Бродник (СИ) - Старый Денис

Багатур усмехнулся. Он представил, как сейчас китайский инженер Ли Сучен и арабский его коллега, Мухаммед ибн Саид, пьют ненавистный для всех, кроме монголов, чай. Это нужно еще привыкнуть, или родиться монголом, чтобы пить напиток, который становится тягучим из-за большого количества добавленного в него жира, а порой и крахмала.

Но багатур всегда поил этим напитком своих подчиненных и гостей, лишний раз демонстрируя, кто властен над людьми. Они делают то, что не сделали бы никогда, если бы не были вынуждены.

Но через десять минут оба инженера стояли в низком поклоне на входе в походную юрту багатура.

— Сколько времени вам нужно, чтобы достроить наконец камнемёты? — строго спрашивал Субэдей.

Оба инженера переглянулись. Они уже давно работают в паре и смогли соединить инженерное искусство, создавая для монголов нечто особенное — то, чем ещё не могут похвастаться даже арабы или китайцы, но по отдельности.

— Дай нам, Великий багатур, ещё два дня, — отвечал за двоих Ли Сучен, лучше владеющий монгольским наречием.

— Уже сегодня вечером у меня должно быть два камнемёта. Ещё десять вы доделаете за два дня, — спокойным тоном сказал монгольский военачальник.

Практически синхронно оба инженера сглотнули подступивший ком к горлу. Такой спокойный, даже, казалось бы, и дружелюбный тон багатура отнюдь не означал, что можно возражать или же рисковать и не сделать в срок требуемое.

Таким же, казалось бы, безразличным взглядом Субэдей уже не раз смотрел на то, как разрывают нерадивых исполнителей конями, или в горло льют раскалённую медь.

— Если завтра два комнемета не будут готовы, а еще пять достраиваться, бы будете разорваны лошадьми, — спокойно сказал темник.

Но оба инженера сглотнули подступивший ком к горлу. Все знали, что Субэдей не кричит, но он может спокойно, с хладнокровием или с безразличием, и сам привести приговор в исполнение. И словами этот старик никогда не бросается.

Поселение

6 января 1238 года

Я смотрел на Мирона, не мог понять, что мне делать с тем, в чем он признался. Да, задачка! Информация была такой, что историки из будущего жизнь бы положили, лишь бы только узнать подобное.

Как-то совсем иными красками заиграла роль Ярослава Всеволодовича в русской истории. Да и его сына — святого Александра Невского. И всё это нужно было обдумать, и уж явно на менее замутнённую голову.

— Ты хоть бы кузнец, али и в этом солгал? — спросил я Мирона.

— Как есть кузнец. Свою кузню в Новгороде держал, да с купчиной одним повздорил. А ещё я был десятником у князя Ярослава в старшей дружине, тяжелым конным был, — поспешил заверить меня Мирон.

— Ведь Мирон же? — спросил я. — Это твоё настоящее имя?

— Настоящее, как батюшка назвал в совершенные лета, — ответил он.

— Пока я не вижу того, чем ты мог бы навредить общине нашей. Так что сослужи службу, докажи, что ты полезен будешь. Пора уже нам и железо ладить, — сказал я, стремясь завершить разговор.

Уже всё больше людей вылазили из кибиток, шалашей, домов.

— Об этом более никому не следует говорить. Но ты сам как? Намерен ли ордынцев бить али решил отсидеться? — спросил я.

— Я готов, коли потребно станет, и супротив князя Ярослава пойду. Ордынцы — то не половцы. Они злее. Великий урон княжествам русским нанесут. Людей погубят — не счесть, — решительно отвечал Мирон.

— На том и сговорились, — сказал я и направился пробу брать с завтрака.

Дежурные уже готовили. И сегодня у нас на завтрак… Желуди… Да не одни, а сдобренные крахмалом из корней рагозы. Объеденье! Нет, но ничего не поделаешь. Таковы пока реальности.

— Отнеси часть снеди половцам, и рыбы им запеченной дай, да скажи, кабы их старшой, Глеб, пришел до меня! — приказывал я Акулине, которая сегодня была на кухне за главную.

— Но… — пробовала возразить женщина, но я бросил жесткий взгляд на нее, а она осветила меня своим фингалом под глазом, быстро унялась.

— То-то… — сказал я Акулине, морщась и без какого-либо желания поглощая пищу.

Нужно зверя добыть. Без этого сложно говорить о каком более-менее сытном питании.

Глеб Вышатович прибыл сразу же, я еще не успел опустошить свою деревянную миску с едой.

— Дозволь, голова, нам быть с тобою! Сие ненадолго, — сказал Глеб Вышатович, а за его спиной переминалась с ноги на ногу Танаис.

Она была облачена бесформенные одежды. Танаис, а в таком бабьем наряде я всё больше хочу её называть Танюшкой, наши бабы одели поскромнее. Облачили её в балахоны, которые носили сами, со множеством юбок.

Я смотрел на девушку и думал о том, что и в этом наряде она всё равно привлекает меня. Правда, в памяти всплывают те образы воительницы в кожаных одеждах, обтягивающих стройное тело.

Интересно: а то, что пришлую девушку одели, — это милосердие, сострадание и помощь ближнему? Или же всё-таки бабоньки нашей общины решили спрятать «от греха подальше» те обозримые мужскому глазу изгибы и выпуклости Танюшки? Почему-то думаю, что более всего сработал второй вариант.

— Как вы пригодитесь общине? — спросил я.

— Среди нас три воина — два мужа и девица, коя с луком управляется не хуже степного воина, — сказал Глеб.

— Я приму вас в общину. Сами ведаете, что мне потребны ратные люди. И уж если вы останетесь со мной, то предупреждаю сразу, что будет у нас война с соседями. Но есть ещё одно условие, которое вы должны выполнить. Сегодня за день влейтесь в общину: работайте, говорите с людьми, чтобы я не видел, что вы пришлые и чуждые нам, — сказал я и тут же ушёл.

Глупость лезла наружу. Того и гляди — вырвется глупая влюблённая улыбка. И так мне кажется, что всем вокруг уже понятно, что я то и дело глазею на Танаис. Да чёрт возьми, она хороша даже тогда, когда прячет свои телеса!

Кстати, отвар бабки Веданы, выданной мне сразу же утром, не помогает. Нет, если бы целью было очистить мой желудок и заставить почаще бегать к выгребной яме, то цель эта достигнута. Или же, если это отворот, я должен был все мысли свои направить лишь на то, как подальше не отходить от туалета? И тогда перестану думать о Танаис?

Что-то мне подсказывает, что ведьма ошиблась с ингредиентами и не смогла отвратить меня от кареглазки в кожаных штанах. Даже если она сейчас и во множестве юбок, всё равно она «в кожаных штанах». Образ этот из головы выкинуть не получается.

И всё-таки эти половцы, которые мне кажутся и не степными людьми вовсе, вносят определённый дисбаланс в существующие расклады. Если до их прихода я думал лишь только об обороне и о том, что с соседями нужно торговать, даже если это и сущее воровство, грабёж нашего поселения…

Ну, теперь, когда у меня появляются дополнительные силы…

Тут же схватил за рукав стёганой куртки проходившего мимо Третьяка, напарника Волка, надежды нашего поселения, как новой поросли.

— Совет старших созывай! — повелел я.

Парень метнулся исполнять указание так, что аж пятки сверкали. Вообще, после того как был наказан Власт и его семья, когда детям строителя перестали давать молоко, а паёк им был урезан вдвое, когда Акулина наутро после бунта освещала всем дорогу своим синяком под глазом, люди присмирели.

Безусловно, я против насилия в семье. Но тут же нужно ещё и понимать специфику нынешнего времени. Философия по типу «не бьёт — значит, не любит» не то чтобы полностью доминировала, но имела место быть.

А вот что уж точно — люди смотрели, чтобы женщина не шла поперёк мужчины. Все знали, что Акулина со Мстивоем. Потому и выражали недоумение, почему это они оказались по разные стороны баррикад в той попытке бунта. Теперь у общинников всё сложилось. Поняли, что воспитательный процесс с говорливой Акулиной состоялся.

Для людей очень важна была именно еда. Ну и уйти из общины можно было только своей семьёй, без дополнительного имущества, если за вины. И это неизменно было бы погибелью. Конечно, я прекрасно понимал, немного историю знал, что невозможно, или же очень сложно, создать дисциплину в войске, или даже в замкнутой общине, без серьёзных репрессий.