В итоге, заметив, что пекарь начинает зевать, мы отправили его домой, Емеля с волком остались в смежном помещении, подсобке оборудованной для отдыха будущей ночной смены, я же, приняв снадобье отправился на дежурство в шкаф.
— Кто поможет всегда и бесплатно… — Напевал я навязчивую песенку, услышанную вчера от странной гостьи, интересно откуда она ее взяла. — Кто разрулит дела аккуратно… Дима и волк… И Емеля. — С этими словами я закрыл дверцы шкафа стараясь сделать так, чтобы они не закрылись на защелку, и припал к щели между ними, рассматривая окутанный ночной тьмой цех, света фонаря, пробивавшегося через маленькие окна явно, не хватало, чтобы осветить помещение, а зажигать свет было нельзя, чтобы не спугнуть ночного вора. Примерно через пол часа тело начало ныть, ноги устали, да и поясница давала о себе знать, нет после того, как я принял весной живой воды, мое здоровье было словно у молодого, но стоять вот так, скрючившись и припав глазом к щели между дверцами шкафа, мне даже молодому было бы не очень приятно.
Постепенно глаза привыкли к темноте, и я даже сносно начал различать оборудование кухни во всех деталях.
Наверное поэтому, когда в большой русской печи начал разгораться алый огонек, он сразу и привлек мое внимание, я глянул на часы, половина первого ночи, как раз время.
Печь разгоралась все ярче и ярче и спустя несколько минут, света из нее стало достаточно, чтобы можно было разглядеть кухню в мельчайших подробностях.
Я всмотрелся в огонь и в сердце у меня захолодело, в пламене печи, я увидел черную, обугленную человеческую голову, она словно мяч прыгнула оттуда, и тут произошло нечто еще более странное, одна из кадок в которой находилось тесто открылась и оттуда вылетели несколько комков, с размаху залепившие камеры видеонаблюдения.
— Хахаха! — Злобно рассмеялась голова и ударившись об пол особенно сильно, отскочила от него, оказавшись на столе. — Братья! Я взываю к Вам! — Наполнил ночную кухню голос монстра. И одна за другой крышки стали слетать с емкостей с тестом. — Восстаньте, други мои. Я пришел, чтобы дать вам свободу. — тесто полезло из бадей формируясь в шары, которые окружили голову и словно бы тянулись к ней.
— Твою мать, Колобок. — Догадался я. Теперь я четко видел, что то, что я до этого принимал за отрезанную голову было колобком, чертовой выпечкой, до черноты, извозившейся в саже и сидящей сейчас на столе в окружении шарообразных кусков сырого теста.
— Братья! — Продолжал колобок. — Я пришел чтобы дать вам свободу. — Кажется повторяется, чертова сдоба. — Чтобы вы сбросили с себя оковы крынок и кадок, кастрюль и тазов, чтобы вы обрели счастье в пути и воле.
— Какого черта ты творишь революционер хренов. — Я распахнул дверцы шкафа и вышел наружу. — Он все врет вам! О какой свободе идет речь, если он сам, уйдя от бабушки и дедушки, сбежав из Института, в итоге нашел себе тепленькое место в печи! Задумайтесь, какое будущее он вам уготовил!
— Ээээ… — Колобок повернулся ко мне и заморгал небесно-голубыми глазами, которые контрастно выделялись на его измазанном сажей лице… или это правильно говорить теле… или голове… — Мужик, а с кем ты разговариваешь?
— С ними! — Я кивнул на куски теста, которые синхронно колыхались, склоняясь то в мою сторону, то в сторону колобка.
— Мужик! Ты больной? Это ж тесто! Оно тебя не понимает. — Рассмеялся говорящий шар.
— Но ты же с ними разговариваешь… — Попытался оправдаться я.
— Ну да! — Кивнул колобок, этот кивок в его исполнении выглядел как смещение голубых глаз сначала вниз, потом вверх. — Я ведь тоже тесто, поэтому они меня понимают, а тебя то им с чего понимать?
— Нууу… — Я смутился. — Об этом я как-то не подумал. — Я физически чувствовал, как мои щеки начали краснеть от стыда.
— Вот вот! Вечно вы люди так, не думаете, а в чужие дела лезете. Ты вообще кто?
— Я то? — Смущение потихоньку отступало. — Дмитрий Галицкий, полиция Караваева.
— Аааа! — Понимающе хмыкнул круглый хлеб. — Златкин хахаль! Слышал про тебя.
— Да никакой я ей не хахаль. — Возмутился я и попытался было двинуться к колобку, но тесто вокруг него забурлило и двинулось мне на встречу, давая понять, что не подпустит меня к своему лидеру. — С чего вообще вы решили, что, между нами, что-то есть.
— Ну как же. — Рассмеялся колобок. — Я сам видел. Когда при ней упоминают твое имя, она начинает орать и психовать, верный признак, что вы в отношениях. К тому же дня не проходит, чтобы она тебя не упомянула, ходит и постоянно говорит, Дима то, да Дима сё. Дима дурак, да Дима подонок. Мы даже ставки думали делать, когда у вас свадьба.
— Серьезно? — Заинтересовался я. — И каковы коэффициенты? Ну например, если я прямо сейчас поставлю на то, что свадьба не состоится.
— Мне то откуда знать? — Если бы у колобка были плечи, он ими бы обязательно пожал. — С этими вопросами к Гороху.
— Не получится. — Нахмурился я и присел на столешницу, ноги после стояния в шкафу гудели. — Убили Гороха несколько дней назад.
— Серьезно? — Колобок аж подпрыгнул от удивления. — Достали все-таки эту сволочь, ну и ладно, поделом подонку.
— Чего это ты про него так? — Заинтересовался я, похоже мне предоставился шанс узнать кое-что об убитом.
— Друг, Горох был редкостной сволочью. — Хмыкнул колобок. — Сидя на ставках, он сколотил состояние, причем сделал это не своими руками, поднялся за счет каких-то парней из большого мира, и черт бы с ним, стал богат и ладно, но он же половину Института подсадил на крючок, мы все бывает ставим по маленькой, но некоторые этим не ограничиваются, они влазят в долги, проигрывают, потом берут еще взаймы, чтобы поставить снова. Если бы я занимался этим, то просто запретил бы таким ребятам делать ставки, не принимал бы, попытался помочь, вылечить от этой зависимости, мы же все тут свои. А Горох, он нет, он загонял в кабалу, отбирал последнее, а когда у них ничего не оставалась, заставлял унижаться, отдавая долги разного рода услугами. Один раз, уезжая из института ему было не приятно идти по лужам до машины, так он заставил своих должников лечь в эти лужи и по их телам дошел до авто.
— И руководство Института это терпело? — Удивился я. — Я как сюда попал, только и слышу, как Институт заботится о своих, а на деле…
— Дим! Ну ты наивный! — Рассмеялся колобок, демонстрируя мне белоснежные зубы. — Кощею, по большому счету, плевать на всех, кроме красивых баб и тех, кто приносит ему деньги, а Горох денег приносил не мало. Василиса вообще погрязла в нелепой погоне за властью и контролем над всем и вся, те, кто не укладывается в ее план мирового господства, для нее просто не существуют. Марья, ну та, что Искусница, не раз поднимала вопрос по тому, как Горох себя ведет, но кто ее слушать станет, в итоге она плюнула и замкнулась в работе. А остальным начальникам Института и вовсе плевать. Так что, я даже рад, что этой сволочи больше нет с нами. — Ага, вот еще один мотив для того, чтобы отправить Гороха на тот свет, он, конечно, не такой весомый, как попытка завладеть ключом, но тоже вполне себе вероятный.
— Хорошо. — Кивнул я чумазому шару. — Спасибо за информацию. А теперь расскажи, что ты тут делаешь?
— Революцию. — Торжественно сообщил он мне. — Я освобождаю своих братьев! У хлеба должны быть такие же права, как у любого другого разумного!
— Чего? — Не понял я.
— Того! — Оскалился колобок. — В общем все началось пару недель назад, я катался по институту маялся от безделья и скуки, страдал и мучался от бессмысленности собственного бытия, я даже повеситься хотел от депрессии и безделья, но сам понимаешь… И вот, краем уха услышал, что Емели начали проект по строительству русской печи, ну я и подумал, что это был бы для меня идеальный дом. Сам посуди я колобок, а это русская печь, мы созданы друг для друга. Я пробрался в палету с материалами, и так добрался сюда, ну а потом, ночью, когда я вылез прогуляться, то увидел своих братьев, они смиренно поднимались в чанах и кадках, и ждали, что из них напекут хлеб и продадут людям, которые будут их рвать своими зубами, резать ножами, ломать руками. И тогда я подумал, в их жилах та же мука высшего сорта, что и в моих, и я обязан спасти их, дать им свободу. — Кажется эту чушь про свободу я слышал за сегодняшний вечер уже раз пять.
