Патриот. Смута. Том 3 (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

Как там сказал Джанибек Герай, про фатализм? Почему он у нас в крови?

Пока шел от одной позиции к другой, задумался.

Выходит — испокон веку мы с таким отношением ко всему рука об руку. Первое. Слишком сложное у нас земледелие, рискованное, зависящее во многом от погодных условий. Самому плошать нельзя, но на бога надежда великая — будет дождь или нет. Будут заморозки или нет. Потом еще, о фатализме, особенно для жителей южных рубежей. Живешь ты так, в целом нормально. Добро наживаешь, а из Поля враг раз… И пришел. Готовься к его приходу, не готовься, жди, не жди. Он же внезапно появиться может. И что? Опять на бога надежда, поскольку степняки как стихия. Неделю назад их нет, а сейчас есть — грабят, жгут, разбой ведут.

И это же не только татары. До них сколько иных было?

А на все это еще и накладывается третье. Пришедший на Русь скандинавский менталитет воина, попадавшего после славной битвы в Валгаллу. Ученые моего времени до сих пор спорят — был ли легендарный Рюрик скандинавом или не был. Был ли он вообще или миф это все. Но то, не так уж и важно. С ним и в его время, а также во времена детей и внуков его при князьях русских много северян было — данов, нордов, свеев.

А их тогдашняя, еще языческая вера, пропитана фатализмом, который отлично лег на наш культурный код.

Вот и выходит. Только — мне это сейчас на руку. Это же можно использовать и в плюс. Когда страха нет — сражаться сподручнее. Сплотить, воодушевить, цель дать, направить.

Внезапно загудел рог. Один раз, протяжно.

— Яков подходит. — Улыбнулся Филка, идущий рядом и не вырвавший этой фразой меня из раздумий.

Остановились, не завершив осмотр самых передовых укреплений. Не дошли, не глянули, что на холме с восточной стороны его творится. В целом, все это я видел, когда поднимался несколько часов назад к острогу. Стрельцы-молодцы работали хорошо. Проверить можно и утром, по прикидкам все там по плану. Осталось порой припрятать, загрузить.

— Идем, встретим товарища дорогого. — Проговорил я, довольный происходящим.

Мы быстро преодолели по холму расстояние до укрепленного хутора. Народу здесь прибавилось. Несколько всадников гарцевали у ворот на открытой площадке.

— Яков! — Выкрикнул я, увидев подьячего Разрядного приказа.

— Боярин! — Он стоял возле своего скакуна, повернулся ко мне, двинулся вперед. — Игорь!

Все тот же потрепанный кафтан с деревянными пуговицами. И только одна серебряная самая верхняя. Но я смотрел ему за спину. Оттуда мне улыбался еще один знакомец.

— Не ждал, воевода⁈ — Это был Василий Чершенский.

О, как же я рад был его видеть. Ведь он точно не пришел один. Раз здесь, то и брат его тоже где-то рядом. Будет скоро, а там целое казацкое войско.

Яков тем временем подошел, улыбнулся. Лицо его было все также болезненно, сухо. Сам выглядел усталым. Дневной переход и предшествующая этому работа по сбору сотни не дались просто так.

— Знал бы я, кого в Чертовицком своем встречаю. — Он улыбнулся. Кашлянул.

— А кого? — Я с улыбкой приподнял бровь.

— Героя! Ты за неделю столько сотворил. Маришку побил! Разбой прекратил! Весь край Воронежский на дыбы поднял. Все вертится, работает. О тебе только ленивый не говорит. Письма уже в города окрест идут, что лихой воевода порядок жесткой рукой наводит.

— Вот как. — Я немного недоумевал, но рад был, что лед тронулся.

— А ты думал! Слухами земля полнится. Тати колдуном тебя зовут, боятся до жути. А кто-то даже самим чертом кличет.

— О, есть из-за чего. — Рассмеялся я. — Запугать их, дело первое. Пуганых бить легче получается.

Он нахмурился, но я развеял его сомнения.

— Ты не думай, это я для них только — Улыбнулся, показывая радость и довольство встречей и разговором. — В церкви хожу, молюсь. Да что там, сам Серафим с нами заодно. Людей своих послал. А он человек божий.

— Серафим Филипьев? Что из церкви Успения Пресвятой Богородицы и Приснодевы Марии. При монастыре, который?

— Да. Он самый.

Яков покачал головой, кашлянул с уважением.

— Дела. Всех завертел. Ух…

Тем временем к нам подошел казак Василий.

— Ну, здравствуй, Игорь Васильевич. — Он комично поклонился. — Пришел должок вот отдать тебе.

— Сколько с тобой?

— О… О делах, да о делах. Сразу видно… — Он прищурился, смотрел на меня с хитрой ухмылкой, выпалил громко — Воевода! Вот гляжу, точно! Не боярин, а прямо точно. Воевода! Может спеть тебе? Славу то какую собрал с момента знакомства нашего. Это же чудо-то какое.

Я смотрел на него, изучал, думал.

Да, манера общения казака меня не радовала. Дурил он знатно, говорил, что думал и порой невпопад и не в тему. Но он привел людей сражаться, а это главное. Вовремя, очень вовремя.

На это я и рассчитывал, когда отпускал его с письмами. Но чтобы так сложилось — это прямо проведение господне. Казаки татар ох как не любили.

По лицу Якова тоже было видно, этот странный, слегка безумный человек не вызывает у него особых симпатий. Но — союзник, с отрядом. А это важное.

— Так сколько. — Я улыбнулся ему.

— Конных почти две сотни. Ох, казачки-молодцы, опытные бойцы. Все как один, словно рать самого царя. Сабли востры, пики точены, стрелы калены. Даже пара самопалов есть… Бам! Бам! — Громко гаркнул, засмеялся от души, раскатисто.

Две сотни — это же замечательно.

— Дай обниму тебя за такую новость, должник мой. — Моя радость не была поддельной.

— Ты меня еще расцелуешь, по-братски! — Он хлопнул в ладоши, затем ударил ими по коленям. Чуть в пляс пустился и вмиг замер, посерьезнел. — Это же не все еще. Воевода.

— Как?

— Это конная рать только. Пешком же медленно. Мы, значит, с братом решили, что торопиться надо. Я всадников вперед повел. А пешцы, вместе с ним. Завтра к вечеру сюда подойдут. Вот так.

Я слушал, и на душе становилось все более радостно и уверенно. Силы наши приросли с пришедшими казаками Чершенских.

Казак тем временем продолжал:

— Мы как с Яковом… — Он чуть толкнул кулаком подьячего в плечо. — Мы как увиделись, как поняли, где искать тебя, славный воевода, так к ним гонцов послали. Доведут их точно к месту.

— Это радостная новость. И сколько их еще, Василь?

— Вдвое больше. Итого выходит, шесть сотен нас к тебе пришло. — Он поклонился резко. — Служить будем. — Перекрестился размашисто. — Пред тобой, как пред богом нашим говорю. От татар землю сбережем православную.

— Славно. — Я хлопнул его по плечу. — Славно, Василий!

— А то… Нам же житья от басурман этих нет совсем. Народ с юга, как их приметил, сам тянуться стал. Кто пешком, кто по рекам. Вот, брат мой и собрал. Злые все люто на татар. Они же, гады, побили многих. Мстить мы сюда пришли, воевода. — Он оскалился злобно.

— Давайте все внутрь. — Проговорил я. — Вы с дороги голодны, да и совет держать надо.

— Добро. — Васька развернулся, быстрым шагом двинулся к своим, напевал, хотя больше как-то это на прозу походило. — Веры-то мы христианской будем. Воины великого Дона батюшки да сырой земли матушки, а от полка мы Евпатия… Кхм… Васьки Чершенского. Посланы землей русской…

Что-то мне все это напоминало. При чём здесь Коловрат?

Но из раздумий о творческих деяниях казака меня вывел Яков. Говорил тихо, косясь уходящему вслед.

— Вижу, знаешь ты этого, кха… Кха… — Закашлялся, скривился. — Атамана.

По лицу видно, что служилый человек не очень то рад тому, что бок о бок с ним сражаться будет. И странный он, что есть то есть. Да и доверия к казакам Донским у местных было не то чтобы полное.

Но, сейчас это все не важно. Люди нужны, а эти, что есть, то есть, на татар злые и биться готовые.

— Да. Спас я его, вместе с Григорием и Пантелеем. Должен он мне жизнью. — Я махнул рукой собравшимся людям, призывая внутрь, во двор, а там дальше уже в терем. — Кстати, а где товарищ твой, Григорий где?

— В Воронеже остался. Утром быть обещал. Он там письма пишет да учет ведет. Мы же почти весь арсенал выгребли. Но зато теперь, хоть на рать похожи стали.