерьмовый, ты ж — каратель, на СБ работал, так тебе лагерник нужен? Ну, так и я с тобой… по-лагерному.

Джимми в зеркальце видел улыбающееся лицо, смутную сонную улыбку. Ну да, беспамятному всё по хрену, что вчера было — не помнит, что завтра будет — не думает. Пожрать, попить… да, на спиртное надо будет проверить, посмотреть, каков дурак во хмелю. А в остальном… ну, ничего не соображает. Опустить всегда надо для начала, чтоб уж никак не трепыхнулся потом, а здесь… как с бревном, даже этого не помнит и не боится. Ну и ладно, тоже… неплохо. И бить дурака незачем: всё равно ни хрена не понимает. Страшная это штука — беспамятство, большая удача, что так с дозой угадал. Но теперь… теперь с Ковбоем другой разговор пойдёт. Говорят, он опять на дно лёг, что-то часто ложиться стал, отяжелел, ну и хорошо, пусть лежит. А пока он лежит, мы тут потихоньку подготовим всё, га-арячая встреча будет. А там и с Пауком можно будет… договор пересмотреть. Тоже умный, а дурак. Не понял ещё, что старые крючки держат, а они-то так… без лесок впустую болтаются. Но пусть себе и думает. Пока. Спешить не будем, чтоб сразу и наверняка.

Беженцы всё прибывали и прибывали, и каждую неделю, в субботу и воскресенье в какой-нибудь из квартир «Беженского Корабля» справляли новоселье, бесшабашно весёлое и трогательное.

— Ты очень устала, мамочка?

— Ничего, Джинни, — Норма улыбнулась и старательно выговорила по-русски: — Помогали нам, помогаем мы.

— Как у тебя хорошо получается, — восхитилась Джинни. — Я подогрею чай, хорошо?

— Конечно, Джинни.

Сидя за столом, Норма с удовольствием смотрела на хлопотавшую у стола Джинни. Слава Богу, её девочка вновь стала прежней. Даже лучше.

— Как было хорошо, да, мама? — Джинни накрывала на стол. — А эта Лулу очень мила, да?

— Да, — кивнула Норма.

Ей тоже понравилась Лулу — молоденькая, вряд ли старше восемнадцати лет, миловидная мулатка, рискнувшая выйти замуж за немолодого русского мужчину, то ли вдовца, то ли… ну, кто знает, что и как там было, но стать вот так матерью двух малышей и уехать в чужую, совсем чужую страну… Лулу почти не знает языка, ничего не понимает в окружающем, и это делает такой близкой Норме.

— А завтра тоже беженское новоселье, в дальней башне, помнишь, мама? — Джинни разлила по чашкам чай.

«Беженское новоселье» она говорила по-русски.

— Помню, — кивнула Норма. — Я ходила к ним с Бабой Фимой. Очень приличные люди. Как ты думаешь, Джинни, если мы им подарим эти красные подставки…

— Ну конечно, мама, они чудно смотрятся. И ещё…

— Ты не забыла про свои курсы? — Норма изобразила строгость.

Джинни охотно рассмеялась.

— Ну, мама, я всё сделала. И это не курсы, я же тебе объясняла, а… — она с некоторой заминкой, но чисто выговорила длинное русское слово: — Наставничество.

Норма кивнула. Конечно, ездить на курсы в Ижорск или, тем более, жить там в общежитии, было бы очень неудобно. Им пошли навстречу, и Джинни «прикрепили», как это называется, к Вассе Викентьевне — какие всё-таки трудные имена у русских — немолодой опытной учительнице, обучавшей теперь Джинни таинствам русской методики и ведения документации.

— Мама, а если в гостиную купим пианино? Всё-таки и ты умеешь играть, и меня учила, и в колледже я дополнительный курс прошла.

— Стоит подумать, — согласилась Норма.

И они пустились в неспешное обстоятельное обсуждение будущих покупок. Пока они сделали — как им и советовали — кухню, ванную, прихожую и кладовку и начали делать спальни. И дело ведь не в деньгах, деньги у них были, как впрочем и у всех в доме, все ведь через Комитет прошли и ссуду получили, но чего спешить, не на день, даже не на год, на всю жизнь обосновываемся. Джен так и сказала им, показывая свою квартиру. Пустые гостиная и комната для гостей совсем не смущали её…

…Голос Джен заразительно весел:

— Мы даже ещё не решили, что здесь будет. Ну, это гостиная, на Рождество мы здесь ёлку ставили, а стол из кухни переносили.

— Тот резной? — живо спросила Джинни.

— Нет, этот мы только после праздников получили, а тот теперь у Алисы, — Джен ласково улыбнулась.

— Там куклы живут, — вмешалась Элис…

…Элис, или по-русски Алиса, тоже нравилась и Норме, и Джинни. Такая весёлая, живая и развитая девочка, с правильной английской речью. По-английски в доме говорили многие, но Норму поражало, особенно в первое время, обилие неправильностей и попросту грубости в английской речи и детей, и взрослых. Семья Джен была очень приятным исключением. Даже её муж, индеец, говорил очень правильным, даже литературным языком. Разумеется, это заслуга Джен.

— Джен тоже идёт завтра?

— Ну конечно, мама. Она такая… — Джинни остановилась, подыскивая слово, — такая… милая. И вся семья. Знаешь, мама, ведь её дочка, Элис, осенью пойдёт в школу, вот будет хорошо, если она попадёт в мой класс.

Норма кивнула. Ну конечно. Джинни — умница, что так внимательно приглядывается к играющим в коридоре детям, разговаривает с ними. Ведь это всё её будущие ученики. Джинни обещали место в школе, а до сих пор всё обещания выполнялись. И властями, и окружающими…

…Их собственное беженское новоселье было весёлым, суматошным и необыкновенно трогательным. Они с Джинни никак не ждали, что к ним придёт столько людей, что начнётся такая весёлая кутерьма. Она помнила, как тогда, да, ещё с Майклом ремонтировали кухню. Тогда тоже были люди: Майкл вызвал из фирмы «Гнёздышко» бригаду, и работали те споро, умело, но такого… такого не было. И за один день сделали больше, чем заказная бригада за неделю. А подарков им нанесли…

…Норма сморгнула выступившие слёза.

— Ты что, мамочка? — встревожилась Джинни.

— Ничего. Я просто вспомнила наше новоселье.

— Да, — счастливо улыбнулась Джинни, — было так чудесно.

— А я так глупо расплакалась, — сокрушённо улыбнулась Норма.

— Нет, мамочка, было так трогательно. И я тоже, помнишь, и мне говорили, что все так… Даже, — у неё получилось гораздо легче, — Василий Лукич.

Норма кивнула. Да, она уже не раз видела, как взрослые мужчины, пережившие, как она понимала, не одну трагедию, шмыгали носами, а то и откровенно плакали на праздничных застольях. А уж ей, женщине, как говорится, сам бог велел.