ИГОРЬ ВЕЩИЙ. Чертежи для княжества (СИ) - Рассказов Алексей

Булат наблюдал за ним, сложив свои мощные, покрытые старыми ожогами руки на груди. Его молчание, его вся поза были красноречивее любых слов и угроз.

Игорь так же молча положил топор на место. Затем он наклонился, подобрал с пола обломок обугленной палки и, стерев ею пыль и угольную крошку с небольшого участка утрамбованной земли, начал рисовать.

Сперва он схематично, но узнаваемо изобразил знакомый сыродутный горн. Булат, наблюдавший за этим, презрительно фыркнул.

— Это я и сам, с закрытыми глазами, умею. Невелика хитрость.

Но Игорь не остановился, не среагировал. Рядом с первой, примитивной схемой он начал выводить контуры другой, более сложной конструкции. Более высокая, вертикальная, цилиндрическая печь. Толстые, многослойные стенки из огнеупорной глины. Отдельная, герметичная камера для послойной загрузки угля и железной руды. В нижней части – несколько симметрично расположенных отверстий для фурм, медных или глиняных труб, подводящих воздух.

Булат смолк. Его насмешливое, высокомерное выражение лица медленно угасло, словно смытое невидимой рукой, сменившись настороженным, пристальным, почти гипнотическим вниманием. Он невольно сделал шаг вперед, потом еще один, и вот уже стоял рядом, не сводя глаз с магических линий, проступающих на грязном полу.

— Что это? — спросил он, и в его всегда хриплом, как у ворона, голосе уже не было и тени ворчливости или раздражения. Было чистое, неподдельное, детское любопытство, смешанное с изумлением. — Что за башня?

— Домница, — ответил Игорь, тыча обугленным концом палки в центр схемы. — Железо… сталь… плавится. Совсем. Льется. Как вода на огне. Чище. Сильнее. Без шлака.

Он провел несколько линий от фурм к большому кругу, изображающему мощные мехи.

— Воздух. Много. Сильный. Постоянно. Дуть всегда. Без остановки.

Булат медленно, как бы преодолевая невидимое сопротивление, присел на корточки рядом с рисунком, его огромное, могучее тело вдруг казалось сгорбленным под тяжестью увиденного. Его корявый, покрытый старыми ожогами и шрамами палец медленно, почти благоговейно, повторил контуры домницы, обвел фурмы.

— Высота… — пробормотал он себе под нос, его мозг, отточенный годами практики, уже начал просчитывать. — Тяга… самотеком… будет сильная, очень… Руда и уголь сверху… подаются постепенно… сами… — Он вдруг резко поднял на Игоря взгляд, и в его глазах, обычно таких колючих, горел уже не скепсис, а жадный, технический, инженерный азарт, тот самый, что движет всеми первооткрывателями. — А подача воздуха? Эти мехи… — он с раздражением махнул рукой в сторону задыхающегося, изможденного подростка, качающего ручные мехи, — слабые, никуда не годятся. На такую печь… не хватит. Ни за что не хватит.

— Меха. Больше, — твердо сказал Игорь, жестом изображая нечто крупное, мощное. — Сильнее. Не человеком. Водой. Или… колесом. Большим.

Он дорисовал рядом с печью большое, лопастное водяное колесо и систему деревянных шестерен и передач, соединяющих его с гигантскими, коровьими мехами.

Булат замер, уставившись на схему. Он видел уже не просто линии, начерченные палкой на земле. Он видел идею. Принцип. Гениальную простоту. Он, как и Игорь, был инженером в душе, пусть и не знал такого слова. Он видел не просто повышение эффективности, он видел красоту нового, совершенного процесса. Возможность получить то, что раньше было недостижимо, почти волшебно – настоящий, жидкий, чистый, как слеза, металл, льющейся в форму.

Он медленно, с трудом поднялся, его могучее тело, всегда такое прямое и уверенное, вдруг показалось Игорю немного ссутулившимся, но не от возраста или усталости, а от тяжести открытия, от осознания масштаба. Он смотрел на Игоря, но видел уже не чужака в диковинной одежде. Его взгляд был обращен куда-то внутрь, к самому знанию, к той бездне возможностей, что оно открывало.

— Откуда… — он начал и запнулся, перевел потерянный взгляд на Хергрира, стоявшего в стороне с каменным, нечитаемым лицом, потом снова уставился на Игоря. — Откуда ты это знаешь? Кто тебя научил?

Игорь лишь слегка пожал плечами, сохраняя маску отстраненного безразличия. Он не мог рассказать про университетские курсы, про учебники, про промышленные комбинаты.

— Я видел, — коротко и безапелляционно ответил он.

Булат покачал своей седой, львиной головой, и в его глазах читалось нечто большее, чем простое уважение. Почти благоговение перед носителем тайного знания.

— Никто не видел такого. Никто и никогда. Это… — он снова махнул рукой, охватывая всю свою дымную, пропахшую гарью кузницу, все свои двадцать лет труда, — это против природы. Против самой сути. Железо не должно течь. Оно должно коваться. Молотом. Силой рук.

— Может течь, — тихо, но неумолимо возразил Игорь. — Если знать как. Если понять.

Он бросил обугленную палку на землю. Его первая, импровизированная лекция по основам металлургии была окончена. Семя было брошено в почву.

Булат еще несколько секунд стоял, не двигаясь, уставившись на рисунок, словно боясь, что он исчезнет, растворится, как мираж. Потом резко, с внезапной решимостью, повернулся к Хергриру.

— Конунг. Мне нужно. Сейчас. Глина, огнеупорная глина. Дерево, бревна, много. Камни. Люди. Сильные, не лентяи. Много людей. Я буду строить. Эту… домницу.

Хергрир, наблюдавший за всей сценой от начала до конца с невозмутимым, как у скалы, лицом, медленно, веско кивнул. Он все понял без лишних слов. Он видел, как изменился, как переродился на его глазах Булат. Как самый упрямый, независимый и гордый человек во всем Гнезде, человек, которого нельзя было сломить силой или угрозами, сломался и преклонился перед знанием, которое принес этот загадочный странник.

— У тебя будет все, что нужно, Булат, — сказал Хергрир, и его голос звучал ровно и спокойно, но Игорь, уже научившийся слышать оттенки, уловил в нем легчайший, но отчетливый оттенок триумфа и удовлетворения. — Распорядись.

Булат лишь коротко кивнул, и, не глядя больше ни на кого, снова присел перед магическим рисунком, водя своими грубыми пальцами по линиям и что-то быстро, взволнованно бормоча себе под нос, просчитывая размеры, количество материалов, последовательность работ.

Игорь почувствовал, как Хергрир кладет ему на плечо свою тяжелую, как молот, ладонь.

— Пойдем, ведающий, — сказал конунг, и в его обычно жестком, отрывистом тоне впервые за все время прозвучало нечто, отдаленно напоминающее настоящее, неподдельное уважение. — Похоже, ты только что купил себе не просто место под этой крышей. Ты купил себе целое будущее в Гнезде. И заплатил за него дорого. Очень дорого.

Игорь молча последовал за ним на яркий, слепящий после полумрака кузницы свет, оглянувшись на последний раз. Булат все так же сидел на корточках, его могучая, широкая спина была обращена к ним, а все его внимание, вся его душа были безраздельно поглощены схемой, нарисованной на грязном, утоптанном полу. Он смотрел на нее не как на простой чертеж. Он смотрел как на откровение. Как на новую священную книгу своего ремесла, первую страницу которой только что перевернули перед ним.

*** ******

Спустя несколько дней после судьбоносного визита в кузницу Булата, Игорь вновь оказался на главной торговой площади Гнезда, этом вечно кипящем котле жизни, где сталкивались интересы, культуры и кошельки. Он уже начал понемногу осваиваться в этом хаосе, научился отфильтровывать назойливые взгляды и приглушенные перешептывания, идущие за его спиной. Его оранжевый комбинезон, хоть и выцветший до блекло-рыжего оттенка, покрытый пятнами грязи и сажи, по-прежнему делал его чужаком, но теперь уже не безликой диковинкой. В шепоте, что следовал за ним по пятам, слово «ведающий» слышался все чаще, постепенно вытесняя безликие «странник» или «чужеземец». Он обретал имя. Репутацию.

Он бродил между рядами, наблюдая за примитивной, но яростной экономической жизнью рынка. Вот торгуются за мешок соли, вот меняют зерно на вяленую рыбу, вот рослый варяг с медвежьей проседью в рыжей бороде показывает местным девкам привезенные из-за моря стеклянные бусы – те ахают, хихикают, пряча улыбки в ладонях. Все как везде и всегда, думал Игорь. Примитивнее, грубее, пахнущее потом и навозом, но суть та же: спрос, предложение, обмен.