Патриот. Смута. Том 2 (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

Разбудил меня колокольный звон, созывающий народ! Бам! Бамм-м! Откуда-то издали.

Глава 7

Удары колокола вырвали меня из сна. Исчезла черемуха, так и не порадовав своим запахом. А ведь там, в забытьи пытался я вдохнуть этот любимый с детства аромат. Родной, дорогой. У дома моего, где детство все прожил, росла высокая, разлапистая. Вроде дед еще сажал

Но царство Морфея редко дарит нам ощущения запахов.

Дернулся.

Враги! Вскочил, руку на эфес положил. Уф, да нет, все хорошо. На потеху людей созывает святой отец. К монастырю. Издали звук идет, как раз от реки. Не наша церковь, кремлевская. Пришла бы беда, Пантелей уже ломился в дверь. Будил, поднимал. Да и в тереме люди бы бегали.

Встал, потянулся. Надо идти. Вечер будет непростым. Сжигание трупа ведьмы — это же все обставить надо. В верном ключе подать. Речь сказать. Людям донести. И проследить, чтобы никакая сволочь ничего нехорошего, мистического сделать не учудила.

Вышел.

Пантелей дремал на табуретке там же, где его до этого оставил. В помещении стояли сумерки, значит, за стенами — вечер. В самом тереме тихо. Но тишину эту нарушал доносящийся снаружи приглушенный колокольный звон.

— Хозяин. — Внизу на лестнице послышались шаги, появился Ванька. — Все готово, хозяин. Я вас будить бегу, народ к монастырю созывают. Что-то будет там.

А, парень ты же не в курсе еще. Я же тебе не сказал про ведьму. А других людей ты и не слушал. Вначале, небось, до того, как позвал, дрых на сеновале, а потом доспех чистил и одежду. Недосуг было разузнать.

Посмотрел на него, проговорил серьезно:

— Ведьму жечь будут, мертвую. И двух чертей, мной убитых.

Он изменился в лице, побледнел, перекрестился, отпрянул.

— Слышал я краем уха, что-то, но так… — Начал было.

— Готово все? — Я не обращал внимания на его суеверный страх, спускался по ступеням.

— Да, я здесь в приемном покое терема сложил все. — Он сам резко переключился на более приятную тему. — Воевода заходил, посмотрел и ушел.

— Сказал чего?

— Нет. Мыслю, теперь вы здесь воевода, хозяин. — Он улыбнулся как-то глуповато. — У Фрола Семеновича на лице все написано было. Доволен он такой заменой. Спокоен. Годы его не те. Даже я, холоп, вижу, что тяготила его ответственность.

— А люди что? Готовы?

— Да, коней седлают. Григорий ворчал только. От дел его оторвали. Он в арсенале все пропадает с этими двумя.

Это хорошо, работает человек. Но помощь мне его нужна. Слишком мало пока что людей толковых и доверенных. Ничего, больше будет, проще станет.

— Ладно. Время теряем. Помогай облачиться.

— Идем, господин.

Я вошел в приемный покой. Там было разложено мое снаряжение. Облачиться, одоспешиться, подпоясаться, вооружиться, следом выйти во двор оседлать скакуна и вниз к монастырю, смотреть на потеху и с людьми говорить.

Только до этого, проверить все нужно и сделать по уму.

Штаны-шаровары, с которых начал одеваться, были прямо отличными, широкими из темного тонкого сукна. Сапоги все те же — мои, ладные, вычищенные и приведенные почти в первозданное состояние. Умел, оказывается, Ванька. Кафтан сидел как влитой. Жаль, зеркала нет, хотелось взглянуть, как выгляжу во всем этом боярском. Красиво, наверное, знатно, дорого. Да и на лицо свое посмотреть, а то — так и не понял я, в кого переродился до конца. С зеркалами в это время не просто было. Дорогое удовольствие. Даже у воеводы воронежского не нашлось.

Юшман надевал с помощью Ваньки.

— Хозяин, а что за ведьма-то? — Спросил слуга помогая.

— Так убили мы ее, в Колдуновке. Ночью же ездили. Разбойников побили ну и ее. Григорий застрелил. — Я прыгнул, чуть осаживая кольчужное плетение, потянул борта друг на друга, повертелся, влезая поудобнее. — Привезли труп. При церкви у монастыря жечь будут с татарами двумя, что в чертей обернулись. Тоже мертвыми. Чтобы никакая гадина не сказала, что выжила Маришка.

— О как. — В голосе слуги я слышал неуверенность.

Ремни затянули. Сел доспех отлично хорошо. Только чувство парящей походки вмиг исчезло. Нелегкая ноша — железо носить на плечах своих.

Дальше кушак. Обмотал, затянул узлом сбоку, чтобы концы свисали до середины бедра. Затем ремень с обвесом. На нем и сумка небольшая для самого важного. Что там в ней, я смотрел еще когда в Чертовицком у церкви имущество перебирал. Деньги какие-то небольшие и всякие мелочи. Расческа деревянная, бусина, ткани кусок, игла.

На том же ремне крепились ножны с саблей. Выбрал все туже легкую, быструю, полученную трофеем у нижегородца. Кинжал — бебут, большой, увесистый. Был еще пистолет. Можно прицепить увесистую штуку тоже к поясу, но… я же верхом буду.

Подумал и все же решил нагрузить себя. Мало ли куда придется бежать и стрелять на вскидку.

— Заряжено все?

— Да, хозяин. Пистоль этот. А еще на коне вашем в сумках — аркебуза и два рейтпистоля. Все готово. Конь почищен, оседлан. Григорий и еще четверо во дворе дожидаются. Говорил уже.

— Молодец, Ванька. — Я хлопнул его по плечу. — Пока меня нет, план начинай выполнять. Ходи, броди, смотри в оба и слушай.

Повел плечами, покачался на носках. Все снаряжение сидит хорошо. Да, доспех слегка звенит нижним кольчужным полотном, но что здесь поделать. Несовременное для меня снаряжение, идеально не подгонишь. Главное удобно, насколько может быть вообще такой наряд. И защитить должно от стрелы и скользящего удара сабли. А это уже многое.

— В путь.

Прошел через коридор, вышел наружу. Махнул стоящим в ожидании пятерым всадникам. Взлетел в седло. Все же мой конь превосходил всех, которых я видел до этого. Даже трофейные татарские уступали ему. Цены немалой животина. С таким и в копейную атаку идти можно. Доспешным прямо в сшибку. Вынесет и вывезет.

— Ну что, люди служилые! Идем плоды своих деяний лихих собирать!

Малым отрядом двинулись на выезд из кремля. Я шел вместе со всеми, кратко выдавал инструкции. Чего ждать можно и зачем мы туда вообще едем. Люди изначально думали, что развлечение их ждет, лицами вмиг посуровели, закивали. Григорий уставился на меня с приличной долей уважения, спросил.

— Думаешь, до такого дойдет?

— Может, и нет, но лучше бы нам быть готовыми. За день мог враг подготовить недоброе. Время у него было.

— Понял, подле тебя буду, если что.

— Спасибо, сотоварищ.

Выехали в город. Двинулись к надвратной башне. Звуки колокола продолжались, гулкие, протяжные. Людей вокруг было прилично. Все переглядывались друг с другом, а как нас завидели, так сразу же шептаться стали. Многие пальцами показывали на меня.

Ясно, привлек внимание. Это отлично. Все пока по плану идет.

— Скажи, боярин. — Григорий двигался рядом. — А что за слово такое ты все время говоришь, товарищ?

Чудно, неужели здесь его не ведают и не знают? Почему только сейчас вопрос возник.

— Григорий, товарищ, это соратник, близкий человек. Что у вас здесь не в чести оно?

— Казаки так друг друга часто называют. Из одного куреня, ватаги, дружины. Или как оно там по-ихнему. Слышал такое. Мы как-то больше собратьями и друзьями зовем близких людей. Ты же московит, вроде, а не донец. Боярин.

— Привычка. — Я улыбнулся. — Учителя так учили.

Да, они самые. А именно: товарищи Ленин и Сталин. Да и многие другие. Со школьной скамьи вбили в голову советский подход, что есть товарищи. И что почти все мы люди советские — друг другу, те самые, товарищи и товарки. Но, если провинился, называть тебя сразу начинают в ведомствах всяких — гражданином. И это уже для тех, кто стоит на пороге удаления из культурного, принятого общества.

Но, до этих времен еще далеко. А вот из своей речи убрать такое обращение я никак не мог.

Выезжали на склон холма. С надвратной башни нам вслед смотрел грустный стрелец. Не довелось ему в потехе поучаствовать, негодовал. Но караульная служба отлагательств не терпит. Пост покидать нельзя.