Инженер Петра Великого 11 (СИ) - Гросов Виктор

Мальборо подошел к столу, поднял один из листков. Не читая, взвесил его на своей огромной ладони.

— Вот! Вот оно, настоящее оружие! — Он потряс им в воздухе. — Пока вы, ваше сиятельство, чертили свои гениальные планы диверсий, я поговорил с людьми. С простыми людьми из портовых таверн. Бумага — дрянь, из щепок. Шрифт — для слепых. Зато они раздают это дерьмо бесплатно! Любому матросу и портовой шлюхе, любому бездельнику на площади! Не все умеют читать, но тот, кто потом зачитывает — ломает все дух.

Он перевел тяжелый взгляд с Савойского на Харли.

— Им плевать на изысканные трактаты для тех, кто и так на нашей стороне. Они не нас с вами пытаются переубедить. Они вербуют армию прямо на улицах! Из тех, кто завтра по их слову начнет бить банкиров и поджигать наши корабли. Эта бумажка, господа, — та же картечь, только бьет по мозгам. И укрыться от нее негде.

Он с силой бросил газету на стол.

— И к этому, — его голос стал тише, — мы оказались не готовы. Признаю. Мы готовились к дуэли на шпагах, а получили удар дубиной из-за угла.

Харли выслушал обоих. Ярость Савойского, грубый, но точный анализ Мальборо — все лишь подтверждало его собственные выводы. Подойдя к окну, он чуть отодвинул тяжелую штору. Внизу, в желтом свете фонарей, галдела толпа. Доносились обрывки песен, пьяные выкрики, в которых он несколько раз разобрал одно и то же слово, произносимое со злым восторгом: «Rzeźnik». Мясник.

— «Гаагское унижение», — тихо произнес он, не оборачиваясь. — Так наш конгресс уже прозвали на улицах. В тавернах. Не «конгресс, где был посрамлен русский царь», а «конгресс, где русский царь унизил Европу».

Отпустив штору, он повернулся к ним. На его лице не отразилось ничего.

— Их прозвище, «Петровский мясник», которое мы сами придумали, чтобы пугать аристократов в салонах, теперь звучит иначе. На улицах оно стало символом несокрушимой, народной мощи. Они им гордятся, сделали его своим знаменем.

Он сел в кресло, налив себе вина.

— Мы разыгрывали сложный конструкт, а они попросту наплевали и предложили сыграть в кости. По своим, непонятным нам правилам.

Он замолчал, глядя на тлеющие угли в камине. Спор угас, оставив после себя горький привкус бессилия. Все было понятно без слов.

— Традиционная война, как мы ее знаем, против них не сработает, — продолжил Харли. — Дипломатия провалилась. Экономическое давление — они нашли противоядие. Мы испробовали все, и любая наша уловка оказалась бесполезной, как попытка поймать ветер в сеть.

Он поднял на них свои бесцветные глаза.

— Значит, нужно найти такое оружие, на которое у них нет и не может быть ответа. То, что ударит мимо их силы, прямо в главную слабость.

В кабинете стало так тихо. Мальборо и Савойский переглянулись. Они не совсем понимали к чему клонит Харли.

Какое оружие? В давящей тишине каждый искал свой вариант, и один был мрачнее другого.

— Тотальная морская блокада, — неуверенно предложил голландец, представитель штатов, четвертый собеседник. — Перекрыть им Балтику. Полностью.

— И что это даст? — Харли даже не повернулся к нему. — Они договорились с турками. Весь их азиатский товар, шелк и пряности, теперь пойдет через Черное море. Мы перекроем один путь, они откроют другой. Мы только убьем собственную торговлю с Новгородом, а они и не заметят. Этот ход уже бит.

— Значит, война! — рявкнул Мальборо, ударив кулаком по подлокотнику. — Хватит этих игр! Собрать стотысячный корпус! И ударить им в самое сердце, на Москву!

— Гениально, герцог, — процедил Евгений Савойский с ядовитой усмешкой. — Просто гениально. И кто поведет этот корпус? Вы? Через выжженную Польшу, где каждый крестьянин будет стрелять вам в спину? Через леса, где за каждым деревом вас будут ждать их летучие отряды? Я уже посылал лучших солдат Европы им в самое сердце. Еле просочились мелкими группами. И знаете, где они теперь? Гниют в русских болотах. Русские создали вокруг себя идеальный щит из соседей. Любая армия просто утонет в нем и сгинет без славы.

Мальборо побагровел, возразить было нечего. Савойский был прав.

— Поддержать их врагов! — заявил он. — Шведов, персов! Дать им денег, оружие! Пусть сами грызут этого медведя!

— Мы занимались этим веками! — отрезал Харли. — И чем кончилось? Шведы разбиты. Персы торгуют с русскими через турок. Этот Смирнов нашел способ перековывать врагов в партнеров. Любые деньги, влитые нами в шведов, через полгода окажутся в казне русского царя платой за пеньку или зерно.

Он налил себе еще вина. Руки его чуть дрожали.

— Убийство, — глухо произнес голландец. — Нанять лучших. Убрать царя. Или этого… Смирнова. Нет головы — нет проблемы.

— Я пытался, — голос Савойского был тихим, но в нем клокотала такая ярость, что все обернулись. — Я нашел лучших. Я спланировал все до мелочей. Они вошли в его логово. И были уничтожены. Он превратил свою резиденцию в крепость, в ловушку. Он ждал. Он всегда ждет. Посылать к нему убийц — все равно что отправлять мышей на пир к коту.

Снова воцарилась тишина. Они перебрали все: война, блокада, интриги, убийство. Все их привычные, отточенные веками инструменты оказались бесполезны. Они уперлись в непрошибаемую стену.

— Значит, выхода нет, — констатировал Мальборо. Он устал. Великий полководец, не знавший поражений, впервые столкнулся с врагом, которого нельзя победить.

— Выход есть всегда, герцог, — медленно поднялся Харли. — Мы просто ищем не там. Мы пытаемся противопоставить их силе свою силу — и это путь в никуда.

Он обернулся, и в его глазах появился странный, холодный блеск.

— Мы должны найти то, что стоит над всем этим. Над золотом, над пушками, над коронами. Мы должны ударить по ним силой, которую нельзя ни купить, ни перенять.

И тут раздался тихий, почти застенчивый голос пятого человека в этой комнате — австрийского посланника, графа Вратислава, не проронившего до этого ни слова.

— Вера, — произнес он. — Святой Престол.

Мальборо, протестант, поморщился. Савойский скептически хмыкнул. Но Харли замер, глядя на австрийца так, словно тот только что вручил ему ключ от мироздания. Идея, казавшаяся безумной, на глазах обретала плоть.

— Да… — медленно произнес он. — Конечно. Вера.

Вернувшись к карте, он осмотрел ее еще раз.

— Мы не будем объявлять им войну, господа, — говорил он тихо, почти заговорщицки. — Мы объявим… священную войну. Крестовый поход. Не иносказательно, а реально.

Мальборо хотел было возразить, но Харли остановил его жестом.

— Подумайте! — его голос окреп. — Мы перестаем быть агрессорами, мы становимся защитниками христианского мира от новой ереси, ползущей с Востока. Нашей целью станут раскольники! Антихрист, что якшается с басурманами-турками и строит свои дьявольские машины!

Он развернулся, и его глаза горели.

— Франция! Людовик, «христианнейший король», не сможет открыто выступить на стороне «врагов веры» против воли Папы. Мы выбиваем у русских их главного союзника!

Палец переместился на раздробленную Германию.

— Мелкие князья, заигрывающие сейчас с русскими, не посмеют пойти против Рима. Мы снова соберем под знамена Империи всю Германию и Италию!

Он посмотрел на Мальборо.

— И главное, герцог, — моральное право. Любую нашу агрессию мы обернем в богоугодное дело. Захватнический поход станет священной миссией, а мы получим то, чего нам так не хватало — безупречный повод.

Савойский задумчиво кивнул. Он, как никто другой, понимал силу религиозного фанатизма.

— И тогда, — Харли поднял скомканный «Гаагский Вестник», — мы сможем использовать их же оружие. Их памфлетам мы противопоставим папские буллы. Их глашатаям — наших проповедников. Мы обратим их «бумажную» войну против них самих.

План был хорош. Безумный, отбрасывающий Европу на триста лет назад, он в новых условиях был единственным, который мог сработать.

— Но Папа… — подал голос голландец. — Климент XI — хитрый политик. С чего ему поддерживать нас?