Последнюю фразу он произнес с нескрываемым сарказмом.
– Я не прошу меня понять и простить. – Петр Андреевич смотрел мне в глаза, и у меня мурашки бежали по коже от этого взгляда. – Я обязан защищать тех, кто за моей спиной. Взрыв унес много жизней, это госизмена. Но ошибка в расчетах и шпионаж в пользу другого государства – не одно и тоже. За Пашкино преступление полетели бы головы всех совершеннолетних мужчин моего рода.
Как отнеслась бы к такому раскладу настоящая дочь Ивана Морозова? Простила бы? Навряд ли. Пожалуй, она ни за что не приняла бы приглашение на ужин. И при первой же возможности отомстила бы за смерть отца. Но ведь есть какой‑то смысл в том, что я – не она?
– Я не буду вас прощать, – сказала я. – И даже постараюсь, чтобы вы не пострадали, в благодарность за то, что вы вырастили Матвея. Но сделаю все, чтобы восстановить честное имя рода.
– Справедливо, – кивнул Петр Андреевич. – Я могу рассказать все, что знаю, но это навряд ли поможет. Мог бы, сам бы все уладил. Я не знаю заказчика, и чертежи исчезли бесследно. Вообще, если задуматься, то и ты тогда… исчезла. Я еле‑еле отыскал тебя в московском приюте. И чуть не опоздал.
– Из какой страны заказчик, тоже не знаете? – спросила я.
– Пашка познакомился с ним в Лондоне. Но утверждал, что он араб. Наверняка, это посредник.
Мы поговорили еще немного, однако ничего принципиально нового я не узнала. Как ни печально, но игры в детектива придется отложить, как того требовал здравый смысл. Если Разумовский знает больше, в ближайшие два‑три года он ни о чем не расскажет. Зато можно заняться собственными капиталами. Напомнить Саве об обещании, например.
– Ты не попросишь меня вернуть то, что принадлежит роду Морозовых? – спросил Петр Андреевич, словно прочтя мои мысли.
Все же Разумовский прав, опыт – страшная сила. Не обязательно быть эспером, чтобы понимать собеседника без слов.
– По какому праву? – усмехнулась я. – Я же Михайлова. Полагаю, все эти богатства – наследство Матвея?
Он медленно кивнул.
– Я не против, – сказала я. – Пусть владеет. Кстати, почему вы отправили его в военное училище, а не обучили экономике, например? Ведь капиталом нужно уметь управлять.
– Поначалу дисциплине научить хотел, – улыбнулся Петр Андреевич. – А после пытался, но… – Он развел руками. – Матвей – защитник по сути своей. Нет в нем коммерческой жилки.
– Может, в Иване есть? – предположила я. – Я выкупила бы земли и заводы. Матвея я не обижу.
– На какие, позволь спросить, шиши? – прищурился Петр Андреевич. – У тебя даже угла своего нет.
– Будет. – Я повела плечом.
– Вот когда будет, тогда и поговорим.
– А можно спросить о том, что меня… как бы… не касается? – решилась я.
– Тебя это очень даже касается, – вздохнул он. – Ты ведь о Варваре?
Я кивнула.
– Если я могу чем‑то помочь…
– Посмотрим, – сказал он. – Все может быть. Я разбираюсь с этим вопросом.
Сава ждал меня недалеко от особняка Шереметевых. Мок под зонтом и мерз под пронизывающим ветром с Невы, но ждал. Хотя я трижды сказала ему, что встречать меня не надо.
– Ну как? – сиплым голосом поинтересовался он.
– Дурак, – ответила я. – Сидел бы в тепле. И я бы сидела. Петр Андреевич машину предлагал, до общежития. А я отказалась. Так и знала, что ты где‑то неподалеку.
– То есть, ужин прошел в теплой дружеской атмосфере?
– Ничего страшнее Разумовского со мной сегодня не приключилось.
– Хоть это радует, – вздохнул Сава. – Ладно, до метро добежишь или трюфеля с черной икрой не позволят?
– Не через Испод? – удивилась я.
– Александр Иванович запретил, – коротко ответил Сава. – На счет «три», кто быстрее. Три!
Закрыв зонт, он рванул по лужам, поднимая брызги и пугая редких прохожих. Я вздохнула и припустила следом. Не догоню, так хоть согреюсь.
Глава 43
Матвей подозревал, что в госпитале его держат исключительно по просьбе деда. С тем же успехом можно ничего не делать дома или в комнате общежития, а к врачу, для осмотра, являться в назначенное время. Сава и Яра развлекали «больного», как умели, но и только. Уж и сутки, отведенные матерью на принятие решения, минули. И ни слуху, ни духу!
На выписку дед явился лично. Велев Матвею ждать в палате, о чем‑то долго беседовал с врачом. А после привез домой, проигнорировав язвительное замечание внука, что он предпочел бы вернуться в общежитие.
Чувствуя себя уязвленным, Матвей оставил попытки расспросить деда о том, что тот решил. Понятное дело, денег он матери не даст. Но это единственное, в чем Матвей был уверен.
– Матвеюшка, ты не дуйся, чай не ребенок, – беззлобно попросил дед, когда они остались одни.
– Это ты ведешь себя так, будто я ребенок, – возразил Матвей.
Раньше он не рискнул бы так дерзить. В прежние времена за такое и по губам получить можно было. Но ведь то – дело прошлое, у них с дедом сейчас иные отношения. Или это конец? Если Матвей выбрал другую сторону, то и дед может выбрать благополучие рода, принеся в жертву чужого бастарда. Да кого он обманывает⁈ Старший Шереметев всегда на стороне рода.
– Ну, прости. – Дед ничуть не рассердился. – Я, знаешь ли, не молод для таких потрясений. Смерть твою пережить было нелегко. И чудесное воскрешение на похоронах, тоже. И в тот же миг – черная плеть. Хочешь верь, хочешь нет, я к тебе, как к родному привязался. Так что, может, и перегнул. Мне важно было убедиться, что ты совершенно здоров.
– Да что со мной сделается, – пробормотал Матвей, изрядно смущенный таким откровением.
– Разговор нам предстоит непростой…
Матвей вскинулся, собрался. Или не откровение это, а ловкий ход? Дед встречался с Ярой. А о чем говорили, она молчит. Мол, личное.
– Не о твоей сестре и ее глупом желании отомстить, – усмехнулся дед. – Хотя стоило бы. Но это терпит, а проблема твоей матери – нет.
– Я могу выступить с заявлением раньше, чем она, – сказал Матвей. – Так, чтобы честь Шереметевых не пострадала. Мне все равно, что будет со мной.
– Ну и дурак, – нахмурился дед. – А мне вот не все равно. Но скажи, Матвеюшка, ты мог хотя бы спросить, зачем ей столько денег?
– Зачем? – искренне удивился Матвей. – То есть, зачем спрашивать? Ясно же. Однажды она уже продала меня. Теперь видит во мне источник дохода.
– Да, ты прав, – вздохнул дед. – Прав в том, что мыслить иначе тебе невозможно. Тебя предали, и такое предательство простить тяжело.
– А что не так? – насторожился Матвей. – Если ты говоришь об этом…
– Я привык докапываться до сути. И тебе, кстати, советую поступать так же, забывая о личном вовлечении. Так вот, десять миллионов золотом – деньги немаленькие. И все же, когда ты погиб, как все считали, я не мог купить тебе новую жизнь, пожертвовав всем своим состоянием. Но я могу заплатить Варваре, чтобы она оставила тебя в покое.
– Не надо! – воскликнул Матвей. – Нет! Я не хочу!
– Я знал, что ты не захочешь. Поэтому решение должно быть иным. Мне удалось узнать, зачем Варваре понадобились деньги. Она рассказывала о себе?
– Нет. Я не интересовался.
– Тогда без подробностей. У Варвары есть дочь, ей десять лет. Ее украли и требуют выкуп, десять миллионов золотом.
Вот же… дерьмо. Но почему мать не могла сказать, как есть? Зачем притворялась и разыгрывала стерву? Или… она не умеет иначе?
– Дедушка, будь добр, скажи, что ты пошутил, – попросил Матвей, нарушая затянувшееся молчание.
Дед лишь развел руками.
– Тогда… – Он сглотнул. – Что из того, что в будущем будет принадлежать мне, можно продать? Чтобы быстро. Этого мало? Не хватит? Черт…
– Не суетись, – сказал дед. – Даже если бы я мог дать однозначный ответ, кому из вас принадлежит наследство Морозовых, то и это решение не будет верным. Я знаю, кто украл девочку, и почему. Ее не оставят в живых. Попробовать можно, но…
