Ему надоело быть вежливым. В конце концов, он имеет право так себя вести.
– О твоем здоровье беспокоилась, – ответила она.
– Если ты о чем и беспокоилась, так это о том, что некого будет шантажировать. Так вот, мама… – Матвей произнес это обращение через силу. – Ты беспокоилась не зря. Я знаю, кто мой отец. Уходи. Надеюсь, мы больше не увидимся.
– Кто тебе сказал⁈ – взвизгнула Варвара Ильинична. И почти сразу успокоилась. – А, это ты поймать меня хочешь. Никто не мог назвать имя.
– Сам догадался, – не без удовольствия заявил Матвей. – И подтверждение получил.
– Это невозможно, – возразила Варвара Ильинична, но уже не так уверенно.
– Отчего же? Не всех Морозовых казнили.
Варвара Ильинична поджала губы. Но, как оказалось, праздновать победу было рано.
– Мне нужны деньги, – сказала она. – Передай деду, что откупиться мелочевкой не выйдет. Десять миллионов золотом. Или все узнают, что ты – бастард предателя. Так и быть, я подожду, пока он продаст что‑нибудь из имущества твоего отца. Нефтеперерабатывающий завод, например.
Матвей смотрел на мать и думал, что желание ее придушить – не преступление. Главное, не сорваться и не сомкнуть руки на этой тонкой шее.
– Уходи, – глухо произнес он. – Убирайся, иначе…
– Я остановилась в «Астории», – сухо сказала Варвара Ильинична. – У вас сутки на размышление.
Она ушла, оставив после себя шлейф приторных духов. И запах гнили, от которого невозможно избавиться. Матвей настежь распахнул окно, выходящее в парк, полной грудью вдохнул чистый воздух. Свесился через подоконник, рассматривая стену. Вполне реально спуститься, всего‑то третий этаж. Жаль, Яра ушла, она принесла бы нормальную одежду. Но и пижама сойдет. Ему бы до общаги добраться, это не так уж и далеко.
– Поломаешься, но не разобьешься, – произнес позади знакомый голос. – Разве что повезет, и шею свернешь. Могу другой способ подсказать. Но лучше завязывай. Если хочешь, воспоминания сотру. Легче будет.
Матвей дернулся назад уже при первых словах, и полушутливую речь Разумовского слушал, взирая на него в немом изумлении. Он появился в образе Лени.
– Забыл кое‑что. – Он выдвинул ящик тумбочки и достал оттуда наручные часы. – Привык к ним, знаешь ли. Так подправить память?
Матвей отрицательно качнул головой.
– Да я не прыгать собрался, – наконец смог произнести он. – Мне домой надо. Срочно.
– О здоровье подумай, – сказал Разумовский. – Удар черной плети – не шутки.
– Я объяснил, почему вниз смотрел, а не совета просил, – огрызнулся Матвей.
– Эх, молодость, – вздохнул Разумовский. – Ладно, держись. В особняк Шереметевых не смогу, сам понимаешь. Общежитие подойдет?
«Ты ему веришь? А если это внушение?»
– Ага, – ответил Матвей. – Спасибо.
Он коснулся протянутой руки.
Глава 41
Заходя в общежитие академии, я никак не рассчитывала столкнуться с Матвеем.
– То есть? – изумленно выдохнула я. – Да как ты… Да я сейчас…
Договорить мне не дали. Захват. Крепкая ладонь плотно зажала рот.
– Молчи, я все объясню! – прошипел Матвей на ухо.
И внес через проходную, жизнерадостно заговаривая зубы вахтеру дяде Жоре.
Психанула я сильно. Так, что за ладонь укусила. Могла бы и врезать, он сопротивления не ожидал, но пожалела. Все ж больной…
– Яр, ты чего⁈ – Матвей взмахнул укушенной рукой.
– А ты? – грубо поинтересовалась я.
– Уж и пошутить нельзя! – Он скосил взгляд на проходящих мимо нас курсантов.
– Вот где у меня ваши шутки! – Я провела ребром ладони по горлу.
В общежитии стало заметно оживленнее. Всего неделя прошла, как мы отправились в путешествие из Петербурга в Москву. Даже не верится, что скоро начнется трудовой семестр. Впрочем, я теперь даже своему отражению в зеркале не могу верить.
– Яр, прости. Ну ты тоже хорош! Зачем было так орать на проходной?
Я толкнула дверь в нашу с Савой комнату, и Матвей шагнул следом за мной. Хороший получился отдых! К тому же часть вещей осталась в Москве, часть потерялась в Калужской губернии.
Я отчаянно цеплялась за что угодно, лишь бы не думать о Разумовском и его выкрутасах.
– У тебя минута, – мрачно сообщила я Матвею.
И никому не пожалуешься, что я мечтаю о горячей ванне, но обрадуюсь и обычному душу. В квартире Александра Ивановича я не смогла расслабиться.
В ванной комнате что‑то громыхнуло. Мы с Матвеем переглянулись.
– Сава? – неуверенно спросила я.
Дверь распахнулась, и появился Сава, окутанный водяными парами. Из одежды на нем было только полотенце. Окинув нас невозмутимым взглядом, он прошлепал к своему шкафу, достал оттуда чистую одежду и вернулся в ванную комнату.
– Яр, послушай, – торопливо произнес Матвей. – Мне срочно нужно поговорить с дедом. Не из‑за тебя. И не спрашивай…
Он осекся, правильно расценив мой свирепый взгляд.
– Знаешь, – сказала я. – Никто из нас не обязан докладывать обо всем, что происходит. Личные границы тоже важны. Но в сложившихся обстоятельствах, когда любая информация теоретически может быть использована против нас самих, это… недальновидно, что ли.
Эмоционально я почти не чувствовала Саву. Когда он появился, по мне скользнуло раздражением, будто мы ему помешали. Сейчас же за дверью разливалась пугающая тишина. Матвей был, скорее, раздосадован. Его что‑то сильно беспокоило, и он воспринимал меня, как досадную помеху на пути к цели.
– Без проблем, – добавила я. – Иди, куда хочешь. Я не побегу жаловаться.
– Да я в столовую шел. А вечером пойдем на ужин вместе.
Я отрицательно качнула головой.
– Нет, ты пойдешь один. Петру Андреевичу записку передашь, с моими извинениями. Перенесем встречу на другой день.
– Ну? – На сей раз Сава предстал перед нами одетым. – Я вас внимательно слушаю. Что вы оба тут забыли?
– Вообще‑то, я здесь живу, – напомнила я. – Ванная свободна?
Сава повел плечом, мол, пользуйся на здоровье. Я открыла свой шкаф, чтобы взять чистую одежду.
– Мать приходила, – громко произнес Матвей. – Потребовала десять миллионов. Если дед не осыпет ее золотом, она расскажет, чей я сын. Журналистам.
Сава присвистнул. Я уронила полотенце.
– Но ты оказался здесь раньше меня! – напомнила я.
– Леня часы в тумбочке оставил. Он меня до общаги подбросил.
– Чудесно, – сказал Сава. – А твоя матушка не боится, что вместо золота получит свинец в голову? Ну, или тазик с цементом… и на дно Невы. Варианты есть. У нее много жизней?
В воздухе отчетливо запахло озоном, как перед грозой. Матвею определенно не понравилось, какого Сава мнения о деде. Вернее, о его способах устранения конкурентов.
– Вы еще подеритесь! – воскликнула я. – Как дети малые, честное слово! Вместо того, чтобы поддержать друг друга…
Я подхватила полотенце и чистую одежду и театрально хлопнула дверью. Как бы там ни было, но во мне они видят девчонку. И в моем присутствии непременно поругаются вдрызг. Просто потому, что нервы у всех сдают, и им хочется казаться круче, чем они есть. Передо мной – точно. А если вдвоем останутся, есть шанс, что нормально поговорят.
В конце концов, даже если подерутся, я не желаю этого видеть.
Меня потряхивало. Это я заметила, расстегивая пуговицы на рубашке. Пальцы дрожали. Я содрала с себя одежду и корсет, встала под обжигающие струи воды.
Надо успокоиться. Ничего страшного не произошло. Я и до появления Разумовского знала, что есть сильные эсперы, способные внушать, что угодно. Я сама умела успокаивать эмпатически. Это тоже разновидность внушения. Если верить Разумовскому, то и он на моей стороне. А нет, так буду решать проблемы по мере их появления. И ребята непременно помирятся, не успев толком поссориться. Они же друзья.
После душа я не спешила возвращаться в комнату. Долго рассматривала свое лицо в запотевшем зеркале. Устроила небольшую стирку.
