Военный инженер Ермака. Дилогия (СИ) - Воронцов Михаил

Потом — долгие годы в оборонке. Секретные объекты, подземные командные пункты, водозаборы, бункеры, расчёты устойчивости грунтов, проекты подземных хранилищ и шахт. Я кандидат наук, геофизик.

А теперь вот дача, кузница, Турана.

Жена умерла несколько лет назад. Сын и дочь приезжали ко мне редко. Очень редко. Но я не винил их и постоянно помогал им деньгами.

В кузнице, пристроенной к дому, я выковывал ножи, петли, кованые ограды, сувениры и много чего еще. Глазомер у меня до сих пор еще тот! Могу взять в руки камень и сказать его вес и размеры почти до граммов и миллиметров. То же самое и с температурой раскаленного железа. Легко узнаю его по цвету.

На даче всё было вычищено и отполировано. Местные часто заходили ко мне. Некоторые, поглядывая на украшенный кованным железом дом, говорили, мол, дед богатый, наверное, в лихие девяностые сколотил капитал. На это я только посмеивался. Богатство — это не деньги. Это то, что у тебя в голове.

На шее у меня всегда висел амулет — странный кусочек неизвестного металла. Гладкий, тёмно-серый, в форме капли. На его поверхности — круг, внутри которого — руна, похожая на три переплетённые молнии. Я нашёл этот осколок в Сибири, ещё молодым инженером, в одной из геофизических экспедиций. Металл был странный — не магнитился, не окислялся, не царапался. Учёные ничего определённого не сказали. Какой-то сплав. С тех пор амулет всегда со мной. В экспедициях, в лесах, под землёй, за рабочим столом, на пенсии.

Я встал, потянулся, и Турана поднялась следом. Ночь спускалась быстро. Только что было солнце, а затем, словно по волшебству, сумерки.

Неожиданно Турана застыла, навострила уши и глухо зарычала.

— Что случилось? — насторожился я.

Тут же послышался треск за забором, и я увидел двоих людей в темных масках. Турана рванула к ним, но не успела. Выстрелы прозвучали почти как щелчки, только знакомо пахнуло порохом. На стволах были глушители. Турана рухнула на землю.

В этот миг я будто снова стал офицером. Ни страха, ни паники, ни эмоций. Только расчёт. Они меня наверняка недооценивают. Этим надо воспользоваться.

— Дед, стой на месте и останешься жив! — прошипел один из грабителей, подойдя вплотную и тыкая «макаровым» мне в грудь.

— Чего вы хотите? — спокойно спросил я.

— Тупой, что ли? Денег! Говори, где хранишь! Быстро!

Я схватил пистолет, вывернул бандиту запястье, и оружие оказалось в моей руке. Выстрел. Пуля угодила ему прямиком в лоб, и грабитель упал, не издав ни звука.

Но второй успел поднять пистолет. Мы выстрелили почти одновременно. Я попал ему в голову, а его пуля ударила меня в сердце.

Я опустился на землю, и наступила темнота.

Сознание возвращалось медленно, будто сквозь вязкую трясину. Сначала был только холод. Сырой, ползущий под рубаху, проникающий в кости и в каждую мышцу. Потом шум — шорохи листвы, плеск реки неподалеку и голоса людей.

Я открыл глаза. Надо мной вечернее небо, уже тёмное, но ещё не совсем чёрное. И сибирский лес. Ветви над головой, еловые, тонкие, и силуэты — несколько фигур, склонившихся рядом.

— Слышь, дышит он… — радостно произнес кто-то. — И глаза открыл. Я же говорил — не помер. А ты, Матвей, все свое — «мертвец», «мертвец»… Экий ты мрачный!

— Лука, помолчал бы ты, а? — ответили ему. — Только что не дышал.

Я посмотрел по сторонам. Рядом четыре человека, и ещё несколько стояли в отдалении.

— Где я?

— У реки, — хмыкнул тот, кто говорил, что я жив. — У Иртыша. В паре верст от города Сибирь. Ничего не помнишь, что ли? Я тоже думал — ты всё. Душа на небо, тело в землю. А ты вон…

Он замолчал, и его лицо — загорелое, с морщинами, скривилось в странной улыбке. Я внимательно посмотрел на него. Судя по разговору, именно этого человека звали Лукой. На вид ему было лет сорок-сорок пять. Борода торчала клочьями, нос крючком, а голос с хрипотцой.

Одет в старинный темно-коричневый кожаный кафтан с рукавами до локтя. За поясом сабля. На груди — перевязь с деревянными трубочками. Берендейка, всплыло название, когда-то прочитанное в книгах по истории. В этих трубочках оружейный порох. А в той кожаной сумке на боку, значит, пули, пыжи и фитили и прочее.

То есть человек совершенно не похож на участкового полицейского, появления которого следовало бы ожидать после того, что случилось. Вообще ни капельки. Или власти устроили еще одну реформу правоохранительных органов, о которой я ничего не слышал. И теперь вместо полицейских вооруженные пищалями стрельцы и опричники.

Рядом с ним стоял совсем молодой белобрысый парень. Лицо красное, взволнованное.

Третий — Матвей, которому Лука говорил о том, что я жив. Невысокий, плотный, с густой черной бородой и грозными бровями. На кожаном кафтане — прямоугольные металлические пластины вперехлёст. Куяк название этому доспеху, услужливо подсказала память, не забывшая содержание прочитанных исторических книг.

А четвёртый человек, как я понял, здесь самый главный..

Крепкий, широкоплечий,повыше остальных. Возраст на вид такой же, как у Луки и Матвея. Черная борода, лицо суровое, будто вырубленное временем и боями. Поверх темного кафтана поблескивала кольчуга.

— Живой он, Ермак Тимофеевич, — весело сказал Лука. — Глаза открыл, смотрит.

Ермак? Тот самый⁈

Облокотившись рукой на землю, я сел. Голова загудела, но тело слушалось. Удивительно послушное, гибкое тело. Ноги крепкие, руки жилистые. Не мои. Мои старые, с артритом и ссадинами от дачной работы. А эти — молодые, сильные.

Только висок побаливал.

Моя одежда — почти один к одному с той, в которой Лука. Тот же кафтан и перевязь с деревянными трубками, черные полотняные штаны и кожаные сапоги.

Что происходит? Я очутился в шестнадцатом веке? В другом теле⁈

— Живой? — спросил Матвей, пристально глядя мне в глаза.

— Да, но память отшибло, — ответил я. — Ничего не помню.

Голос, как и тело, был не моим, чуть хрипловатым.

— Илья, поведай, как все случилось, — приказал Матвей.

Молодой парень, глядя на меня, принялся взволнованно рассказывать.

— Сегодня с тобой мы стояли на карауле. С утра всё спокойно. А как начало темнеть, разглядели татар в лесу. Сколько — непонятно. Может, десяток. А может — целый отряд!

— Двоих уложили с ружей, — продолжил он, — а трое до нас добежали. Два татарина на тебя кинулись, видать, решили, что ты главный, а я с третьим зарубился. Одного ты саблей быстро уложил, а второй непростым оказался. В шитом кафтане, с бронзовой булавой. Он тебя ею по голове и перетянул. Ты упал, я думал, что все, но тут из-за кустов волк! Настоящий, огромный! Я таких больших отродясь не видывал! Морда умная, будто и не зверь вовсе. Прыгнул на татарина, сбил с ног, перегрыз горло и скрылся в лесу. Я своего одолел, бросился к тебе, но ты лежал, как мертвый. Я поначалу решил, что все!

— Посмотри на меня, — вдруг произнес Ермак, и я столкнулся взглядом с его черными, как ночь, глазами.

Взгляд — как у гипнотизера или у колдуна. Что-то подозревает. Пронизывает насквозь, словно рентген.

— Ты помнишь, что ты Максим? Казак из караула Луки Щетинистого? Родился в слободе на Белой реке? Служил в пограничной заставе, а потом ушел с нами?

Я ненадолго задумался.

Сказать им, кто я, по всей видимости, означает только одно — быть тотчас повешенным или сожженным на костре. Ни одно, ни другое меня не устраивает. Поэтому… Хорошо, что имя казака, в чьем теле оказался, совпало с моим. Не запутаешься.

— Да, — ответил я. — Но больше я почти ничего не помню. Только свет… яркий, как в самый солнечный день… он подхватил меня, понес ввысь и забрал память. А потом были голоса. Они говорили со мной.

Можно было бы придумать какую-нибудь красивую мистическую историю о том, что видел на небесах, но я решил, что не стоит. Чересчур взгляд у Ермака умный и недоверчивый. Может что-то заподозрить, и тогда плохо дело. Меньше говоришь — меньше шансов ошибиться.