Второгодка. Пенталогия (СИ) - Ромов Дмитрий

– Через десять? – скорчила она недоумённую рожицу.

– Да, ты права. С учётом темпов развития современной молодёжи – лучше через тринадцать.

– А‑ха‑ха, как смешно. Неблагодарный. Я тут его покой оберегаю, а он прикалывается. Я кстати на кухне всё разложила, пока ты дрых.

– Спасибо тебе, милый друг, а теперь мне пора.

Я купил итальянскую франчакорту и торт из крутой кондитерской в Зелёной поляне. Машину оставил на парковке там же и пошёл пешком. Охрана на этот раз пропустила практически сразу, потому что Катя предупредила их о моём приходе. Пока шёл к дому, позвонил Кукуша. Сообщил, что барон поехал домой и что никакого вьетнамца не было. Я его отпустил и пообещал позвонить завтра.

Катя уже хлопнула для плезиру, и когда я, весь такой кабальеро с холодным шампанским и сладостями, появился на пороге, глаза у неё уже весело поблёскивали, отражая повысившийся уровень дофамина.

– Ах! – воскликнула она. – Прямо дон Жуан!

Ну, это вряд ли, хотя вот этот набор действовал безотказно, когда мы с ней только ещё «дружили».

– Очень странно, – беззаботно пожала она плечами, закрывая за мной дверь. – Но с тобой я чувствую себя на удивление спокойно и свободно. Хотя ты ровесник моего довольно позднего сына.

– Возможно, я являюсь символом того, что жизнь можно прожить заново, – хмыкнул я, но она пропустила это мимо ушей.

– Давай, что тут. О, Италия! Браво, синьор. А торт какой?

– Советовали «Мудрого еврея», но я решил взять «Павлову».

– О, безе! Ты всё правильно сделал.

Ещё бы. То что ты безе любишь, я ещё не успел забыть.

– А я сёмгу запекла. По‑домашнему, без особых изысков. Или ты был на Мишлен настроен?

Я, если честно, был настроен на то, чтобы поскорее отсюда смотаться. Свалить нахрен! Потому что все эти пузырьки, безе и сёмга по‑домашнему, без изысков – всё это, как раскалённые клейма прошлой жизни, воспроизведённые в новом виде, с болезненной настойчивостью возвращали меня к недавнему прошлому.

Это для неё, для Катюхи, прошло тридцать лет, и всё давно зарубцевалось и огрубело. А моё сердце было как стейк – обугленное снаружи и кровоточащее внутри. И выглядело так же. Наверное.

Мы сели за стол.

– Ну, наливай. Ты чего такой кислый? У тебя всё нормально?

– Да, всё хорошо, – кивнул я. – В принципе. А у тебя?

– Да‑а, – махнула она рукой. – Тоже в принципе. Хорошо.

Она осушила бокал, а я только пригубил.

– А Матвей часто у отца ночует?

– Пс‑с‑с… – Усмехнулась Катя. – Второй раз или третий за всё время.

– А что, повод какой‑то?

– Не знаю. Они какие‑то планы строят на будущее. Мозговой штурм. Меня не посвящают в детали. Такие у нас отношения интересные.

Она развела руками и едва не сшибла бокал.

– Вчера, – даже не заметив этого продолжала она, – орал, как потерпевший. Мол, ты меня позоришь.

– Это из‑за проделок Мэта?

– Наливай. У дамы бокал пустой.

Я подлил.

– Из‑за проделок, – засмеялась Катя, быстро хмелея. – Из‑за них. Ничего, говорит, тебе поручить нельзя, всё испортишь.

– Да ладно, это что, Никита твой придумал ахинею с фальшивками?

– Что? – нахмурилась Катя. – Нет, конечно, шутишь что ли? Никита из‑за этого скандала и спустил всех собак на Мотю. Я говорю, ты чего орёшь на ребёнка, он же просто пошутил. Прикололся. Ты же не в обиде, Серёж?

– Я‑то? – усмехнулся я, – Нет, конечно. На обиженных воду возят. А вот училка, похоже, в обиде. Елена Владимировна.

– Ой, да ладно, из мухи слона раздувать.

– А что, в таком случае, Никита, поручил Матвею? – поинтересовался я. – Если не эту операцию по дезинформации.

– Не знаю точно, но что‑то про тебя.

Катя ухмыльнулась и погрозила мне пальцем.

– По‑моему, он нас с тобой подозревает, – добавила она и рассмеялась. – Представляешь?

– У него работа такая, – усмехнулся я. – Всех подозревать.

– Это точно, – кивнула хозяйка дома. – Ему сейчас надо выставить Назарова в неприглядном свете. У них вражда. Война. Атомная. Вот он и хочет показать, что школа, которую тот накачивает бабками, на самом деле источник всяких гадостей. А заодно и тебя выгнать. Он злой на тебя. Даже запретил мне с тобой встречаться.

Элегантные решения Никиты Щеглова. Узнаю руку мастера. Только сынок, похоже, выполнил не все инструкции своего тяти… Ну, Никитос… гроссмейстер хренов. Довольно красиво закрутил и неочевидно. Подцепил популярного блогера и, возможно, не одного его.

Витя, пожалуй, единственный, кто осмелился бы взять компромат, а значит, нарой я что‑нибудь на Никиту, принёс бы к Петрушке. Ну, а куда? На федеральный уровень? Мелковат масштаб. А в области все под контролем, насколько я выяснил. Только Витя и возьмёт.

Так что он запустил первый этап с помоями на школу и одновременно плюнул в сторону Назарова. Закрыл сразу несколько целей. Меня выпнут из школы, а школе не дадут стать лицеем. Но если вдруг я всё‑таки принесу Петрушке материалы на Никитоса, моментально всплывёт, что материалы на школу были фейковыми, а слова Вити Петрушко не стоят и ломаного гроша. И его сольют в канализацию.

– А Мэт правда в Москву уедет? – поинтересовался я.

– Наверно. Там же эта, Ангелина, зазноба его.

– И давно он с ней мутит?

– Конечно, давно. Она ведь та ещё штучка. С тобой вон зачем‑то крутила, когда у них с Мотей вроде тоже что‑то наклёвывалось… Налей‑ка ещё. И вон ту бутылку открой. Знаешь, детские шутки бывают такими злыми.

– А ты знаешь, что она меня конкретно так с пути сбила?

– Ангелина? Да сучка. Знаю, конечно. Но ты, если честно, тоже хорош. Из‑за какой‑то мокрощелки вены резать, это уж вообще. Хорошо, что ты через это перешагнул. И знаешь, вот я на тебя смотрю и сомневаюсь в той истории. Мне кажется, не мог ты. А просто для какой‑то цели туману напустил.

– А ты?

– Что? – удивилась она.

– Легко с людьми расстаёшься?

– Ты… на Никиту что ли намекаешь?

– Да что ты, ни на что я не намекаю. С чего бы?

– Знаешь, я… ну‑ка плесни, не жалей. Не жалей, я сказала.

– Мне кажется, не стоит столько.

– Ага, поучи меня. Ты вот так иногда одного человека напоминаешь, прямо убить тебя хочется. Что?

Непроизвольно желваки заходи на скулах. Сами по себе.

– А я его любила, между нами говоря. А потом думала, что разлюбила.

– Бывает, – кивнул я.

– Ты, конечно, вены резал, я знаю, но ничего‑то не понимаешь в жизни. Бывает. Не бывает! Я его предала, между прочим.

Она покачала головой и замолчала, уставившись на стакан.

– Тоже случается, – снова кивнул я. – Но ты же не жалеешь.

– Это я так сказала?

– Похоже на то, – хмыкнул я.

– Это не я так сказала. Это так мой психолог сказал.

Она выпила из бокала всё и сделала знак налить ещё.

– Ты к психологу ходишь? – удивился я.

– Ходила, пока Никита не прознал. Он мне по мозгам дал и запретил.

Ну, это было понятно. Психологу‑то чего не расскажешь в угаре терапии.

– Ясно. Я тебе больше наливать не буду. Хочешь пить, наливай сама. Но мне это не нравится.

– Посмотрите на него. Ты же не муж мне, чтобы решать, что мне делать.

– Угу, – кивнул я, наблюдая, как она сама налила себе полный бокал.

– Вина много, целый погреб, так что не считай. А вот Никиту я никогда. И он меня никогда. Использовал просто. Заморочил голову. Но я‑то сама виновата. Сука беспринципная.

Она выпила.

– Думаешь, я не знаю, почему ты со мной дружбу водишь?

– У дружбы, – ответил я и сделал несколько глотков из бокала, – не бывает причин.

Игристое давно стало тёплым, и я его вообще не почувствовал. Ни вкуса, ни удовольствия. Ничего… Хотя нет, горечь. Горечь точно была.

– А у твоей есть, – расплылась в пьяной улыбке Катюха.

– Но ты их точно не знаешь, – пожал я плечами. – Даже представить не можешь эти причины. И деньги там не имеют никакого значения.