Большая черная дыра (СИ) - "Amazerak"

Георгий осмотрел винтовку. Отдёрнул затвор, проверил патроны. Оружие выглядело новым и почти не имело следов эксплуатации. На казённой части красовались штамп с названием завода и года выпуска: Ижевский оружейный, тысяча девятьсот двенадцатый год.

Не только в музее Георгий видел подобное старьё. Один раз подразделение, где он служил, загнало духов в какой-то горный аул. Случилась перестрелка с боевиками, засевшими в одном из домов. Всех пятерых удалось ликвидировать без единой потери. В их логове, помимо обычных «калашей», пистолетов и гранат, обнаружилось две «мосинки» — такие же, как эта, только без штыков и сильно потёртые. Тогда бойцы вдоволь «наигрались» с необычным трофеем. Зарядили и стреляли по мишеням у себя на блокпосте. Георгий думал, вот, мол, деды воевали с таким оружием, а оно ни капли не удобное: магазин всего на пять патронов, заряжать надо обоймой или по одному, ещё и после каждого выстрела затвор приходится дёргать.

А теперь, кроме пресловутой трёхлинейки ничего и не было. К ней прилагались двенадцать обойм, сложенные в твёрдые кожаные подсумки на поясе, и четырёхгранный штык. В старые времена врукопашную ходили часто. Боеприпасы закончатся, и куда деваться? Колоть и рвать плоть врага тем, что в руках окажется. В кино подобное не раз приходилось видеть. Но сейчас солдат снарядили хорошо: в ранце помимо личных вещей и неприкосновенного запаса лежали шесть картонных коробок с патронами.

После того как в далёком две тысячи каком-то году Георгий отслужил контракт на Кавказе, думал, что уже никогда не возьмёт в руки оружие, никогда больше не вернётся к этой злой работе. Тот год заставил его многое обдумать, пересмотреть взгляды на жизнь. Но сейчас он сидел под деревом, сжимая в пальцах винтовку, а по небу кружил вражеский самолёт. Просчитался. Пришлось взяться за старое ремесло. Только кто бы мог подумать, при каких обстоятельствах это произойдёт.

Из-под сосен в небо торчали штыки трёхлинеек, ища в прогалах ветвей врага, кружащего в пасмурной выси и одаривающего смертью солдат на привале. Вдали захлопала россыпь выстрелов, а скоро, передаваясь из уст в уста, прилетела новость.

— Сбили! Германа сбили! Ероплан упал!

— Наконец-то, туды его в сраку, — с облегчением вздохнул рябой солдат. — Долетался, окаянный. Надоел, в самом деле.

— Эй, первое отделение, все целы? — крикнул один из солдат

— Так точно, господин младший унтер-офицер, — отчеканил солдат с широкой физиономией. — Степанова только контузило, пока он к обозам ходил.

С удивлением Георгий обнаружил, что его здесь не только зовут так же, как в прошлой жизни, но фамилию он носит такую же. «Может, ещё и физиономия, как и в прошлой жизни? — с горькой иронией усмехнулся он про себя. — Было бы хорошо, если так. К своей-то роже всё-таки привык…»

— Вольнопёрого, что ли? Эй, Степанов, ты как? Что стряслось?

За время вынужденного сидения под деревом состояние более-менее нормализовалось: восстановилось кровообращение, кожу перестало покалывать, голова кружилась меньше, да и мысли уже не создавали такую утомительную какофонию, как в первые минуты. Но общее самочувствие до сих пор было неважным: тело словно набрякло, набухло от сырости, тянуло к земле.

Но чего сейчас больше всего хотелось, так это собраться с мыслями, для чего требовался покой. Окружающая солдатская болтовня вносила ещё больше сумятицы в воспалённое сознание, объединившее в себе две личности. Было бы неплохо отлежаться час-другой в тишине, чтобы никто не тормошил, не гонял туда-сюда, не задавал дурацкие вопросы.

— Бомба рядом взорвалась, — проговорил Георгий. — Теперь голова кружится. Отлежаться бы немного.

— Тогда иди в палатку. За ночь проспишься — утром будешь, как новый. Точно не ранен? Ходить можешь? — справился младший унтер.

— Никак нет, не ранен. Ходить могу.

— Что, прям вот так рядом и жахнула? — вполголоса спросил рябой малый.

— Ну… где-то вот… — Георгий попытался показать рукой. — Шагов двадцать.

— Да ты фартовый, братец. С такого расстояния и убить могло.

— Могло… Пойду полежу… Где можно? В этой палатке? Она наша?

— А ты забыл?

— Всё нормально, нормально…

Между тем в лесу темнело, а ветер усиливался. Он подхватывал снежные крупинки и нёс сквозь чащу, шевелил ветки сосен над головами солдат, трепал палатки, завывая усталым призраком.

Обрадованный тем, что удалось «отпроситься», Георгий залез в палатку. Под навесом из четырёх грубых, серых полотен, скреплённых верёвкой, лежала подстилка из хвойных ветвей, а по углам были навалены рюкзаки, мешки, котелки и прочие походные принадлежности солдатского быта.

Георгий шлёпнулся на эту примитивную подстилку, ружьё положил под боком. Стало немного полегче, организм почувствовал расслабление. Но спустя какое-то время — полчаса или и того меньше — начала донимать новая проблема: замёрзли пальцы ног. Костёр горел снаружи и не прогревал хлипкое солдатское жилище. А ведь здесь предстояло провести всю ночь. Как так-то? К утру и без ступней остаться можно. И нет ни печки, ни какого-либо обогревателя.

«И как же меня угораздило? — досадовал Георгий. — Неужели меня, и правда, после смерти переселило в другого человека? Да ещё и в прошлое забросило. Кто бы знал, что такое бывает». Он тихо выругался, чтобы выплеснуть накопившуюся досаду и копящуюся злость.

В голове копошились не слишком приятные мысли. Чем больше разум свыкался с новым бытием, тем более безрадостное, гнетущее приходило чувство. Впереди — три года мировой войны, революция, гражданская война, голод, эпидемии, опять голод в тридцатых, Вторая мировая… Влип, что называется, по уши.

Следующие три десятилетия перемелют несчётные массы человеческих жизней в чудовищных жерновах войн и прочих социальных катаклизмов. Сотни миллионов людей по всему миру будут обречены на мучения и гибель, и Георгий оказался одним из этих маленьких человечков в глобальной мясорубке, запущенной полгода назад сильными мира сего.

Каковы шансы у обычного пехотинца дотянуть хотя бы до следующего Нового года? Какова средняя продолжительность жизни на передовой? Неделя-другая? И выбраться отсюда — возможностей никаких, если только в деревянном ящике или калекой. Солдатами не рождаются, солдатами умирают, как пелось в одной не слишком известной песне.

Но мысль о дезертирстве Георгий отбросил сразу. Во-первых, было в этом что-то постыдно-трусливое, неприятное для чувства его собственного достоинства. А во-вторых, он и смысла-то в данном акте не видел никакого. Всё равно ведь смерть нагонит, если суждено. Она здесь повсюду, за каждым кустом, за каждым деревом, в небе и на земле.

К тому же сам факт второй жизни вселил некоторое безразличие к костлявой бабке с косой. А вдруг в следующий раз больше повезёт? В прошлой жизни Георгий не верил ни в карму, ни в переселение душ, ни в прочую мистику, но сейчас его мировоззрение перевернулось с ног на голову. Кто и зачем запихнул его в прошлое? За какие прегрешения наказал? А если здесь хорошенько помучиться или отличиться чем-нибудь, или помереть геройской смертью, быть может, в следующий раз его определят в места более спокойные и приятные?

— Эй, вольнопёрый, кушать будешь? — крикнул с улицы кто-то из солдат.

Всё это время бойцы торчали снаружи у костра. Угрюмое бормотание пару раз прервалось бодрыми выкриками и гоготом. Есть Георгий хотел сильно, поэтому, разумеется, вышел. Заодно подумал, ноги размять, чтобы совсем не задубели.

Лес погрузился в холодный мрак. Снег усиливался, начиналась метель. К расположению взвода как раз подкатили походную кухню, и солдаты выстроились с котелками получать порцию долгожданного ужина. Встал вместе со всеми и Георгий, подняв воротник шинели, за который мерзкий ветер так и норовил забросить комья мёрзлой крупы. Пока ходил, ноги согрелись, правда, на обратном пути чуть не заблудился. Держался с одним солдатом, а тот сам путь еле отыскал.

Баланда, наваленная в потёртый котелок, была ужасна и на вид, и на вкус. Вязкая, слипшаяся кашица с парой мясных огрызков оказалась пересоленной. Но желудок требовал еды, и Георгий запихивал в себя ложку за ложкой несъедобного блюда. Он сидел у костра вместе с несколькими солдатами, протянув ноги к дрожащему огоньку, гнущемуся к земле под ударами порывистого ветра. Сапоги постепенно прогревались.