Сын помещика (СИ) - Семин Никита

Тут на крыльцо вышла Евдокия с тазом, и Аким поспешил перевести внимание на нее.

— Евдокия, душа моя, не согласишься пойти со мной на Всесвятское воскресенье?

Та не удостоила кучера даже взглядом, молча пройдя до туалета и вылив туда грязную воду, после чего вернулась в дом.

— Эх, и вот так всегда. Вот чего ей надо-то? Али я не хорош собой? Или она и вовсе хочет бобылкой остаться?

— Болтаешь много и не по делу, — веско сказал Корней, закончив курить и погасив бычок. — А будешь про барина с семьей худые слова говорить — зубы тебе пересчитаю. Понял?

— Понял, чего не понять-то, — насупился Аким. — А барыня тоже хорошо поет, — добавил он, услышав партию Ольги Алексеевны и таким образом оставив последнее слово за собой.

Глава 8

18 июня 1859 года

Утром дождь так и не закончился. Правда и не разошелся — все также мелко накрапывал. Мерзкая погодка.

После завтрака мы с отцом снова уселись в дрожки. Я только и успел, что сделать небольшую зарядку. Во дворе сейчас не позанимаешься, а привычку делать упражнения вырабатывать необходимо. Аким предупредительно раскрыл навес, который был предусмотрен на подобный случай, и морось нам в лицо попадала лишь из-за редких порывов ветра. Сам кучер сидел на облучке, до которого навес не дотягивался и зябко кутался в дождевик. На голове у него была войлочная шляпа, а на ногах сапоги. Мы с отцом тоже оделись по погоде — кроме привычных рубахи и штанов я надел тальму — специальную накидку на одной застежке. На моей голове красовался цилиндр, а Евдокия перед выходом принесла мне сапоги. Качество у них было конечно лучше, чем у Акима. Отец вместо тальмы надел альмавиву — широкий плащ, в который можно было закутаться полностью.

Лошадь месила копытами вязкую глину, не спеша тянув за собой наш транспорт. На колеса тоже налипала глина, и выходить из дрожек не хотелось категорически. И как вчера крестьяне в такую погоду поля окучивали? А они это делали. Мы увидели результат собственными глазами, когда добрались до принадлежащих нам полей.

— Вдоль всего надела правь, и потом — в деревню, — приказал отец Акиму.

Молча рассматривая окученные рядки, отец о чем-то размышлял. Я думал об ином — насколько эффективно было мое предложение. Может, крестьяне все-таки всей деревней вышли вчера на работы? Мы же не смотрели, как они выполняют поручение.

— Добре, — когда дрожки развернулись назад, обронил отец и посмотрел на меня. — Сработала твоя метода.

— Посмотрим, будут ли крестьяне свои поля с ее помощью обрабатывать, — тихо ответил я. — Если будут — значит да, хорошая идея. Если нет — то стоит посмотреть в следующий раз, придерживаются ли они ее, и как у них выходит. Да и спросить надо сейчас — есть ли заболевшие.

— Спросим, — кивнул отец.

В деревне к нашему появлению отнеслись настороженно. Мы подъехали к подворью, где жил староста Еремей и остановились возле ворот. Дедок выскочил на улицу в тот же миг, не иначе заранее разглядел дрожки, да стоял наготове.

— Ну как? Справились вчера, погляжу? — бухнул отец, внимательно смотря тому в глаза.

— Справились, барин, — кивнул Еремей.

— И как оно? Дюже сложно было? Только не ври! — прикрикнул он на старика, когда тот уже набрал воздух в легкие и открыл рот, чтобы запричитать.

— Тяжело, — выдохнул Еремей. — Но у вас, барин, струмент хороший. Хоть и мало железного, но для трети работников за раз хватило. Им шибче получается дело делать. Токмо так и справились.

Я тут же сделал себе пометку в уме, что раз у крестьян инструмент хуже, то могут и по старинке свои наделы продолжить обрабатывать. А вот если разрешить им на время взять наш инструмент, тогда уже более «чистый» результат получим. О чем я тихонько на ухо и шепнул отцу. Тот задумался на несколько мгновений, после чего кивнул. И уже Еремею сказал:

— Раз добро дело сделали, дозволяю на следующую неделю моим инструментом пользоваться вам и на ваших наделах.

Это вызвало оживление и неподдельную радость не только у Еремея, но и у его домочадцев, также вышедших во двор и слушавших наш разговор.

— Благодарствую, барин, — тут же отвесил поклон старик.

— Но за его сохранность ты отвечаешь передо мной лично, — напомнил отец, после чего он уточнил насчет заболевших, узнал, что никто не простыл, и приказал Акиму возвращаться назад.

Из дрожек мы даже не выходили, так сидя весь разговор отец и провел.

— И все же, я не понимаю — для чего такие поблажки им? Если у их больше свободного времени будет, то какая нам от того выгода? — спросил он вдруг неожиданно.

Изначально мне просто было в силу воспитания жалко этих людей, с которыми никто по-человечески не обращается. Но отец такого моего гуманизма не поймет, поэтому надо что-то срочно придумать.

— Если у их будет больше свободного времени, то они смогут посвятить его какому-либо ремеслу. Хотя бы начать учиться. А талантливый ремесленник в своем имении точно не помешает. Пусть не все этим займутся, но те, кто все же найдет в себе силы и способности, станут нашим потенциалом. Мы сможем организовать мануфактуру какую, или иное производство. И нанимать никого со стороны не нужно.

— Лентяи они. Скорее по полатям лежать будут, чем чему-то учиться, — фыркнул отец, но задумался, а я заметил, как Аким «греет уши».

Он даже немного голову повернул, чтобы лучше все расслышать. Не иначе, чтобы потом деревенским рассказать. Надо это нам? Не знаю, но сам факт, что нас кто-то подслушивает, мне не нравится.

— Потом обсудим, — добавил я и кивнул на кучера.

Отец понимающе кивнул, и вернулись домой мы в молчании. По пути ко мне пришло в голову, что если память меня не подводит, то скоро крепостное право и вовсе отменят. И уже сейчас надо начинать выстраивать отношения с крестьянами так, чтобы они сами стремились остаться здесь и работать на нас, а не сбежали к другому барину или в город на заработки.

— Сергей Александрович, я подготовила подарки Уваровым, — сказала мама, когда мы зашли в дом.

— Спасибо, Ольга Алексеевна. И что мы подарим Леониду Валерьевичу?

— Три горшка с вареньем — черничное, из клубники и твое любимое — яблочное.

Одобрительно покивав, отец прошел в зал и грузно уселся в кресло. Камин снова уютно потрескивал и после уличной мороси я поспешил придвинуть стул, взятый из столовой, к нему и протянул руки к огню. Вроде и не слишком холодно на улице, но после двухдневной жары словно осень резко настала.

— Так что ты там про ремесленников говорил? — спросил отец, будто и не было у нас перерыва в разговоре.

— Да думаю, будет хорошо, если у нас среди крестьян будет больше мастеровых. Кузнецов, плотников или тех же бортников, чтобы и у нас свой мед был.

— Перевести их на оброк и продавать их работу? — задумался отец. — А кто на полях будет работать?

— Так не у всех же способности к ремеслу будут, — ответил я. — К тому же… — я еще немного подумал, но решился все же озвучить то, что меня беспокоило, но в виде «проблесков памяти», — у меня воспоминание всплыло, когда свои письма для вас да фотокарточки смотрел. По столице ходят слухи, что император наш хочет крестьян освободить, — отец горестно вздохнул.

— Эти слухи уже три года ходят, как Государь-император наш к московскому собранию обратился. Да и до того еще при его отце министр государственных имуществ и вовсе хотел земли наши отобрать. И тогда бы все крестьяне стали государственными. Хвала господу, эту глупую и вредную мысль не претворили в жизнь.

— Потому, — продолжил я, внутренне успокоившись, что угадал и не подставился, — мои одноклассники и не стремились в поместья возвращаться, а на службу хотели пойти. Если крестьян освободят, то доходы еще больше снизятся. Им ведь тогда за работу платить придется, чтобы наши поля обрабатывали. Вот я и мыслю, если слухи не врут, то увеличение ремесленников среди крепостных нам на руку.

— Это чем же? — спросил отец, впавший в мрачное настроение от напоминаний о возможности потерять власть над крестьянами.