Леонид. Время исканий (СИ) - Коллингвуд Виктор

— Товарищ Брежнев, вы что-то разошлись не на шутку! Мы только-только снабдили Красную Армию вполне современными танками, а вы….

— Танков у нас, можно сказать, нет. Танк с противопульной броней — ерунда!

Переведя дух, я продолжал:

— Вместо метаний и опасного увлечения единичными, зачастую тупиковыми проектами, необходимо срочно, решением Политбюро, создать Центральное артиллерийское конструкторское бюро, Центральное танковое конструкторское бюро и выработать единый, долгосрочный план развития авиации. Только так армия будет обеспечена надежным, современным оружием взамен набора сырых экспериментальных образцов.

Когда последние слова упали в мертвую тишину, доклад был окончен. В кабинете стало так тихо, словно из комнаты разом выкачали весь воздух. Никто не шевелился. Все взгляды, как по команде, были устремлены на одну фигуру.

Сталин молча прошелся вдоль стола. Единственным звуком в огромном кабинете стал скрип его сапог по паркету. Он медленно, ни на кого не глядя, расхаживал по ковру от стены к стене, от тени к свету, и в его мерном, тяжелом шаге было нечто гипнотическое и зловещее. Он остановился у стола, неторопливо достал потухшую трубку, набил ее свежим табаком. Чиркнула спичка, и оранжевый огонек на мгновение выхватил из полумрака его непроницаемое, испещренное оспой лицо. Сделав глубокую затяжку, он вновь продолжил свое хождение.

Его молчание длилось невыносимо долго, целую вечность, за которую каждый из присутствующих, должно быть, успел мысленно попрощаться со своей карьерой. Наконец, он остановился. Прямо напротив Тухачевского. Он не произнес ни слова. Он просто смотрел на него — долго, тяжело, в упор, и в этом желтоватом, немигающем взгляде было больше презрения и окончательного приговора, чем в любом самом гневном разносе. Тухачевский попытался выдержать этот взгляд, его лицо было бледным, как полотно, но через несколько секунд он не выдержал и чуть заметно опустил глаза.

Сталин отвернулся.

Он снова остановился, теперь уже у своего кресла, но садиться не стал. Его взгляд нашел меня.

— Значит, таварищ Брэжнев, — его голос прозвучал глухо и устало, — палучается, что наши ваенные тэарэтики играют в бирюльки, пака страна тратит паследние рэсурсы на создание оружия?

Вопрос был риторическим.

— Харашо, — он с силой выбил трубку о край пепельницы, и этот резкий, сухой стук прозвучал как выстрел. — Разбираться будэм. Но ашибки нада исправлять нэмэдленно.

Он снова посмотрел на меня, и его взгляд будто выражал тяжесть принятого окончательного решения.

— Ви, товарищ Брэжнев, должны отныне курировать все военные разработки. И быть в курсе всего военного планирования. Все новые проекты — танки, самолеты, пушки — будут проходить через ваш сэктор. И докладывать будете лично мне.

Он обвел взглядом застывшие за столом фигуры.

— Идите, товарищи. Работайте. А от вас, товарищ Брэжнев, Политбюро ожидает прэдложений по развитию нашей оборонной промышлэнности.

Покидая сталинский кабинет, я испытывал двойственные чувства. С одной стороны — несомненно, это победа. А вот с другой… С другой — я вновь нажил себе врага. Как бы не свернуть в этих аппаратных играх шею!

Глава 7

Как только тяжелая дверь кабинета Сталина бесшумно закрылась за спиной, звенящее ощущение победы испарилось. Ему на смену пришло иное чувство — тяжесть новой, необъятной ноши. Последние слова Хозяина, по сути, были приговором к каторжной работе, где цена ошибки измерялась не выговором, а головой. Отныне весь военно-технический потенциал страны, все ее будущее оружие, оказывалось в зоне моей личной ответственности. Любой провал, любой сорванный проект ляжет несмываемым пятном, а спрос в этой системе, как известно — персональный!

Оказавшись в своем кабинете на Старой площади, я сначала молча курил, глядя через окно на раскинувшийся передо мною, погруженный в свою вечную, суетливую жизнь город. Совещание в Кремле обнажило главную болезнь системы: истинный враг таился не в косности Ворошилова, ведомственной ограниченности Орджоникидзе или абсурдных военно-технических амбициях Тухачевского. Проблема в неорганизованности, разъедающей все ведомственной разобщенности, бессмысленном дублировании работ и преступном распылении скудных ресурсов. Динамореактивные пушки Курчевского, двухбашенные танки-уродцы, устаревшие концепции и взгляды — все это были лишь метастазы одной и той же раковой опухоли: полного отсутствия единой, осмысленной технической политики.

Так, с чего же начать? Пожалуй, с изучения текущего положения дел. Прежде чем лечить такого больного, требовалось поставить точный, исчерпывающий анализ. Значит, первым шагом станет тотальный аудит — полная и безжалостная инвентаризация всех до единой опытно-конструкторских работ, ведущихся в стране. Надо издать приказ: всем конструкторским бюро — заводским, ведомственным, секретным шарашкам ОГПУ — в месячный срок представить в мой сектор всю информацию о своих работах. Тема проекта, реальные, а не бумажные сроки, источники финансирования, задействованные кадры — мне надо знать все. Целью аудита станет не сбор сведений как таковой, а выявление и немедленное безжалостное отсечение всех дублирующих и заведомо бесперспективных направлений. Хватит трем разным КБ втайне друг от друга проектировать одну и ту же 45-миллиметровую противотанковую пушку. Мы, с нашим дефицитом грамотных инженерно-конструкторских кадров, не можем себе такого позволить.

Хорошо, сведения я соберу. Что дальше? Нужно нечто такое, что решит проблему системно. Надо создать несколько «мозговых центров» — Центральных Конструкторских Бюро (ЦКБ) по каждому ключевому направлению. Конечно же, речь не идет об уничтожении существующих КБ; сильные, доказавшие свою эффективность конструкторские школы — ленинградская по танкам, поликарповская по истребителям — должны быть сохранены и усилены. А новые центры — эти самые ЦКБ — должны взять на себя координирующую и направляющую роль.

Их главные задачи вырисовывались с предельной четкостью. Первое — координация, выдача единых технических заданий и искоренение дублирования. Второе, и самое главное, — стандартизация. Эта мысль была революционной для существующей системы: ЦКБ должны заняться разработкой и внедрением стандартных, унифицированных узлов и агрегатов: танковых двигателей и трансмиссий, авиационных радиостанций и прицелов. Это позволит в будущем наладить настоящее массовое производство в угрожаемый период, когда любой завод в стране сможет выпускать нужные детали по единым чертежам. У меня уже был опыт такой работы в авиастроении, где выполнявшее роль центрального конструкторского бюро ЦАГИ разработало винт изменяемого шага, складывающиеся в полете шасси и гермокабину, а также ряд других типовых агрегатов, которыми пользуются теперь все авиационные КБ. Надо масштабировать этот опыт на другие отрасли. Ну и третье, чем займутся ЦКБ — это прорывные проекты. Самые сложные, наукоемкие и рискованные разработки, непосильные для одного завода — тяжелый танк прорыва, первая радиолокационная станция, реактивный двигатель, — будут вестись именно через них.

И последнее — обобщение опыта, превращение ЦКБ в центр компетенций, собирающий и анализирующий лучший мировой и отечественный опыт.

Не в силах более держать это в голове, я сел и начал набрасывать схему будущей оргструктуры наших опытно-конструкторских разработок. Список будущих «мозговых центров» сложился сам собой: по артиллерии, по танкам, по стрелковому оружию, по боеприпасам. Личным моим приоритетом, конечно же, будет ЦКБ по радиосвязи и радиолокации. В авиации такой центр, ЦАГИ, по сути, уже существовал, и опыт кураторства над ним был бесценен.

Но это еще не все. Для правильной работы нужен компас — единая система координат, позволяющая мерить ценность и срочность каждой затеи. Прежде всего надо разделить всё по степени важности, исходя из одного критерия: роль в будущей, неизбежной войне. Та-ак, сейчас и это нарисуем….