Бродник (СИ) - Старый Денис

— За мной! Десяток! — приказал Андрей, и его большой десяток в полном составе, не потеряв ни одного человека, двинулся за командиром.

Боярин Коловрат не бежал, он ушёл, несмотря на то что силы и мощи у него хватило бы бежать даже в таких тяжёлых доспехах. Однако Евпатий посчитал, что не пристало ему бегать от врага.

— Дзынь-дзынь! — сразу две стрелы ударили в спину боярину.

Он покачнулся и не смог удержать равновесие, упал. Андрей тут же подбежал, подхватил за одну руку командира, здесь же были лучники.

— Вжух! — стрела пролетела в опасной близости от Андрея и попала в шею одному из его ратников.

Теперь было две ноши. Правда, Евпатий быстро встал на ноги и уже пошёл сам.

Несмотря на обстрел и значительные потери (а внизу холма осталось не менее ста рязанцев и их союзников), воины ликовали. Они одержали победу. Не только выстояли, но и разбили врага. И сейчас было неважно, что у холма стояло уже только чуть меньше двух туменов Бату-хана.

Многие уже прощались с жизнью. А сейчас так выходит, что ещё поживут. День, может, два. Но для тех, кто знает, что обязательно умрёт, кто убедил себя в этом, каждая минута жизни сейчас ценится больше, чем ранние годы. Каждой минуте радуешься.

Не было этой минуты… Субэдей приказал во что бы то ни стало, но взять уже сегодня гору. И многие монголы, как и их союзники, сейчас слазили со своих коней, готовились стать пешцами, чтобы взобраться на ставшим уже менее скользким склон холма. А личная сотня темника, его лучшие тяжелые конные, собирались зайти там, откуда еще полчаса назад выходили нынче убитые и взятые в плен русские ратники.

Даже до полудня было еще далеко, а преимущество у монголов в числе — это единственное на сегодня, после разрушения и частичного сожжения камнеметов, что оставалось у Верного пса Чингисхана. Он уже и позабыл, что такое поражение. И напоминать себе об этом Субэдей не собирался.

Монголы медленно, но неумолимо пошли вперед. И было их… Тысячи, против не более чем семи сотен оставшихся в строю рязанцев.

Глава 8

Плешивая гора.

8 января 1238 года

Взмах правого меча — и сражен один ордынец. Взмах меча в левой руке Евпатия Коловрата и сабля монгола, устремившаяся к голове русского боярина, падает разрубленной. Меч же булатный получает глубокую зазубрину, но не ломается. Вообще после такого боя нужно будет перековывать оружие. Но об этом Коловрат не думает.

— Дзын! — копье ударяется о бронь боярина, сминая пластины, но не пробивая их.

Евпатий пошатнулся. Сразу три вражеских копейщика поспешили завершить жизненный путь Коловрата. Они направили свои копья и сабли и уже намеривались нанести удары, но на миг замешкались, толкаясь плечами.

— Вжух! Вжух! — две стрелы устремляются в ордынцев рядом с предводителем рязанских мстителей.

Тут же Коловрат подрубает ногу одному из трех врагов.

Обе стрелы попали в цели и наповал свалили ордынцев. С пятнадцати шагов лучник Андрей и его ближний десяток не промахиваются. Вот только целей не много, а очень много. Русичам приходится медленно, но неуклонно, отступать, оставляя впереди себя горы трупов. Чаще врагов, но… Постепенно ряды русских: рязанских, черниговских, владимирских и других людей, тают, погибают ратники, забирая по две, порой по три жизни врагов.

Коловрат поднялся. Рядом с ним вновь появилось не менее десятка русичей, готовых поддержать предводителя. Прежний десяток полностью положил свои головы. Но Евпатий выжил, он отчаянно рубился, его прикрывали и малый отряд сделал большие беды захватчикам.

Силы боярина на пределе, но еще хоть бы пятерых срубить, к тем уже положенным не менее двух десятков врагов. Он отказывает себе в слабости слушать боль, замещая все эмоции жаждой мщения. С мечей тяжелыми каплями стекает вражеская кровь, но ни клинки, ни их хозяин не могут насытиться.

— Конные вражеские слева! — закричали русские ратники, перекрикивая какофонию боя.

Евпатий не поворачивался, не мог. На миг потеряет концентрацию и тогда все — смерть. Она не страшна, но ведь можно забрать с собой в ад еще хоть кого-нибудь. Вот для этого и живет нынче боярин.

— Ба-ба-бах! — прогремел взрыв.

Рязанцы пригнулись, не ожидали такого. И тут уже монгольские и мордвинские воины, знакомые со взрывами пороха, пошли в решительную атаку, изрубая и коля растерявшихся русичей. Хотя сперва и мордвинцы-эрзя были готовы броситься на колени и молиться.

Взорвали бочонки с «китайским снегом», так это называли пленные. Но сделали это как раз русичи, используя захваченный трофей. Храбру Вышатовичу было доверено сие дело. Но раньше столь громкого взрыва не было. А тут…

Тяжелые конные Субэдея попали в самый эпицентр взрыва. Кого отбросило в сторону, у других кони понесли. Вторая попытка зайти на гору конными провалилась. В первый раз вражеские всадники с удивлением нарвались на открытые волчьи ямы и потеряли при отступлении не менее четырех десятков своих лучших тяжелых конных. И сейчас их стали провожать сулицами и стрелами.

Только меньше трех десятков, может и лучшей тяжелой конницы мира, ну или сопоставимой с русской и латинянской-рыцарской, уходили прочь, так ничего и не добившись

Но в целом ситуацию это не меняло. Монгольские воины, подходили на конях к холму, отдавали поводья одному из десятка, а остальными продолжали карабкаться наверх. Словно бы медом тут было облито и сотни ос, или навозных мух, облепили весь склон, подножье которого было усеяно телами погибших и тяжело раненных.

— Стена щитов! — зло прокричал Евпатий, но обнаружил, что вновь возле него нет рязанских ратников.

Только три рязанца, все, что осталось от десятка, прикрывавшего боярина, увязли в бою и их оттеснили монголы.

Удар! Меч Евпатия, словно бы не заметил руку монгола, отрубая ее.

— Бум! — удар копья в голову боярина сбивает на нем шлем.

Ремешок чуть было фатально не пережимает горло, надрывается. Евпатий закашлялся и пошатнулся.

— Вжух! — стрела Андрея ударяется в кожаный доспех врага, скользит по железной пластине, не пробивает, но замеляет монгола, который уже был готов нанести решающий удар саблей по Коловрату.

— Все сюда! Спасти боярина! — на разрыв голосовых связок, перекрикивая звон стали, стоны, воинственный ор, кричит Андрей.

У него закончились стрелы. Лучник делает шаг в сторону, выдергивает монгольскую стрелу из земли, натягивает лук. Выстрел… Мимо. И стрела имела непривычную балансировку, и налипшая на нее грязь не позволяла прицельно бить.

— Вжух! — монгольская стрела впивается в висок боярина Евпатия Коловрата и появляется там, где только что был левый глаз.

Удар! Копье протыкает бок Коловрата. Пусть по касательной, но вгрызается в доспех боярина, разрезая его плоть

— А-а-а! — с криком, обнажив свой меч, держа в другой руке еще одну стрелу, Андрей устремляется вперед.

Он обходит, расталкивает рязанских воинов, призванных стоять стеной для свободной работы лучников, увлекая за собой оставшихся в живых русичей.

— А-а-а! — кричали воины в своей последней атаке.

Не более двух сотен рязанских воинов смогли поняться в атаку. С криками, в исступлении, они сшибали грудью монгольских воинов. Спотыкались русичи, не успевая перебирать ногами через тела своих побратимов и врагов. Иные рязанцы, тяжело раненые, лежащие среди погибших, бывало, что и впивались своими руками в ноги монголов, опрокидывая их. Испускали дух, но цепкий хват продолжал сковывать движение врага.

А в это же время еще на холм еще лезли вражеские воины. Началась давка. Отступающим монголами и их приспешникам приходилось чаще падать. Они отступали в места, где было просто не протиснуть ногу, чтобы ступить на землю, столько тел лежали обездвиженными, или корчились в предсмертных судорогах.

— На! — с криком Андрей вонзил монгольскую же стрелу с налипшей грязью в глаз одному врагу.

Тут же он рубанул мечом другого.

Монголы стали откатываться назад, сбрасывая своих соплеменников и союзников вниз. Многие ломали конечности, иные натыкались даже на свои же сабли или копья, обломки оружия.