Патриот. Смута. Том 2 (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

Вот оно!

На крыше самого близкого ко мне строения движение. Любопытство губит. Показался, спрятался.

— Один со мной! Туда! — Пальцем указал направление и понесся вперед. — Серафим, смотри, чтобы сюда не спрыгнул. А прыгнет. Ловите. Лестница есть?

— Так это…

— Вели принести, отец. Сейчас людям еще потеху покажем.

Пока говорил, служилый человек толкнул коня в бока, а я сам быстрым шагом направился к строению, объезжая сзади. Поп махнул рукой, и двое его подчиненных, недоумевающих от, происходящего, побежали за лестницей в сторону храма.

— Слезай, собака! — Поймал себя на мысли, что сам ругаться начинаю также как здесь принято. Улыбнулся. — Все равно достанем же.

Ответа не было. Затаился, гад. Ничего, сейчас вытащим. Крюка с веревкой я не взял, но прилюдно можно было влезть по углу сруба. Там и цепляться удобнее было, и ноги упирать. А можно подождать пару минут. Может, пока мужики тащат лестницу, тот, кто там наверху сидит, проявит себя, покажется.

— Народ честной! — Заговорил я громко. — Сейчас разбойников изловим! И начнем сожжение ведьмы! Святой отец! Начинай молитву! С ней с врагами сподручнее воевать!

Толпа продолжала бурлить, но Серафим зычным голосом громко и четко принялся читать священный текст. А я, аккуратно схватившись за бревна, полез наверх, на крышу. План был в том, что таящийся там враг сейчас судорожно думает, как выбраться, показаться не может, но убраться желает всем сердцем. Видит, скоро лестницу принесут, и решает что как.

Если услышит, что лезу — занервничает, начнет удирать.

Так и случилось, не успел я подняться выше метра, как толпа ахнула!

— Лови! Вон он!

— Стоять! — Заорал я спрыгивая.

Самосуд мне был здесь не нужен.

Глава 8

Спрыгнул, приземлился удачно, отбежал чуть, смотря наверх

За спиной толпа пришла в движение, бурлила. Молитва, которую читал священник, потонула в гуле. Люди увидели человека на крыше. С добрыми помыслами не будет кто-то там прятаться, значит… Масса людей смекнула, что творится что-то нечистая и постепенно полнилась гневом.

— А ну, назад! Судить будем! — Я выхватил пистолет, бахнул в воздух. — По закону!

Это возымело эффект. Люди уставились на меня, затихли. Все же преимущественно это были бойцы со своими семьями. Звук выстрела отрезвил.

— Все назад! Ты, ты и ты! — Я указал на выделяющихся из толпы крепких мужчин в однотонных кафтанах, явно стрельцов. — За мной!

Они закивали, помогать готовы, отлично.

— Еще пятеро, дом окружить.

В этот момент с крыши слетел мешок, шлепнулся на землю. Чуть больше обычной сумки. Где-то с характерный сидор. Интересно, что там — змеи, птицы или еще чего придумали разбойнички.

— Не трогать! — Я отреагировал молниеносно. — Беглого живым брать!

Радовало то, что достаточно много людей, собравшихся смотреть на сожжение — это воины. Почти все пришедшие — взрослые мужики, а их было несколько сотен. Они составляли костяк этого схода, основу толпы и имели хоть какое-то представление о дисциплине. На это и был мой изначальный расчет. То, что эта масса людей не типичная, а более дисциплинированная и менее подверженная психологическому воздействию.

Будь здесь просто орава необузданных крестьян и городских, посадских людей — ремесленников, купцов — остановить их оказалось бы сложнее. Город военный, меня здесь уже знали и какое-то мнение сложили. Подчинялись.

Я осмотрелся, прикидывая, куда беглец может спрыгнуть. Пока он озирался на практически плоской, высокой части. Выхода не видел. Да и не было его. Окружили, так просто не уйдешь.

В этот момент Григорий и два всадника притащили к кострищам первого беглеца. Того, что помогал их складывать и вложил в один мешочек с чем-то. Лицо окровавлено, идет, ковыляет, спину перекосило. Врезали ему плеткой прямо промеж лопаток.

Хорошо, что не забили. Живой нужен, спросить, кто надоумил его, гада такого. Вроде же при монастыре человек, а делами разбойничьими занимается.

Потом.

— Слезай! Судить будем!

Тот, что на крыше, наконец-то решился. Спрыгнул с высокой части на более низкую, покатую. Застыл, вновь растерялся. Озирался, что делать не знал. Внизу его уже поджидали. Кричали, ругались. Он дергался, не понимал, куда деваться. В руках тесак зажал, прикидывал. Но даже с оружием шансов у него было мало. Слететь с крыши, это потерять равновесие. Стрельцы подбегут, успеют скрутить.

— Спускайся! Жизнь гарантирую!

От церкви двое подручных святого отца тащили лестницу. Сейчас дело быстрее пойдет.

Разбойник задергался, разбежался, покатился по настилу. Люди помчались туда, я резво двинулся следом. Обошел баню, увидел, как те самые стрельцы пинают спрыгнувшего. Клинок его отлетел в сторону. Сам валяется, орет…

— Ааа… Нога!!!

Руками прикрывается. То по голове удар с трудом отбил, но по спине пошло. Извернулся, закричал. Попытался встать, рухнул на землю, получил под ребра. Согнулся, заорал хрипло.

— Суки! Всех порешу!

— Назад! Живым!

Они послушались, отступились.

Бандит валялся на спине. Одна нога сломана, сильно повреждена кость, торчит через одежду, кровь хлещет. Нехорошо. Но это не вина людей, бивших его. Те его так, немного только помяли, это итог неудачного прыжка с крыши.

Не повезло тебе со спуском, не рассчитал что-то.

— Нога! Твари! — Продолжал ругаться он. Попытался подняться, привстать на колено, но опять рухнул навзничь. Перевалился набок, на локоть, уставился злобно.

Я сократил дистанцию. Смотрел в оба глаза, подмечал движения. У него оружие могло еще остаться и в сапогах, и где-то на под кушаком.

Уверен, точно есть. Выжидает, чтобы напасть. Сам вскочить не может. С такой раной это невозможно. Ждет, когда подойду, прикидывается изломанным. С виду — какой-то неказистый мужик средних лет. Одет бедно, на лице гримаса боли. Здесь все понятно. Руками от ударов прикрывался. Синяков, ссадин и шишек хватает. Действовал ловко, слишком ловко для отчаявшегося человека на грани болевого шока. Опытный, это точно.

Ждет. Как только я ему помощь оказывать буду или добивать, кинется.

С другой стороны — не жилец он.

С такой раной ему в этом времени ногу пилить надо. Даже если кость вправить, хоть я и не хирург, могло не получиться — там обломков много. Это воспаление, гной, лихорадка, заражение крови. Без лекарств — верная смерть.

Нужен ли он мне? Допросить, потом повесить или сжечь за содействие колдунам? Жестко, но так его учесть тоже не завидно выглядит. Смерть от раны мучительная.

— Кто тебя послал. — Навис над ним, но дистанцию до конца не сократил. Ждал атаки. — Говори!

— Нога! Нога! — Заорал он, что есть мочи. Руками засучил, потянулся к голенищу. — Перевяжи, боярин. Нога! Все скажу.

Ах ты тварь, не ошибся я. Даже с такой раной нож достать хочешь. Увидел, куда тянется, понял. Пнул его по рукам. Резко наклонился, потянул за сапог.

— Ааа.

Да, это больно, когда со сломанной ноги стаскивают обувь. Но из голенища действительно вывалился кусок заточенного металла. Даже не нож, настоящее воровское пыряло. Заточенный прут. Спрятать легко, применить в неразберихе просто. Даже кольчугу такой шилообразной штукой, изогнутой для упора с одной стороны, можно пробить при должной сноровке.

Стрельцы, увидевшие клинок, дернулись было. Но я поднял руку. Пнул его сам, железку откинул.

— На кого работаешь, падаль⁈

— Хрен те, тварь. — Процедил он сквозь зубы. — Вас всех под нож пустить надо. Бояр. Каждого!

Подбежал Григорий, посмотрел на валяющегося пленника.

— Зачем он нам, боярин? Мы одного словили. Плачет, кается, что не виноват. Говорит бес попутал. Допросим его, все расскажет.

— А кто нанял?

— Говорит, все расскажет.

— Так, может, этот его и попросил, а мы его убьем, что тогда?

Подьячий посмотрел на валяющегося и истекающего кровью мужика.

— Ему ногу резать надо. Такое не зарастет. Я в бою видал, как кость рассекали. Кровь остановилась. Думали срастётся, заживет. А оно нет. — Он шмыгнул носом. — Хороший мужик был, помер в горячке.