Повторение пройденного (СИ) - Романов Герман Иванович

— Несите маршала в здание, быстрее, товарищи. Расстегните воротник! Никифор Матвеевич, найдите врача, есть же он у вас здесь!

Василий Андреевич махнул рукой командиру дивизии полковнику Замировскому, который получив приказ, опомнился, и тут же распорядился — во все стороны побежали работники штаба. В эту секунду Александр Петрович опомнился, живо наклонился и крепко подхватил маршала за ноги — первое, что ему бросилось в глаза, так это начищенные до блеска хромовые сапоги. Втроем они донесли командующего в здание маленькой станции, непроизвольно кряхтя — все же маршал Кулик был грузен, плотно сбит, и тело весило немало, добрые пять пудов, а то и все шесть. Дверь перед ними немедленно распахнули, и они внесли командующего в угловую комнатенку, в которую их провел сам комендант с воспаленными от усталости глазами. Бережно положили тело на деревянный диван — такие можно встретить как на вокзале крупного города, так и на затерянном среди болот полустанке. Гладко обструганные дощечки на самом сидении, да на изогнутой спинке, металлическая бляха НКПС, прибитая гвоздиками — вот она «койка» для маршала, которая вполне может стать его «предсмертным ложем». Как умирают люди Александр Петрович насмотрелся с гражданской войны, когда еще усы толком не отросли, так, пушок над верхней губой.

— Никак апоплексический удар случился, похоже на то, — пробормотал бригадный комиссар Сычев, и тут же принялся расстегивать пуговицы кителя, в предрассветных сумерках блеснула золото «звездочки», да тускло отсвечивала эмаль орденов, что уместились двумя рядами, как бойцы при построении. Александр Петрович живо стянул с ног щеголеватые сапоги, адъютант расстегнул ремень, и тут дверь хлопнула, в комнатенку ворвался военврач, с характерными эмблемами на защитного цвета петлицах. За ним на пороге возник военфельдшер с сумкой на ремне, на которой в белом круге «пламенел» узнаваемый крест.

— Покиньте больного, товарищи, и соблюдайте тишину, прошу вас.

Врач с одинокой «шпалой» в петлицах, и в мешковатой, не пригнанной как надо форме, «висящей» на нем как на «вешалке», был явно недавно призван. И не иначе — дивизия ведь с «трехсотым» номером, который и означал спешное развертывание по мобилизации. Но действовал уверенно — и минуты не прошло, как маршал лежал в белой нательной рубахе, сапоги Александр Петрович стащил, и поставил у дивана. А сам отошел в сторону, чтобы не мешать медикам, но в тоже время, ожидая распоряжений от комиссара, если те последуют. И мысли в голове текли невеселые…

Войну полковник Старокошко встретил в должности начальника штаба 23-го механизированного корпуса, вот только воевать толком не пришлось, как под рукой не оказалось ни одной из трех дивизий. И противник тут не причем — мехкорпус просто «растащили». А ведь он представлял собой реальную силу — больше четырехсот танков, из которых два десятка были нового типа, с противоснарядной броней, КВ и Т-34. Ситуация на Западном фронте сложилась катастрофическая — его практически начали воссоздавать заново, латая «дыры», как на «тришкином кафтане». Первой 9 июля выдернули 220-ю моторизованную дивизию, что поддерживала части 19-й армии, дравшейся под Смоленском. Затем перебросили под Невель 48-ю танковую дивизию, которая вошла в состав 22-й армии. А 51-ю танковую дивизию перевезли в Ржев, для поддержки 31-й армии. Обещанная 57-я танковая дивизия так и не поступила — она увязла в боях под Оршей в составе 20-й армии. Так что как единое целое мехкорпус не действовал, и оставшись без подчиненных ему соединений, управление было переформировано в обычный стрелковый корпус, а все корпусные моторизованные части, включая мотоциклетный полк, изъяты. Самого же Старокошко назначили начальником отдела АБТВ спешно формируемой со второго числа 54-й армии, и вчера вечером он оказался в самолете, что вылетел из Москвы на Волховстрой с маршалом Куликом — там нашлось место и для полковника-танкиста. Вот только вечером, стоило только приземлится, выяснилось уже на аэродроме, что руководить фактически ничем, если не считать автотранспорта и одного-единственного отдельного 119-го танкового батальона, что находился на охране армейского штаба, причем последний фактически отсутствовал как таковой. И все дело в том, что управление передали целиком из упраздненного 44-го стрелкового корпуса, и штабные работники сейчас находились где-то в вагонах, что шли через Тихвин кружной дорогой, постукивая на рельсах колесными парами. Прибытие должно произойти послезавтра, седьмого числа, но ведь эти двое суток нужно как-то обойтись без штаба, а это и так уже вносит в сосредоточение частей и соединений 54-й армии изрядную неразбериху.

И понятно, почему маршал Кулик уже поздно вечером, не успев покинуть транспортный самолет, «рвал и метал» — ведь любой командующий без штаба как без рук. Сам Александр Петрович тоже оказался без подчиненного ему отдела — нет таковых в стрелковых корпусах. И с полуночи он его формировал на ходу, отправившись с маршалом на машине вдоль железной дороги, которая неожиданно оказалась буквально забитой воинскими подразделениями от начала до конца. А ведь до Назии по прямой линии на карте почти полусотня километров, а в реальности на грунтовке со всеми изгибами в полтора раза дальше выйдет. К чему эта поездка, чтобы узнать, как проходит сосредоточение двух выдвигавшихся дивизий, достаточно было отправить делегатов связи, а так три часа потратили на ночную езду, лязгая зубами на рытвинах. И вот приехав на место, и посмотрев на творящийся здесь бедлам, маршал рассвирепел — и быть беде, но тут Кулика крепенько шарахнуло. И всесильный еще недавно начальник ГАУ свалился, и сейчас лежит почти бездыханным, а вокруг суетятся два побледневших врача — и оно понятно, спрос ведь с них будет, что не смогли оказать надлежащую помощь.

— Это инсульт, мы ничего не сможем сделать. Товарища маршала нужно немедленно отправлять в Ленинград — в клинике смогут спасти. А тут…

Врач беспомощно развел руками, а на диване началось страшное зрелище — находящийся в беспамятстве Кулик застонал, по телу пробежала судорога. Все находящиеся в комнате замерли, даже перестали дышать — в том, что началась мучительная агония командующего, никто не сомневался…

Глава 2

— Эх, умирает товарищ маршал… Товарищ маршал…

Вроде бы со вздохом произнесли, но с такой гаммой чувств, что слова как-то дошли до сознания, он их осмыслил, и словно бы проснулся. Тело полоснуло болью, от которой мышцы свело судорогой, очень болезненной — непроизвольно застонал, дернулся.

— Сделайте что-нибудь, вы ведь врач. Укол поставьте, что ли…

В призывах к помощи особой уверенности не слышалось, а вот ощущение полной безнадежности в незнакомом голосе явственно присутствовало. Даже ни малейшей надежды на чудо не присутствовало, вроде как раз «умирает Максим, да и хрен с ним». И это категорически не понравилось, он уже понял, что это по нему заблаговременно панихиду проводят, живого отпевают на разные лады. И тут ощутил важное — темнота стало уходить, перед глазами светлело, и тут он сообразил, что лежит с закрытыми глазами. А раз так, то стоит побороться — бывал он несколько раз в таком черном туннеле, но каждый раз выкарабкивался, увидев толику света. Ведь недаром раненому никогда нельзя давать впадать в забытье, говорить что угодно, тормошить словами, но лишь бы не отключился – тогда может последовать хана, причем в большинстве случаев, на войне так часто происходит.

И он собрался духом, и дернулся, как мог всем телом. И словно разрядом тока шарахнуло — он чувствовал ноги, они были живые, двигались. И правая рука, словно заново, отросла — пальцы в кулак сжались. Этого не могло быть, только во сне, но почему же он слышит голоса, и видит свет — и –то отнюдь не сновидение. А значит…