Позывной "Хоттабыч" 10. Конец пути (СИ) - "lanpirot"

— Земля всё помнит и всё лечит. Люди забыли, а камни — нет.

И снова это двойственное чувство: безмерная благодарность за облегчение и думки, что для обычного мира, куда я вернулся, все это ненормально, неправильно, не вписывается в общую картину. Она не просто знает травы. Она знает что-то еще. Что-то древнее и пугающее. Она не просто знахарка, она — настоящая ведьма. Ведающая сокровенные тайны, недоступные простым смертным.

Дни текли медленно, сливаясь в череду дремы, травяных отваров и ритуалов с мазями. Как-то раз у меня поднялась температура. Ломота в костях сменилась огненным жаром. Я метался в бреду, перед моими глазами проплывали знакомые лица: Кощея, товарища Сталина и Берии, Петра Петровича (он же Александр Дмитрич) — моего бывшего командира и в том, и в этом мире, профессора Виноградова, полковника Легиона и неразлучных Бима и Бома.

Старушка, понаблюдав за мной некоторое время, отошла в самый темный угол избы и достала оттуда запыленную глиняную миску, корявую и слегка треснувшую. Она наполнила её дождевой водой, собранной, как она позже расскажет, «в полнолуние, на убывающую луну».

Бабка долго стояла над этой водой, что-то шепча над ней, а затем провела над поверхностью руками. Моему измученному сознанию показалось, будто вода в миске на мгновение вскипела, а затем вспыхнула тусклым серебристым светом. Без лишних слов она омыла мне этой водой виски и грудь.

Жар отступил почти мгновенно, словно его и не было, разогнав плоды моего воспаленного сознания. Хотя я, признаюсь честно, был очень рад еще раз повстречаться со своими друзьями и боевыми соратниками. Пусть даже и в такой странной форме. После этого я моментально заснул с одной мыслью, что это было уже не знахарство — это было настоящее колдовство.

В другой раз я проснулся от странного заунывного звука. Старушка стояла на полу на коленях, раскачиваясь из стороны в сторону. Перед ней на полу был рассыпан какой-то порошок, дорожки которого складывались в причудливые узоры, напоминающие лабиринт.

Она не пела, а «подвывала» — низкий, вибрирующий звук, от которого дребезжало стекло в оконце и сковородка на печи. Воздух в избе стал густым, насыщенным, им было трудно дышать. Мне казалось, что этот «вой» входит прямо в меня, вытесняя не только боль, но вместе с ней и что-то еще…

Я зажмурился, притворившись спящим, лишь бы не видеть этого. Когда я рискнул открыть глаза, узора на полу уже не было, а старушка спокойно помешивала варево в горшке, словно ничего и не происходило. Ну и я, стал быть, тоже притворился, что ничего не видел. Но, как мне кажется, она знала, как всё было.

Как-то вечером, когда сгустились сумерки, она зажгла одну-единственную свечу, сделанную, как я успел заметить, из темного воска. Поставила ее между мной и стеной.

— Смотри, — тихо сказала она, ее глаза в полумраке казались абсолютно черными.

Я посмотрел на свою тень, колеблющуюся на бревнах. И тогда она провела рукой между свечой и стеной. Моя тень… дернулась. Она повторила движение — и тень взмахнула рукой, хотя я лежал недвижимо и не шевелил руками. Старушка водила руками, и моя тень на стене извивалась, вытягивалась и сжималась, живая и абсолютно послушная её воле.

— Видишь? — свистяще прошептала она. — Все взаимосвязано. Тело, дух и его отражение. Сейчас я выпрямляю твою судьбу, выбитую из привычной колеи. Чтобы не ходил ты перекошенным и перекрученным, как Лихо Одноглазое.

Я не понимал, что и как она делает. Я видел лишь, как моя собственная тень выпрямляется, а ее движения становятся плавными и уверенными, как у того меня — старика Хоттабыча, которым я был… Или не был… И странное дело — из меня уходила какая-то внутренняя, глубокая боль, которую я даже не осознавал.

А эта бабка-знахарка, похоже, могла управлять самой сутью человека, его «отпечатком» в этом мире. После этого сомнений у меня не осталось. Она была ведьмой. И я был полностью в ее власти.

Однажды утром, когда старушка куда-то ушла, то ли в лес за травами, то ли еще по какой надобности, оставив меня наедине с тихим потрескиванием печи, в избу вошел он. Дверь отворилась бесшумно, и на пороге возник огромный, угольного цвета кот. Его шерсть отливала синевой, а глаза, ярко-желтые и раскосые, смерили меня оценивающим, умным взглядом. Он прошелся по избе гордой, властной походкой, точно хозяин, вернувшийся с долгой прогулки, и запрыгнул на лавку, усаживаясь в позе сфинкса.

Я замер, вперившись в него. Во-первых, коты таких размеров явно не водятся в дикой природе. Да и искусственно выведенных животных такого размера я не наблюдал. Во-вторых, в его глазах блестел не звериный, а человеческий, вернее, разумный взгляд. И в-третьих… в-третьих, во мне что-то ёкнуло. Глубоко и тревожно. Что-то невероятно знакомое.

Кот лизнул лапу, провел ею по уху и обернул на меня свой пронзительный взор. Его пасть растянулась в подобии ухмылки.

— Мессир! Мессир! Вы что, меня не узнаете? — Раздался прямо в моей голове знакомый, ироничный и чуть тягучий голос.

Сердце у меня замерло, а потом заколотилось с такой силой, что я испугался, как бы меня не накрыл сердечный приступ. Ведь это был он… Он! Мой неразлучный спутник, мой друг, мой соратник, моя живая тень из того мира, который я считал навсегда утраченным сном. Тот, кто всегда болтался у меня под ногами, давая временами едкие, но точные комментарии ко всему происходящему.

— Грималкин? — выдохнул я, и голос мой сорвался на шепот. — Это… ты? Точно ты? Или я опять брежу наяву?

Глава 7

— Ну, а кто же еще, мессир? — довольно щурясь, проурчал говорящий кот уже вслух. — А то я боялся, что никогда не сумею вас разыскать. Но тот, кто вас сюда засунул — просчитался. Он просто не принял меня в расчёт!

Кот спрыгнул с лавки и грациозно подскочил к кровати, уткнувшись холодным влажным носом мне в щеку. Его мурлыканье было похоже на работу маленького, но мощного двигателя. Его теплое прикосновение успокоило последние остатки боли, а зарывшись в его мягкую шесть лицом, я почувствовал себя совершенно здоровым. Только до сих пор я оставался старым и немощным.

— Но… как ты оказался здесь? Этот мир… он же… — Я замялся, не зная, как сформулировать свои сомнения. А вдруг я все же поехал крышей? И никакого говорящего кота здесь нет, как и старухи-ведьмы…

— Вы хотите сказать, мессир, что этот мир — немагический? — закончил за меня Грималкин, снова запрыгивая на лавку и принимаясь вылизывать другой бок.

Мне ничего не оставалось, как согласно мотнуть головой.

— Не всё так просто, как кажется, мессир, — произнёс кот. — Да, в целом магия здесь отсутствует. Довольно скучноватое местечко, энергии мало, да и пахнет неприятно — какой-то запредельной тоской.

Это кот верно приметил, всё время нахождения здесь меня заедала самая настоящая тоска.

— Но есть и тут островки… ну, знаете, нормальной жизни. — Кот кивком указал мордой в сторону двери, куда ушла старуха. — Она из таких. Из тех, кто помнит и может…

— Ведьма она, — прошептал я, — вот и весь сказ. Но я ей благодарен за спасение…

Кот фыркнул.

— Словечко-то какое грубое, ведьма. Вот моя бывшая хозяйка — Стрига, та точно ведьмой была. А это — Ведунья. Она не колдует, она… ведает — разговаривает с миром: с солнцем, с ветром, с землёй, с травами, с камнями, с водой, с тенями. А они ей отвечают. Это не магия в привычном понимании, это нечто гораздо более древнее и основательное.

— А тебя она видит? Слышит? — спросил я, всё еще не в силах поверить, что мой говорящий не только умудрился меня найти, но и, похоже, чувствует себя здесь почти как дома.

— Видит, слышит и даже кормит, — с достоинством ответил Грималкин. — Она-то сразу поняла, кто я такой. Что не простой кот, а из достопочтенного семейства Грималкиных. Она, оказывается, многих моих родственничков лично знает… Мы с ней за то время, пока вы, мессир, в бреду валялись, много чего интересного обсудили…

Раздался скрип двери, и на пороге появилась сама хозяйка. Увидев кота на лавке и мое вытянутое от удивления лицо, она лишь улыбнулась своей мудрой, ироничной улыбкой.