Второгодка. Пенталогия (СИ) - Ромов Дмитрий

– Нет, мне надо идти…

Я отключился. Забежать домой за пушкой я уже не успевал. Нужно было торопиться. Волю Алёны он подчинил и она вела себя, как кролик перед удавом. Но что у него было в голове даже хороший психиатр бы не определил. Я боялся, что сейчас он был готов на всё и мог просто расстрелять её прямо у подъезда. Если у него действительно имелся пистолет. А мог быть нож. Да и кулаками он мог наделать бед.

В общем, я повернул в сторону дома Альфы и рванул изо всех сил, буквально вырываясь из кожи. Асфальт мелькал размытым от скорости полотном, лёгкие разрывались, не успев привыкнуть к нагрузке. Я отплёвывался, задыхался, хрипел и топал, как статуя Командора. А в голове кружилась только одна мысль, только бы она не вышла. Только бы она не вышла из дома.

Когда я влетел во двор, сразу увидел его. Он прохаживался нервными шагами вдоль своей машины и поглядывал на окна Альфы и на часы. Что‑то приговаривал себе под нос, кивал, будто угрожал невидимому противнику.

– Петрушка! – окликнул я его.

Он резко обернулся и лицо его исказила злоба. Я стоял и тяжело дышал, пытаясь отдышаться.

– Сука! – прошипел он. – Позвонила тварь! Ну, тем лучше! Вот и конец!

– Виктор, – сказал я, пытаясь, чтобы голос звучал спокойно и ровно, и даже приподнял руки.

– Тем лучше! – зарычал он и вырвал из‑под куртки чёрный ствол.

Это был Макаров.

– Спокойно, Виктор, – кивнул я, потихоньку двигая к нему.

– Не подходи! – крикнул он и в голосе отчётливо прозвучали истеричные ноты. – Стой, где стоишь!!! Подними руки!!!

– Убери ствол, – ответил я спокойно, но остановился и поднял руки, готовясь бросится, когда представится возможность.

Расстояние между нами было около семи метров.

– Не подходи!!! – заорал он, и в этот момент закурлыкал домофон на двери подъезда Альфы, и Петрушка резко обернулся.

Это был тот самый момент. Самый подходящий. Возможность. Я рванул и бросился на него. Время будто замерло, и я видел, как долго и мучительно давит он на спуск, и как белеет его палец, нажимая скобу.

Я оттолкнулся от земли и прыгнул на него, только силы гравитации в этот момент почему‑то перестали действовать, и я долго и медленно летел и летел в сторону этого урода Вити. Как неуклюжий и смешной космонавт в толстом скафандре. Летел, летел и никак не мог долететь. Как во сне. Будто это я сошёл с ума, а не этот психопат. А потом из ствола медленно появилось пламя. Плавное и неспешное. И только после этого всего грянул гром.

И грянул гром…

Звук выстрела всё поставил на свои места. Именно так чаще всего и бывает. Разговоры, тревоги, чаяния, надежды, попытки и усилия всегда можно измерить выстрелом. Бах, и время снова пришло в норму. Бах, и кисель замедленного движения превратился в острую и яростную атаку. Бах, и нет больше мерзавчика Петрушки, а есть враг, которого нужно уничтожить любой ценой. Так было в Афгане, так было в ментовке, так есть сейчас. И так будет всегда, пока человек остаётся человеком.

Грохнул выстрел и мы повалились на сырой и грязный осенний асфальт. Я прижал руку Петрушки, сжимающую пистолет. Он хоть и был мудаком, но мудаком покрупнее меня, взрослой особью, так сказать. Я ударил его рукой об асфальт, выбивая пушку, и он заорал, заверещал, как обезьяна, будто в него вселились обитатели того места, из которого он и сам появился, но хватку не ослабил, а вдруг рванул руку, силач, твою мать, и попытался направить ствол на меня, одновременно дёргая ногами и стараясь сбросить меня, выкрутиться, вывернуться.

Хер в сумку, а сухари вытряхни, как говорил мой лучший друг Никитос. Чего уж там, не на ковре же. Я долбанул лбом ему по носу. Хрясь. Захрустело там, где ещё не зажило и он задохнулся. От Альфы не было ни звука, ни криков, ни стонов, и я не понимал, попал он в неё или нет. Но даже если и нет, одного того, что он пытался, для меня было достаточно. Приговор был вынесен и подписан. И обжалованию не подлежал.

Я ещё раз долбанул ему лбом по носу, пуская красные потоки по его мерзкой скуластой роже. Он захрипел и начал выкручиваться с ещё большим рвением. Червь. Я позволил ему крутануться ровно настолько, чтобы у меня появилась возможность выломить ему правую руку, сжимающую пушку. Он захрипел, изо рта пошла пена, а я гнул и гнул.

И в этот момент во мне не было ничего человеческого. По большому счёту это, наверное, ужасно, что для того, чтобы установить справедливость и жить по‑человечески, нужно превращаться в зверя. Но так уж повелось. Да и… сейчас было не до размышлений и не до этических страданий.

Я согнул его руку в локте и крепко обхватил кисть сверху. Он сопротивлялся, бился, как ведьмак на шабаше, пытаясь продлить свою жалкую, никчёмную и вредную для других жизнь. Бах, и я нажал на курок его пальцем и грохнул выстрел. Бах! Ещё один. Он завыл, потому что пуля попала ему в ногу. Бах! В бедро. Жаль, не по бубенчикам. Бах. Наконец я выгнул его руку достаточно для того, чтобы сделать результативный выстрел.

И в это время завыли сирены. Уа‑уа‑уа‑уа! Воздух наполнился переливами космической музыки. Уа‑уа‑уа, орали они, приближаясь. Во двор влетели две машины с двух сторон, чтобы это чмо не смогло упорхнуть.

– Молодцы ребята, правильно, сказал я и поставил точку. Бах! Бах! Петруччо дёрнулся и захрипел.

Вокруг раздались голоса, шум, топот ног и лязг затворов.

– Свои, ребята! – воскликнул я, – когда мне в спину упёрся ствол.

– Это свой, – крикнул Пётр, и ствол исчез.

А Петрушка заныл, застонал и зарыдал.

– Помогите, – прохрипел он, пуская кровавые пузыри.

– У него оружие! – крикнул я.

– Брось пушку! – прогремела команда.

Я держал его за запястье, а чьи‑то тяжёлые берцы наступили на руку, пальцы разжались, и ствол был отброшен в сторону. Петрушка заорал.

– Травмат! – крикнули надо мной. – Это травмат!

То, что травмат, я уже и сам понял, потому и шпиговал блогера резиновыми пулями.

Я обернулся в сторону подъезда. От Альфы меня отделяло каких‑то двенадцать шагов. Она была жива и сидела на асфальте, прижавшись спиной к железной подъездной двери и обхватив колени. Из глаз её текли слёзы, и она горестно смотрела на ужасы мира сего.

– Девушка может быть ранена! – закричал я, указывая на Алёнку.

К ней метнулось два бойца и я, вскочив на ноги тоже рванул к ней. Убедившись, что Альфа не задета, я вернулся к Романову.

– Пётр Алексеевич, хотите получить одобрение Щеглова? Тогда осмотрите как следует багажник этого урода.

– Причём здесь Щеглов? – нахмурился Петя.

– А этот член‑корреспондент написал статью, затрагивающую интересы Никитоса. Думаю, тот очень зол на эту мразь. Так что если ты его закроешь, тебе большое начальство спасибо скажет. Вы то есть.

Петя прищурился.

– Откуда инфа про наркоту?

– Работаем, Пётр Алексеевич, – развёл я руками. – Всплыла инфа, говорят, он купил у людей, Афганца. Более точно не знаю. Узнаю, скажу. Но вы, на всякий случай, дайте ему подержать кирпич.

– Осмотреть машину! – приказал Петя, кивнув. – Багажник переверните!

Парни бросились выбрасывать вещи из багажника. Кидали прямо на стылый и мокрый асфальт, рвали обивку и выворачивали всё наизнанку.

– Есть пакет с белым веществом, примерно килограмм! – раздался возглас.

Петруччо скулил, пытался лепетать, и даже говорить, какой я плохой, ещё не понимая, какие над ним нависли тучи. Завыла сирена скорой помощи. Понятые подтвердили изъятие белого вещества.

Свидетели произошедшего рассказали Петру, как этот хер выстрелил в девушку, а потом пытался убить меня, но я геройски его остановил, повалил на землю, а он всё равно продолжал палить налево и направо и сделал несколько выстрелов, попав себе в бочину.

Его увезли на скорой. Вся эта катавасия закончилась достаточно быстро, ребята отработали чётко.

– О таких вещах надо заранее предупреждать, – отчитал меня Петя. – Я тебе не Карлсон прилетать на запах варенья! А если бы ты не дозвонился?