Повторение пройденного (СИ) - Романов Герман Иванович

— Товарищ маршал⁈ О боже…

Последнее слово чуть ли не костью застряло в глотке говорившего — осекся, и ощутимо захрипел, да и дыхание с отдышкой. А он рывком, помогая руками и ногами, уселся на чем-то жестком, и разлепил глаза. И от увиденного ахнул, какой там сон.

Прав колдун — у них получилось!

Вот они ноги и рука — дергаются, его воле подвластные, пальчики сгибаются и разгибаются. И главное — какой тут сон, все наяву. И такая эйфория нахлынула, что он пробормотал, с нарастающим изумлением слыша свой голос, который в одночасье стал чужим, неузнаваемым.

— Твою мать… Охренеть…

— Товарищ маршал Советского Союза, виноват, не расслышал, что сказали. Как вы себя чувствуете? Вы меня слышите, товарищ маршал?

Теперь зрение сфокусировалось, стали вырисовываться люди, стоящие перед ним до того словно в тумане. Потом понял — раннее утро, еще все серое, туман. Посмотрел на обступивших его военных в гимнастерках, перетянутых ремнями, в фуражках. И что характерно — все в командирской форме РККА с петлицами, на которых выстраивались «шпалы», от четырех до одной, а у одного вообще два «кубаря», застыл с сумкой, на которой красный крест в белом круге. А вот один с чуть одутловатым лицом имел в малиновых петлицах по ромбу, а на рукавах гимнастерки по нашитой красной звезде — бригадный комиссар. Память не подвела — именно этот человек был на фотографии, что нашел в интернете — член военного совета отдельной 54-й армии, напрямую подчиненной Москве. Два полковника, в петлицах по четыре «шпалы», но у одного эмблемы в виде двух перекрещенных винтовок, у другого на черном бархате символическое изображение БТ. Пехотинец и танкист стояли рядом, а вот майор уже подхватил его под спину ладонями, придерживая. Ему помогал военврач 3-го ранга с одинокой капитанской «шпалой» — лицо усыпано веснушками, а вот умные глаза от удивления вытаращены — он и задавал вопрос о самочувствии, причем настойчиво.

— Хреново… Что случилось со мной?

Вопрос далеко не праздный — он в чужом для себя теле, отнюдь не «самоварном», искалеченном от прямого попадания дрона, вполне нормальном, естественном, так сказать. И в полной «комплектации», что немаловажно — с руками и ногами, причем густо поросшими рыжеватыми волосками. А на стуле лежит китель, с весьма характерными петлицами, украшенными маршальскими звездами. А орденов полна грудь — полдюжины, да еще медаль «ХХ лет РККА». А сверху маленькая золотистая звездочка на алой колодке — «герой Советского Союза». Так что эксперимент полностью удался — с этого мгновения он теперь Григорий Иванович Кулик, старый товарищ Сталина еще со времен обороны Царицына, где пришлось реципиенту командовать артиллерией, и попасть в «фавор» будущему «вождю народов». А заодно сдружится, и это так и есть, с Климентом Ефремовичем Ворошиловым, легендарным «первым маршалом», и сейчас Клим командует Ленинградским фронтом, и неудачно, что тут скажешь.

— Инсульт, товарищ маршал Советского Союза, апоплексический удар. И довольно серьезный — у вас кровь пошла из ушей и носа. В госпиталь вам надо, но лучше в ленинградскую клинику — там могут обеспечить лечение. Здесь, увы, я мог только диагностировать, но у вас оказалось отменное здоровье, что меня сильно удивило. Видимо, от усталости, да и перенервничали, вот несчастье и приключилось. Могу я вас попросить улыбнуться, товарищ маршал? И еще закрыть глаза и поочередно коснуться указательными пальцами кончика носа — необходимо выяснить последствия.

Военврач говорил мягко, и было по глазам видно, что он до ужаса боится своего высокопоставленного «больного». Потому Григорий Иванович, а так он себя заставил именовать (ведь и есть таковой на самом деле, к тому же с «птичьей» фамилией, но отнюдь не на «птичьих правах»), постарался выполнить рекомендацию. Улыбка вроде вышла нормально, пальцем левой руки попал на кончик носа, а вот десницей чуток промахнулся — непривычно как-то вновь ощущать вполне здоровую руку.

— Подвигайте руками вверх-вниз, покрутите их в плечах, товарищ маршал. Где боль, есть или нет? Можете вы присесть, и подняться?

Огорчать врача не хотелось, было видно, что тот старательно пытается ему помочь, к тому же «лепила» находится в состоянии жуткого страха и беспокойства. Так что проформы ради Григорий Иванович покрутил руками, присел несколько раз, причем первая попытка вышла с немалым затруднениями. Необычно ощущать отросшие ноги, которые тебе охотно повинуются, но вначале непривычно — будто на протезы встал.

— Уже лучше, товарищ маршал… Уникальный случай, вы ведь клиническую смерть пережили, агония началась, и столь быстро оправились? О таком никогда не читал, и не слышал…

Удивление на лице врача проступило непритворное, вместе с ним и горячечный блеск исследователя. Видимо, все произошедшее не вписывалось в каноны и учебники медицины, и доктор пытался найти в памяти ответ на данный казус. Но не объяснять же ему, что случилось на самом деле, когда и самому толком непонятен эксперимент, с его матрицей совершенный. В этом и есть фундаментальное отличие от реципиента, о котором его предупреждали — память старого носителя отсутствовала. Напрочь исчезла, словно мокрой тряпкой оттерли грязный стол, потом вымыли и отполировали. Теперь можно по-новому на нем всячески свинячить.

И самое неприятное, что именно это состояние он никак не скроет, да и не следует этого делать — моментально заподозрят неладное. А так есть возможность хоть как-то объяснить множественные «провалы» в памяти. При таких случаях амнезия у пациентов частенько бывает, и как говорил один киногерой — «голова — предмет темный, исследованию не подлежит»…

До начала Великой Отечественной войны звание маршала Советского Союза получили восемь человек — из первого «набора» сгинули под маховиком репрессий трое, но в 1940 году добавлено еще трое — слева направо стоят К. Е. Ворошилов, С. М. Буденный, С. К. Тимошенко, Г. И. Кулик и Б. М. Шапошников.

Глава 3

— Прошу понять меня правильно, товарищи — я запамятовал ваши имена и должности. Будет лучше, если вы мне их напомните. А то напрягаю память, многое вспоминаю, но иные вещи как будто выбросили отсюда.

Григорий Иванович прикоснулся пальцем ко лбу, и успел заметить короткий перегляд — все посмотрели на врача, а тот чуть заметно кивнул, причем единственный, пожалуй, не удивился. Даже наоборот, словно обрадовался, видимо в точности им данного предварительного диагноза.

— Командир 310-й стрелковой дивизии полковник Замировский, — четко доложил вытянувшийся по всей форме командир с малиновыми петлицами, и после короткой паузы, еле заметный, словно думал, стоит ли ему называть свое имя-отчество, но все-таки решился. — Никифор Матвеевич.

— Какие задачи дивизии были указаны?

— Позавчера, третьего числа утром получил приказ от командующего 52-й армией генерала Клыкова выдвигать полки к Волховстрою, грузится в эшелоны для переброски по железной дороге до станции Назия. Час тому назад, — полковник машинально посмотрел на наручные часы, — вы, товарищ маршал Советского Союза, приказали ускорить разгрузку, отправить эшелоны обратно, и быть полностью готовыми к наступлению после завершения сосредоточения дивизии. На что отвели мне семьдесят два часа, трое суток, то есть к утру восьмого сентября, чтобы начать наступление на Мгу.

От слов полковника отлегло от сердца, словно камень с души свалился — как хорошо, что настоящий Кулик не стал сидеть сиднем в Волхове, а сразу поехал смотреть, как происходит выгрузка передовых частей его армии. Вот тут реципиент и поддался воздействию «пробоя» из будущего времени. На такую удачу он не рассчитывал, когда несколько дней, почти без сна и отдыха, сидел за компьютером. Случись «перенос» завтра, а на это все указывало, даже тот мизерный шанс был бы безвозвратно потерян, а сейчас за него нужно цепляться всеми возможными способами, хоть зубами, хоть когтями.